убивать временем → Результатов: 5


1.

КОГО НАДО УБИВАТЬ

- Ваши документы, пожалуйста.
Слегка насторожившись, Паша достал паспорт и вручил мордастому полицейскому. Тот заглянул в него, удовлетворенно хмыкнул и, не возвращая документ, развернулся и пошел, бросив через плечо:
- Пройдемте, Павел Евгеньевич.
- Что?.. В чем дело? - на секунду оторопевший парень в три прыжка догнал блюстителя порядка, - вы меня в чем-то подозреваете?
- Пока нет, - загадочно улыбнулся тот, - пройдемте, вам начальник все объяснит.
Идти пришлось недалеко - свернув за угол дома, полицейский спустился в подвал. С некоторой опаской последовал за ним и Паша.
Они оказались в небольшой комнате, где их уже ждали двое - молодой крепкий парень в военной форме и худощавый мужчина средних лет в гражданском костюме.
- Павел Синькин, - объявил полицейский.
- Та-ак, - гражданский полистал страницы в своей папочке, - Павел Синькин, зарегистрированный на Х-форуме под псевдонимом Одинокий Волк. Четырнадцатого апреля вы написали в теме, посвященной отстрелу бездомных собак, пользователю, зарегистрированному под псевдонимом Сталкер, цитирую: "да тебя самого пристрелить надо". Все верно?
- Н-наверное, - Паше происходящее нравилось все меньше и меньше. Во-первых, он не понимал, что происходит. А во-вторых, полицейский остался у него за спиной, и туда же ужом скользнул военный, - я точно не помню... много всего было...
- Хорошо, - гражданский захлопнул папочку и открыл дверь в смежную комнату, - сюда, пожалуйста.
Паша зашел и обомлел. Перед ним на стуле сидел связанный человек. Человек дергался, глаза бешено вращались, а из-под кляпа доносилось отчаянное мычание.
- Вот это и есть Сталкер, в миру известный как Леонид Стрижиков, - пояснил гражданский, - ну да это неважно. Дима, давай.
Паша дернулся было назад, но уперся в военного. А полицейский тем временем запер дверь на ключ, вернулся и протянул Паше пистолет. Рукоятью вперед. Маленький пистолет с большим глушителем.
- Патрон в стволе, снят с предохранителя, осталось только нажать на спуск, - пояснил он.
- Да вы что?! - взвизгнул Паша, отдергивая руки, - совсем охренели? Что здесь происходит?!!
- Ты говорил, что его надо убить, - процедил гражданский холодно, - так возьми пистолет и убей.
Связанный замычал еще громче и отчаянно замотал головой.
- Вы что? - прохрипел Паша, - вы... вы что? Это же образно... это... ме... метафорически!
- Никаких метафор не было, - отчеканил гражданский, - было прямое утверждение, что надо убить. А теперь пришло время подкрепить слова делом. Убей его! Сейчас же.
Паша услышал за спиной щелчок и обернулся. Это был второй пистолет, его держал военный и он смотрел прямо Паше в лоб.
- Сейчас же, - повторил мужчина.
Стуча зубами, Паша протянул дрожащую руку и взял пистолет полицейского. Повернулся к стулу и начал поднимать оружие. Связанный уже не дергался, а только крупно дрожал.
- Лучше в сердце стреляй, - внезапно подсказал военный, - а то в голову - больно грязно будет.
- Вова, ну что ты, - покачал головой полицейский, - ты посмотри на него - разве он в сердце попадет? Не беспокойся, парень, стреляй в голову - мы потом приберем.
Связанный сделал под собой лужу. Паше нестерпимо захотелось сделать то же самое. Он попытался прицелиться, но рука дрожала так что мушка плясала перед глазами, а палец на спусковом крючке, казалось, превратился в деревянный.
- Ну же, стреляй! - подбодрил полицейский.
- Стреляй, - приказал гражданский.
- Стреляй, - сказал и военный. Он сделал несколько шагов в сторону и теперь стоял сбоку, - стреляй... или - балабол?
На этих словах дуло его пистолета чуть опустилось.
И Паша ухватился за это слово как за соломинку.
- Я... нет! Я - балабол! Да, я балабол! Только не надо! Не надо стрелять!
- Хорошо, - сухо улыбнулся гражданский. Пистолет тут же исчез у Паши из рук, а вместо него появилась папочка с чистым листом бумаги и ручка.
- Пиши: я, Павел Синькин ака Одинокий Волк, чистосердечно признаю, что являюсь балаболом, не отвечающим за свои слова. Число. Подпись. Порядочек.
Военный взял подписанный листок из Пашиных рук и подшил в толстую папку на столе, стоявшем в углу. Полицейский тем временем развязывал Сталкера. Гражданский полистал свою папочку и нахмурился.
- Леонид Викторович, вы свободны... А к вам, Павел Евгеньевич, еще один вопрос. Одиннадцатого апреля пользователь, зарегистрированный под псевдонимом Сухое Дерево, в теме, посвященной запрету абортов, написал вам, цитирую: "таких как ты надо убивать"...
Паша почувствовал, как его хватают сильные руки и тащат к освободившемуся стулу.
- Не на-а-адо! - взвыл он.
- Да не ссы, - подмигнул полицейский, - вряд ли оно... то есть он... или она, не знаю... вряд ли, в общем, сможет тебя пристрелить.
- А-а вдруг сможет?! - проскулил Паша.
- Хм-м, в принципе может так случиться так что и сможет, - задумчиво сказал полицейский, вставляя в рот Паши кляп. Но затем просветлел лицом и хлопнул того по плечу.
- Что ж, тогда будешь - первый нах!
И ободряюще улыбнулся.

