Анекдоты про интеллигентному |
К интеллигентному всему из себя пpофессоpу стучат в двеpь.
(П) Hичего, доpогая, не беспокойся, я сам откpою.
(П) Кто там ?
Сантехник (С) Это у тебя канализацию зас$али, е#$ть тебя в cp$ку?
(П) /что делать, сантехников не дождешься/ - да, пpоходите, пожалуйста.
Пpоходит вpемя,
(С) ну наладил я, е#$ть тебя в cp$ку!
(П) да, спасибо, вот вам NN pублей.
(C) ну не заси#@й больше, е#$ть тебя в cp$ку!
(жена) Вася, кто там был?
(П) Да сантехник, е#$ть тебя в cp$ку!
|
Топчусь на платформе в метро, жду поезда.
Рядом со мной возникает парень, при виде которого мои фобии начинают шевелиться.
Парень прячет что-то под курткой и явно не в себе. Не потому что прячет (мало ли, скрал чего), а потому что дёрганый шибко. Худосочному интеллигентному неврастенику ещё куда ни шло прилюдно дёргаться и панически озираться по сторонам (стереотипы такие стереотипы), а коренастому спортивному крепышу с выраженными надбровными дугами и волевым подбородком – не пристало. Короче, палево. Прочие пассажиры и в ус не дуют, а я агрессивных психопатов жопой чувствую.
Я отхожу от палева на безопасное расстояние (это чтоб не допрыгнул с первого раза), но с намерением оказаться с ним в одном вагоне, и из вида не выпускаю (этого фраера погубит не жадность, но любопытство).
Прибывает поезд, я просачиваюсь в начало вагона, парень – в самый конец и тут же принимает боевую стойку лицом по ходу движения. Двери закрываются, поезд трогается, парень достаёт из-за пазухи железный прут, размахивается им и орёт, дико вращая глазами:
- Пидарасы, я вам сейчас тут все стёкла нахуй побью! Все лампы нахуй побью! Вы у меня, суки, стекло будете жрать! Кровью, бляди, умоетесь! – и далее в том же духе.
- Пиздец, доездилась, – констатирует первый внутренний голос. – Зря он не обернулся, когда вошёл, - деловито вставляет второй внутренний голос.
Дело в том, что на последних местах вагона – за спиной вошедшего – сидят менты. Полдюжины здоровенных скучающих мужиков в форме. Несколько секунд они спокойно разглядывают нарушителя, потом, как только он делает неуловимое движение рукой с прутом в сторону окна, так же спокойно винтят его и усаживают промеж собой.
|
|
Рассказал Анатолий Шперх:
Тут наша Госдура запретила в сети использовать некоторые слова, в частности "нецензурное обозначение женщины распутного поведения".
Ну, а мне сразу анекдот вспомнился. Рассказывал мне его старый львовянин И. Б. Кабанчик. Надо сказать, что Илья Борисович - рафинированнейший еврейский интеллигент, с удивительно певучим русским литературным языком, мягкий и деликатный человек. В послевоенные годы он заканчивал львовский университет и как-то отправлен был на какую-то практику по глухим "западэнским" деревням.
Так вот, заходят они в какой-то двор, заводят разговор с хозяйкой, которая в огороде копалась. Слово за слово, спрашивают:
- А хозяин-то твой где?
- Та ну его, на бляди своей валяется! Целыми днями валяется. Зайди в дом, сам погляди!
Тут моего Кабанчика чуть кондратий не хватил. Ему, интеллигентному еврейскому мальчику - и такие слова. Да еще не как ругательство, а спокойно, как само собой разумеющееся. Тоже мне, мол, бином ньютона, мужик, может, чуть не каждый день на бляди валяется...
Зарделся наш мальчик, замялся. В дом не пошел, ретировался потихоньку. И только потом добрые люди объяснили, что хозяйка имела ввиду, что он на печке валяется, на полатях.