2.

ДЕТСКАЯ бОЛЕЗНЬ

Эта предновогодняя история произошла с одним детским писателем. Назовем его Игорь. Поехал он в подмосковный город на встречу со своими маленькими читателями и их родительницами. Игоря обожали мамы, бабушки и тетушки. Он был «уютным» — с мягким прищуром, ласковой улыбкой, красивым баритоном. Прямо Дед Мороз.

Детям раздавал конфеты, вытаскивая их из-за уха (единственный фокус, которым владел в совершенстве), позволял себе обнимать мам, а бабушкам целовал руки. Со стороны казалось, что Игорь вообще не способен на что-то плохое. Разве что выпить да в баньку сходить. Ну, нормальный мужик. Сокровище, а не мужчина. А уж как читает детям сказки собственного сочинения! Мамы чуть не плакали.

Так вот после той встречи Игорь за ужином выпил чуть больше обычного и позволил особо восторженной поклоннице разделить с ним трапезу и проводить себя в гостиницу. Прямо до номера.

Вернувшись домой, он, наряжая елку, с теплой улыбкой вспоминал эту поездку как одну из лучших. А через неделю Игорь почувствовал неприятные ощущения во всем теле. Нашел у себя покраснения, которые вызывали зуд. А тут, как назло — подарки, гости, родственники, хлопоты, в магазин бежать то за майонезом, то за шампанским — к врачу некогда сходить.

Поскольку детский писатель обладал богатым воображением, он тут же обнаружил у себя все остальные симптомы страшного венерического заболевания. И начал переговоры с собственной совестью. Сначала ему хотелось позвонить той поклоннице и высказать ей все, что он о ней думает. Но бумажку, на которой был записан телефон, он предусмотрительно выбросил в гостиничную мусорную корзину.

Тогда Игорь вызвал жену — а он был давно и прочно женат — и признался во всем. Жена, как и ожидалось, устроила скандал, собралась подавать на развод и начала припоминать все прошлые обиды. Но решила отложить решение вопроса на «после праздников».

— Может, мне к врачу? — жалостливо спросил детский писатель. Ему с каждым часом становилось все хуже. Он уже буквально умирал.

Жена — все-таки родной человек --– отвлеклась от селедки под шубой, своего фирменного блюда, и посмотрела на мужа. И тут же вызвала неотложку —

Игорь горел не от стыда, как она надеялась, а от высокой температуры.

И уже начал бредить, вспоминая, как они познакомились в парке, как он влюбился в нее с первого взгляда. Конечно, это был бред — познакомились они в гостях, где будущий детский писатель неприлично нажрался и неприлично же лез целоваться.

Приехавшая врач, оказавшаяся пожилой уставшей женщиной, осмотрев больного, начала прыскать в кулак, едва сдерживаясь. Жена тем временем сообщала ей о том, что этого детского писателя нужно немедленно вернуть к жизни, чтобы она могла начать убивать его медленно и мучительно в отместку за все годы испорченной жизни.

— У него ветрянка, — сказала врач.
— Что у него? – не поняла жена.

Детский писатель уже ни на что не реагировал, находясь в длинном коридоре, по которому шел к свету — это он потом жене рассказывал.

— Ветрянка. В любом случае, после сорока лет риск заболеть увеличивается. И болезнь протекает очень тяжело.

— У нас дети взрослые! – ахнула жена. — Да и он мне сам признался, что у него… в командировке… было…
— А он переболел ветрянкой в детстве? – спросила врач.
— Не знаю,— призналась жена и расплакалась. Она, как оказалось, очень многого не знала о своем муже, с которым прожила четверть века.
— Мажьте зеленкой. Температуру нужно сбивать. Общение ограничить, — сказала врач.

Ветрянка далась Игорю очень тяжело. Родственников и гостей пришлось отменить. Как и спиртные напитки.

Писатель тоскливо смотрел телевизор. Жена мазала его зеленкой. Он испытывал стойкое унижение — и от диагноза, совсем не героического для мужчины под пятьдесят, и от того, что жена измазала его зеленкой вдоль и поперек. Да еще всем звонившим с поздравлениями сообщала о его диагнозе.

Он вспомнил — на той самой лучшей встрече с читателями к нему подошла девочка с мамой. Девочка взяла автограф, мама обняла. И девочка была в зеленых пятнах. Он еще пошутил, что ей маскарадный костюм не нужен. Дед Мороз ее и так заметит.

А еще детский писатель думал о том, что мог бы и не рассказывать жене про командировочную связь, поторопился. И уже выздоравливая, спрашивал в потолок, за какие грехи его настигла детская, а не взрослая болезнь? Да еще в Новый год.

Может, это знак?

3.

КАК МЫ ПОТЕРЯЛИ ВЕЛИКУЮ ИМПЕРИЮ(или «КТО ВИНОВАТ?»)

Конец января 1992 года.
Это была моя вторая командировка в Североамериканские Незалежные Объединённые Государства.

«Второй» Шарик, весь лоск которого за прошедшие после Олимпиады 12 лет медленно, но верно превратился в пошарпанную «распашонку» в «хрущёбе» с дурнопахнущими отхожими местами, тем не менее, оставался на то время Главными Воротами Великой Страны.

Пройдя регистрацию на рейс и встав в очередь на паспортный контроль, я в приветственном жесте «NO PASARAN» дал знать провожавшему меня отцу, что иду строго по расписанию и он может уезжать. Родитель, скупо уронив мужскую слезу и ответив мне не менее выразительным жестом, обозначил, что покидает шлюзовую территорию в «райские капиталистические кущи». Пятничное утро не пугало тремя посадками до Джей-Эф-Кейя (Шеннон, Гэндер, Большое Яблоко), а так же ещё одним (завершающим) внутренним рейсом. Выходные – они и в Америке выходные: отосплюсь и плавно снивелирую восьмичасовую разницу.

Вдруг… из паспортной очереди начали возвращаться озадаченные пассажиры именно нашего рейса, мягко матерясь на иммиграционную службу страны «Кленового Листа»: за несколько часов до вылета выяснилось, что они требуют проставления транзитной канадской визы, т.к. Гэндер – территория суверенной нью-фаундлендской провинции сей бывшей британской колонии.
Моя краснокожая паспортина с действующей американской визой (но без наличия транзитной канадской) была возращена невозмутимым цербером пограничной стражи, и сам я был вынужден присоединиться к толпе возмущённых советских граждан, чей отъезд за Океан оказался под угрозой.
«Жалко, конечно, - думалось мне, - но не беда!.. Если фокус с «транзиткой» отправит меня обратно за рубеж авиационного контроля, то через неделю консульских мытарств всё равно окажусь на родине чероки, семинолов и апачей… Обидно, что отец уехал: придётся корячиться с багажом до дома своими силами (мобильная связь тогда отсутствовала напрочь не только в РФ, но и в большинстве стран мира).»