Это - от немецкого blatt - плоскость, поверхность. В деревнях этих недалеко от немецкого города Лемберга (более известного нам как Львов) в речи часто использовались германизмы. Иногда вот так вот творчески переработанные.
Такой вот анекдот. Боюсь, теперь уже не смогу рассказать его в сети...
|
|
Все одно не спится, дайте–ка я вам хоть баечку расскажу.
Это было еще тогда, когда мы играли прекрасную музыку в хорошей, но веселой компании, и предстоял нам первый большой сольный концерт — аж в бывшем лектории питерского Зоопарка, известному, как клуб "Зоопарк". Или — не помню — может быть, это был вообще первый концерт в этом составе — в общем, мероприятие серьезное, солидное и ответственное.
Ранним утром перед концертом лезу я то ли на анекдот.ру, то ли (что вероятнее — конец девяностых все–таки) в фидошную RU.ANEKDOT и вытаскиваю оттуда анекдот про армянского флейтиста. Вы, конечно, его помните, а кто не помнит — пожалте. Рассказывается он неторопливым басом, с кавказским акцентом.
— Как–то играл наш оркэстр перед английский король. И английский король так понравился наш концерт, что тот повелэл наполнить наш инструмэнт серэбряный фунт. В большой турэцкий барабан влез тысяча серебряный фунт. В кривой саксофон влэз сто серебряный фунт, а в этот (показывает на флейту) блядский инструмэнт ни один английский фунт не влэз!
— И как–то играл наш оркэстр перед персидский шах. И персидский шах так понравился наш концерт, что тот повелэл наполнить наш инструмэнт золотой персидский динар. В большой турэцкий барабан влэз тысяча золотой динар. В кривой саксофон влэз сто золотой динар. А в этот (показывает на флейту) блядский инструмэнт ни один золотой динар не влэз!
— И еще как–то раз играли мы наш концерт перед русский цар. И русский цар так нэ понравился наш концерт, что тот повелэл засунуть нам наш инструмэнт прямо в жопа. Большой турэцкий барабан в жопа не полэз. Кривой саксофон тоже в жопа нэ полэз, а вот этот блядский инструмэнт влез в жопа по самый си–бемоль!
Итак, перед утренним прогоном программы я рассказываю этот анекдот интеллигентному флейтисту Б., еще сонному и нежному — как первому пришедшему. Флейтист Б. давится инструментом, содрогается тонким телом и уходит ржать и пить воду. Пока он этим занимается, собираются остальные музыканты и я рассказываю каждому из них этот анекдот, с условием, разумеется, ни в коем случае не рассказывать его интеллигентному флейтисту Б., по крайней мере перед концертом. Команда у нас была, как я говорил, хорошая, но веселая, и, пока мы прогоняли программу, интеллигентный флейтист Б. несколько раз уходит ржать и пить воду, показывая нам, между прочим, где на флейте находится клапан "си–бемоль" и как это, на самом деле, неудобно.
Перед самым концертом я встаю при входе в клуб, еще до билетного контроля, и кидаюсь ко всем знакомым (а их на концерт пришло немало), желая одарить их новым анекдотом ("только, пожалуйста, не рассказывайте это интеллигентному флейтисту Б.!"). Вы, разумеется, понимаете, что интеллигентный флейтист Б. становится первым, кого желают видеть пришедшие зрители, и, в конце концов, он укрывается от почитателей в гримерке, ибо ржать и пить воду больше не может.
Концерт был, конечно, сорван, и сорван по моей вине. Всякий раз, когда интеллигентный флейтист Б. встречал в своей партии ноту си–бемоль, он не ржал. Он брал ее самым чистейшим образом. Но он, подлец, поворачивался к залу спиной, к нам — лицом, а глазами, бровями и даже, кажется, ушами изображал такое, что играть было совершенно невозможно.
А не рой другому яму.
|
|