Под эти невесёлые мысли пятая точка нащупала жёсткий бок чемодана, а жадный до информации мозг заставил вытащить «покетбушный» вариант англо-американского «дорожного» романа (чтиво хоть немного, но помогало убивать время в полёте).

Вокруг же развёртывалось действо сродни сходки казаков Запорожской Сечи, которая требовала незамедлительных и решительных мер по укрощению вопиющего произвола зажравшихся «вконец» канадцев. На майдан самопровозглашённой шереметьевской Рады требовали для отчёта личного присутствия то консула, то самого «постоянного и полномочного». Выезжающие на ПМЖ (процент их был довольно высок) были в авангарде волны всенародного возмущения: попрание демократических принципов «свободы, равенства и братства», испражнение на их святую веру в правильность этих самых принципов делали своё «чёрное» дело: градус напряжения всё возрастал.

Тем временем моя филейная часть всё так же спокойно покоилась на чемоданной плоскости… А зря…
В момент наивысшего накала страстей одна «армянка», предки которой всенепременно участвовали в знаменитой 40-летней синайской экскурсии Моисея, обратила внимание на индифферентного МЧ, который «до безобразия» оставался равнодушным к гласам вопиющих в пустыне:
«А Вы?!! Что Вы сидите, молодой человек?!! Вам что – в Америку не надо?!!»
«Надо, - ответила моя командированная «чемоданная» задница, - но мне – только в командировку. Не пустят – ничего не поделаешь, полечу через неделю…»

Лучше бы я этого не говорил…

Со всем перестроечным бешенством на меня накинулось ВСЁ «прогрессивное человечество»!!!
«Из-за таких амёб, как Вы, мы НАШУ ВЕЛИКУЮ РОДИНУ ПРОСРАЛИ!!! ГОРЕТЬ ТЕБЕ В ГЕЕНЕ ОГЕННОЙ!!!» - гремело из уст НАВСЕГДА покидавших эту самую РОДИНУ людей.

Мне оставалось только молчать и думать, как ответить на витавший в воздухе разяще-следовательский «НКВД-шный» вопрос: «А где Вы были во время знаменитого выступления академика Сахарова на Съезде Народных Депутатов?!!»

Итоги инцидента – всё закончилось благополучной посадкой в Нью-Йорке в тот же день.
Выводы же – делать тем, кто читает эту правдивую историю.

Всем – УДАЧИ!

4.

Приключения Бориса.

Когда прошел переходной возраст, и Борис из мальчика переродился в настоящего мужчину, кровь в нем кипела как вода в радиаторе после трех часовой езды по жаре. Весь свой рацион он разделил на две категории, как он говорил «холодное» и «горячее». К холодному относилось то, насколько я понял, что не давало калорий, а именно овощи и фрукты. К горячему все то, что буквально сжигало его. Он старательно употреблял в пищу только вторую группу. Он давился, но ел курдючное сало, мясо и домашний хлеб на молоке. Он обожал халву. Он мог поедать арахис до тех пор, пока не начинали отваливаться уши. В прямом и переносном смысле этого слова. Однажды Борис так наелся арахиса, что за ушами у него возникли гнойники, я думаю от переизбытка в организме арахисового масла и спермы.
Все что мы делаем в этой жизни, несомненно, влечет за собой последствия. Когда уровень мужской энергии достигали высочайшей отметки и его флюиды начинали развеиваться в воздухе на квартал, Борис выходил на охоту. В таком состоянии, с красными глазами и гноящимися ушами он мог пойти за любой представительницей прекрасного пола, куда угодно, когда угодно, и за что угодно. Борис не брезговал ничем. В такие дни, создавалось такое ощущение, что его мышление отключалось, а мозг давал только один сигнал, воспроизводить себе подобных.
В один прекрасный день, когда Борис коротал свои вечера в окружении матери и своей тетушки, как вдруг зазвонил телефон. Борис поднял трубку и его друг, находящийся на другом конце провода, коротко поведал ему о Борис, что имеет в распоряжении двух прекрасных девиц очень похожих на семнадцатилетних Николь Кидман и Монику Беллучи, и согласных в этот вечер на все ради шоколадки. От таких слов Борис немножко присел и закатил глаза. Он четко и ясно понял, что он потребует от них, взамен на этот шоколад. Он как никогда знал, что он хочет, и как он это хочет.
Мозг начинал отключаться, так как вся кровь, стала уходить в другой, жизненной важный, орган. Надо было думать, как выбраться из дома быстро, шустро, и без подозрений. Поэтому Борис подпрыгнул, на лету оделся в куртку, обулся, и уже спускаясь по лестнице, крикнул удивленной маме, что он… уезжает в соседний городок за товаром для коммерции.
Борис шустро спустился по лестнице, не касаясь ногами земли, и влетел в машину, в которой сидел друг и две очаровательные самки, которым он хотел рассказать, как много арахиса он съел. Случайно ли, или умышленно, но в тот момент, когда Борис уже сидя в машине, шепотом определялся с другом кому какая собеседница достанется на вечер, его телефон отключился, и связь с миром пропала…
… А тем временем.
Мама Бориса и тетка стояли на балконе пытаясь понять, что же такое произошло, и что заставило их сына вылететь из дома быстрее пули. Мама, глядя с балкона, только увидела, как ее сын молниеносно вылетел из подъезда, прыгнул в машину, хлопнув дверью, машина дерзко тронулась с места и укатилась в темноту. Они попытались дозвониться до него, но как я уже говорил, трубка была отключена. Мама, приложив указательный палец к губам, крутила в голове последнюю, брошенную Борисом фразу, что он поехал в соседний городок за товаром для коммерции. Потом сопоставила факты, и, вспомнив, что ее сын не занимается коммерцией, поняла! Ее сына повезли убивать! Это открытие настолько потрясло ее, она поделилась со своей сестрой, и та только подтвердила ее ход мыслей! Надо было, что-то предпринять, что-то делать!

Этим же днем, только чуть по раньше этого происшествия я встретил своих старых товарищей. Мы очень обрадовались встрече, и вот один из нас, предложил убежать из этой городской суеты, из этого шума к нему домой, поужинать и просмотреть парочку фильмов, в общем, очень даже мило провести время. Все были тремя руками «за». И вот мы направились к нему домой, смеясь, весело толкая друг друга, и попутно забегая в магазины, чтобы купить все необходимое, для поддержания чудесного вечера. С нами были очаровательные девушки, но в отличии от Бориса, мы собирались провести время действительно культурно. Вечер был прекрасен, а я что бы меня никто не побеспокоил, не сообщил никому, где я буду проводить этот вечер и с кем.
Вот мы все ввалились в уютно обставленную квартиру. Накрыли на стол, и, включив кино, вжались в кресла, и шепотом делились впечатлениями о фильме. Фильм назывался «Звонок». Я смотрел его в первый раз. На улице глубокая ночь, зима, и по всему городу нет электричества. Я смотрел с широко раскрытыми глазами, так как мне действительно было жутко. И вот, когда очередная волна мурашиков кошмара пробегала от головы до ног, около меня зазвонил телефон. Телефон, был тяжелый. Сталинский. Произведенный в советское время, и туда вставляли, те же звонки, что и на пожарном депо. Как принято писать в таком жанре «Сказать что я обосрался- это ничего не сказать», но я не буду выражаться вульгарно, скажу что уровень моего страха действительно дошел до уровня не произвольной дефекации. Я находился к телефону ближе всех, и с каждым очередным звонком волосы на моем кожаном покрове вставали дыбом все выше и выше. Если быть честными, то испугались все. На экране показывали девушку с длинными черными волосами, которая ползала и противно шептала, - «семь дней…». Телефон звонил. Девушка на экране ползала, как бы ожидая, когда я подниму, трубку что бы сказать свои противные слова. Все нервно улыбались, даже хозяин квартиры, так как ему прежде никто не звонил в три часа ночи.
Сам хозяин квартиры отвечать на звонок отказался, мотивируя это тем что, находился слишком далеко от аппарата. После очередной партии будоражащего звонка, я медленно, дрожащей рукой, вспоминая всю свои жизнь и долги, взял трубку. В трубке послышался знакомый до боли голос. Женщина спрашивала хозяина квартиры. Я спросил кто это. Это была мама Бориса. Я сказал кто я, и женщина громко заплакала, рассказывая мне, как зверски был убит ее сын. Гора спала с моих плеч. Я начал успокаивать плачущую женщину, и приходить в себя. Она поведала мне все, что произошло в этот вечер. Я приблизительно точно догадался о месте нахождения, и рода занятий Бориса на данный момент, но как скажешь это консервативной женщине, которая верит, что ее сын еще слишком маленький, и его половой орган используется исключительно, что бы справлять малую нужду. Я не стал спрашивать, как она нашла меня, кто ей дал телефон хозяина квартиры, и как она вообще узнала о моих планах на вечер. В то время у меня не было мобильника, и найти человека было сущей проблемой. Поэтому, то, как она меня нашла было и остается для меня тайной покрытой мраком.
Я посидел с минуту. Посмотрел на накрытый стол, на друзей, которые, укутавшись в теплые одеяла, смотрели интересное кино. Я тяжело вздохнул и начал одеваться. Мне предстояло выйти на мороз и топать добрых пять километров в ночи, на поиски Бориса, который в данный момент использовал на практике все то, что просмотрел в фильмах для взрослых.
Я шел, грубо матерился, и представлял, как бы я ворвался в комнату, где проводил досуг мой друг, и смачно пнул бы грязным ботинком по дергающимся ягодицам Бориса. Но я не знал, где происходит этот развратный вечер Содома.
Я не пошел напрямую к Борису, а пошел в обход, добавив еще пару километров, что бы зайти к другому, общему с Борисом товарищу, Назиру. Я поднялся на третий этаж, посмотрел на часы. Время показывало три часа ночи. Набрав в легкие воздух, Я постучал в дверь. Назир открыл дверь в одних трусах с испуганным, заспанным лицом, и, ежась от холода, спросил меня, не потерял ли я рассудок. Я спросил его, где на данный момент находится Борис. Назир в ответ несколько раз подергал бедрами взад и вперед. Я сказал ему что, так и думал, и поведал ему всю историю, случившуюся за этот вечер. Он громко высмеялся и пожелал мне удачи. Спускаясь по лестнице, я представлял, как Назир сейчас зароется в теплое одеяло и крепко заснет. Я готов был убить Бориса.
Когда я добрался до квартиры Бориса, я понял, какое у них горе, уже в подъезде. Мама Бориса громко причитала, и ее плачь, поддерживали сестры, прибывшие по ее зову помощи. Я толкнул дверь, она была открыта. Панихида по Борису шла полным ходом. Я в очередной раз выслушал причину смерти Бориса, и искренне пожелал, что бы это было правдой. Конечно, не могло бы быть и речи о Борис, что бы говорить правду. Мама Бориса бы пожелала, что бы правдой было то, что ее сына нет в живых, нежели узнать о позорной реальности порочащих их добрый род. Я прошел в комнату и сел на матрасик, что бы оплакивать друга. Тем временем мама обзванивала очередных родственников, что бы сообщить им столь печальную весть. Звонки с соболезнованиями сыпались как из рога изобилия. Я так думаю, что все дяди, услышав эту весть и причину ее домысла, догадывались о правде насущной, понимая, чем сейчас занимается Борис, и, делая серьезный вид, закуривали, мечтая оказаться на месте племянника. Говорить правду они тоже не решились. Вот она мужская солидарность. Я бы на месте Бориса бы пошел пожать каждому руку, за понимание и сочувствие.
Тем временем, Борис продолжал водить своего коня по лонам разврата, слава в городе о нем крепла и крепла. Уже под утро, наплакавшись и наслушавшись около трехсот видов смертей Бориса, я пошел домой. А через некоторое время, Борис шагал домой, и не знал что он знаменитость.

Как мама встретила воскресшего сына, как он прогнал всех оплакивающих его гостей, как она его ругала, и что он ей наплел в ответ, я не знаю. В это время, я, ужасно вымотавшись за всю ночь, тихо засыпал. Но известно то, что когда на следующий день он вышел в город, почти каждый встречный спрашивал, подмигивая глазом, как он вчера провел время, и советовали ему в следующий раз говорить маме, что он собирается переночевать у них, дабы избежать излишних переживаний мамы, беспокойства города, и зависти дядей…

5.

ЖОРИК

К нам в редакцию позвонила старушка и похвасталась, что ее сын – бизнесмен, уважил мамочку и почти осуществил мечту ее детства.
Бабушка всю жизнь мечтала работать в цирке укротительницей тигров.
Хоть с цирком и не вышло, но теперь у бабули есть свой ручной зверек. Пусть не тигр, зато бурый медведь по кличке Жорик.
Жора живет в загородном доме в большом вольере, но иногда его в специальном грузовике привозят в московскую квартиру (ума не приложу зачем) там у питомца есть своя собственная комната с толстой решеткой вместо стены.
Редактор договорился с бабушкой, что сегодня Жора приедет в Москву специально для съемок.
Стали решать – кого же «письмо позовет в дорогу»?
Сразу вызвался бывалый оператор Толик, полтора метра ростом, но дело свое знает. Вместе с Толиком засобиралась Ира – высокая красивая барышня (что всегда помогало ей в работе корреспондентом)
Ира:
- Можно я поеду? А-то меня задолбали педофилы, ямы на дорогах и тухлые продукты в супермаркетах. Тут хоть сплошной позитив и с мишуткой сфотографируюсь.
Я говорю:
- Ира, ты особо не бодрись, мы по телефону так и не поняли: то ли этому медведю три месяца, то ли он три месяца живет в новом вольере. Бабка толком не объяснила.
А вдруг он взрослый. Медведи такие ребята, знаешь… Лучше держись от него подальше.
Мой дедушка Вася рассказывал, как после войны поехал к родичам в Карпаты, ему дали кобылу и собачку, пошляться по лесу.
Ездил, ездил, вдруг коняка встала как вкопанная и дрожит всем телом, дед присмотрелся, а за кустами стоит худющий медведь-шатун. Весь облезлый и размером не больше теленка.
Тут кобылка неестественно дернулась, сбросила деда задом об дорогу и пустилась галопом через лес.
Хорошо, что этот задрипанный шатун оказался толковым математиком и на удивление шустрым парнем, а то бы деду пришел бы кирдык.
Медведь посмотрел на перепуганного деда с отбитым копчиком, оценил его живой вес вместе с весом собаки, которая пряталась за дедом, прикинул массу и скорость удаляющейся лошади, в уме составил трехэтажное уравнение, моментально решил его и не теряя на человека и собачку драгоценного времени, потрусил за толстозадой беглянкой.
Только к вечеру дедова собака унюхала и привела к куче кровавых костей с седлом…

Ира задумалась и ответила:
- Вот скотина, но ведь у бабки медведь не дикий, а домашний.
В разговор встрял Толик:
- Разницы нет, они все дикие. Я как-то в цирке снимал криминальную хронику. Там медведица между представлениями случайно вышла из клетки, заглянула в профком, унюхала там сумочку с бутербродом и стала ее курочить. А тут с перекура вернулась хозяйка и давай с дуру отбирать свою сумку у новогодней медведицы. Медведице это не очень понравилось и она с корнем оторвала тетке руку…
Я снимал уже пойманную медведицу в клетке. Сидит, лапы в крови, глазенки опустила, боится, а самое жуткое, что при этом, она одета в красивое блестящее платье, на голове кокошник, а в ушах цыганские сережки. Бр-р-р, как вспомню, так вздрогну…
Ира:
- Вот сука. Нет, ну его на фиг. Если он окажется не маленьким, гладить не буду.

Ира с Толиком уехали на съемку.
К вечеру вернулись.
Маленький Оператор не смог даже выйти из машины, от того, что по дороге в редакцию влил в себя целую бутылку водки, чего с ним никогда раньше не случалось.
Ира выглядела еще хуже – все время плакала, размазывала косметику и истерично трясла волокордин над стаканом.

Вы спросите - а что же случилось с нашей бедовой съемочной группой?
Да в общем то ничего такого, хотя заикание и маниакальную страсть убивать всех встреченных на своем пути старушек, вполне могли бы заработать…
А дело было так:
Приехали на место.
Старушка уже поджидала на улице. Маленькая, аккуратненькая, в кроссовочках и с накрашенными губками. В руке тоненький плетенный ремешок уходящий наверх. За спиной у бабули, скалой нависал ее Жорик, величиной с племенного быка. А на его личике, размером со стиральную машинку «Малютка», был надет кокетливый кожаный намордничек.

Бабушка застеснялась и заулыбалась, она все спрашивала: - не переодеть ли ей кроссовки, или можно и так? А вот Жорику наша съемочная группа не особо понравилась.

Издали записали пару проходов по двору, потом стало слишком многолюдно и старушка предложила продолжить съемки в квартире:
- Я отведу Жорика домой, а вы подождите в коридоре, как я его закрою в клетку, вас позову.

Закрыла, позвала.
Толик с Ирой зашли в квартиру и сразу встретились взглядом с очень недовольным Жорой, который сидел за стальными прутьями толщиной с докторскую колбасу и не отрываясь смотрел на непрошенных гостей, недовольно порыкивая.

Но клетка была построена на совесть и не вызывала никаких опасений.
Толик искал розетки, расставлял штатив, доставал из кофров фонари, Ира пудрилась и смотрелась в маленькое походное зеркальце, а бабушка вызвалась сварить гостям кофе и ушла на кухню.
Вот наконец все было готово и Толик крикнул:
- Варвара Семеновна, в принципе мы уже можем начинать.

Старушка оторвалась от кухонных кофейных хлопот, впорхнула в комнату, подбежала к клетке, лихо клацнула засовом, распахнула дверь и убегая обратно на кухню, мимоходом кокетливо бросила:
- Начинайте тут без меня, я сейчас вернусь. Через секунду будем пить кофе.
Жора как будто только и ждал этого. Он бодро вышел и никуда не сворачивая, прямиком направился к нашей несчастной мясо-ливерной съемочной группе.
Толик и Ира мгновенно перестали дышать и даже свои сердца они останавливали и запускали строго по очереди, чтобы меньше нервировать Жору воняющего смертью и верблюжьим ковром.
Старушка опять подала голос из кухни:
- Ребята, только не пытайтесь его гладить, у него очень скверный характер, тем более, что он у себя дома, так что лучше не стоит…
А тем временем, Жора со скверным характером, своим теплым носом повалил камеру и решительно отодвинул в сторону маленький мужской манекен, а на высоком женском, задрал юбку и стал тщательно его обнюхивать.

Тут Толик набрался мужества и не открывая рта, как чревовещатель, прошептал:
- Семен Варварович, Варвара Семе…
Жоре эта наглость очень не понравилась, он зарычал, раскрыл пасть перед маленьким оператором, и стал угрожающе раскачиваться из стороны в сторону, цокая ножичками по паркету.
Вошла старушка с маленьким подносиком:
- Ну, что, уже подружились? Все сняли?
Ира кивнула одними ресницами.
Старушка:
- Тогда давайте, я его пока заведу обратно в клетку, а то он не даст вам спокойно поесть…
Женский манекен с задранной вверх юбкой, опять кивнул ресницами.
Хозяйка затолкала медведя в клетку, клацнула засовом, и только отошла на шаг, как манекены моментально ожили и сбросили дикое напряжение, продемонстрировав старушке весь свой ненормативный арсенал.
Бедная бабулька никак не могла взять в толк - что тут вообще происходит и почему такие милые молодые люди, внезапно сорвались с цепи? А Жора дико рычал, метался и расшатывал клетку вместе со всей своей комнатой.
Но бедной, в усмерть испуганной группе нужно было хорошенько выкричаться, чтобы тут же не умереть от инфаркта…
Наскоро собрав аппаратуру, они выскочили из квартиры, хлопнув дверью.
До самого первого этажа, их гнал вибрирующий дом и звериный рев Жорика со скверным характером…

Партнеры

Реклама