Анекдоты про ленинград
[ Свежие анекдоты ]

Результатов: 178

101

Читаю тут некоторые истории, типа: - Видел я лицо бабки на пешеходном переходе...Или: - Видел я деда на нем же.
Вы видели лицо водителя "ДЭУ Ланос", который "обогнал" "Порш Кайен"? Вы знаете, что происходит у него в салоне?
Там сидит не человек, там сидит самец шимпанзе. Он радостно прыгает, бешено бьет себя в грудь кулаками, хватает за ногу, сидящую рядом жену и дико кричит: - Я сделал его!!! Катюха!! Люблю тебя дуру!! Я сделал его!
Вы пробовали подпрыгнуть и хлопнуть пятками ног? Не получается? А он это может, несмотря на то, что перед ним руль и он пристегнут.
Или вот например, идет по тротуару пешеход и видит, как по дороге на бешеной скорости несутся три автомобиля. Он думает, что это целенаправленные гонки, но не всегда оказывается прав.
Дело в том, что две машины спокойно себе ехали. И вдруг мимо них проносится третья. Оба водителя с криками: - А вот хрен ты угадал, одновременно жмут на газ до упора и начинают догонять наглого "фраера". Тот, видя преследователей слегка недоумевает и пытается от них оторваться. А эти в свою очередь тоже "поддают газку". На перекрестке этим двум водителям изначально нужно было поворачивать в разные стороны, но сейчас им это абсолютно пофиг и они несутся прямо за головной машиной. Заканчивается эта история тем, что мужик, который спешил к своей жене в роддом, с собой привез еще двух каких-то дебилов и несколько патрульных машин в придачу.
А вот еще есть такие водители, которых я называю "пешеходофобы". Это те, кто подъезжая к пешеходному переходу не тормозят, а наоборот увеличивают скорость. Их жизненный принцип следующий: "Умный пешехода не пропустит, умный пешехода объедет".
Увидев пешехода, который уже практически перешел дорогу, такой водитель умудряется из крайнего левого ряда сделать резкий маневр вправо, объехать пешехода и опять перестроиться в крайний левый ряд.
Но пешеходы тоже хороши. Недавно я видел "кенгуру". У него было вытянутое от "доширака" лицо, на животе висела сумка. Он резко подошел к обочине дороги и прыгнул на пешеходный переход, на который уже въезжала машина. Водитель резко затормозил. "Кенгуру" практически перепрыгнул через капот авто, а затем быстро поскакал дальше.
Или как вам "флегматичный" дедушка, который на своих "Жигулях" занимает крайний левый ряд и двигается по нему со скоростью 40 км/ч.
За этим "дедком" едет какой-то "здоровяк" на "Хаммере", который сигналит деду и пытается согнать его со "своего" пути.
Но "дедок" только ухмыляется и напевая песню группы Ленинград " А мне все по@#й, я сделан из мяса" - уверенно продолжает свой путь.
Комичность ситуации состоит в том, что два правых ряда относительно свободны и "дедок" или "здоровяк" без проблем могли бы туда перестроиться. Но они упрямо продолжают ехать по крайнему левому ряду, сигналят, матерятся и шлют в адрес друг друга самые изощренные проклятия.
А еще есть таксисты, которые любят вклиниваться к самой обочине правого ряда и оттуда лезть перед водителем, который едет по этому ряду.
Один такой "умник" решил справа обойти маршрутку, а его в свою очередь тоже справа обгонял развозчик пиццы на своем мотороллере. Закончилось все это тем, что большой черный кот, который сидел недалеко от дороги и в принципе ни на что не рассчитывал, получил вкусную и бесплатную пиццу.
Так что граждане соблюдайте Правила Дорожного Движения, тогда каверзных и трагических ситуаций на наших дорогах будет гараздо меньше.

102

Произошло эта история со мной в году 86... Перестройка тогда только начинала набирать обороты. Дух свободы только начал движение по стране. Только-только разрешили слово “рок" и появились первые видеосалоны. Мне тогда было лет 16, а жил я в небольшом украинского городке.
В начале августа я поехал со своим отцом в турпоездку в Ленинград.
В те годы поездки были в основном организованные. Ехали группами с руководителями и по заранее запланированной программе поездки.
Около суток мы добирались на поезде до Питера.
По приезду нас поселили в гостинице Октябрьская, человек по десять в номере. И выдали пропуска для входа в гостиницу.
Мужчины и женщины селились отдельно. В моем номере был парень, на год или два старше, Андрюха. Мы с ним сдружились и дальше уже тусовались вместе.
Все дни у нас проходили похоже. Утром нас везли на экскурсию на автобусе.
А вечером…. Вечером был видеосалон. Я тогда впервые увидел видеомагнитофон. Видеофильмы были что-то совершенно новое. После советских фильмов о передовиках производства и образцово-показательных колхозах, видеофильмы были совсем другими. Более смелыми и откровенными - более интересными. Даже иностранные фильмы в кинотеатрах не могли сравниться с тем, что я смотрел на видео.
Тогда я впервые увидел “Полицейскую Академию”, “Зловещих Мертвецов” и “Ключ” Тинто Брасса.
В последний день пребывания, по программе, был свободный день. Экскурсий больше не было и никуда нас большие не возили. Нас просто отпустили бродить по городу. Взрослые пошли по магазинам отовариваться дефицитами. А я с Андрюхой пошли снимать девочек. Один из наших соседей по комнате объяснил нам, что девочек снимать нужно на Невском проспекте, возле Казанского собора. Туда мы и направились.
Андрюха много рассказывал про свободные нравы питерских девушек и как легко они дают. Я почти не сомневался, что с его помощью я сниму сегодня девчонку.
...
Девушек мы увидели сразу. Столько крутых девчонок сразу вместе, мы наверное, видели только в нашей “Клетке” на дискотеке.
Андрюха достал сигареты. Мы закурили. Лично я курить не умел, не умею и сейчас… но тогда мне казалось , что если девчонки увидят меня с сигаретой, то сразу поймут, что я крутой взрослый чувак!
Какие-то девушки попросили у нас закурить. Девушки очень внимательно рассматривали наши сигареты. Таких раньше они не видели. Их очень удивило, что это молдавские сигареты - Флуэраш. У нас в городе кишиневские сигареты ценились и считались лучшими, но для нас это были обычные сигареты.
Сейчас я поднимаю, что девушки обратили внимание на сигареты, точнее на незнакомую пачку, и наверное решили, что мы иностранцы.
Минут десять мы болтали “ни о чем”. Пачка сигарет перекочевала к девчонкам в сумку. Затем девчонки предложили сходить в кафе через дорогу и выпить сока.
Я как джентльмен заплатил за напитки, но у бармена не было сдачи с 10 рублей. Он предложил подождать пару минут, когда заплатят следующие посетители и из этих денег мне дать сдачу. Я остался ждать в кафе, а Андрюха с девушками вышли наружу.
Наконец, минут через десять, бармен собрал деньги на сдачу и расплатился со мной. Я уже выходил из кафе, когда увидел Андрюху с совершенно офигевшим взглядом. - Смываемся! Скорее! Потом объясню!
Пробежав пару кварталов, и отдышавшись, Андрюха рассказал, что к девушкам подошли какие-то амбалы. Что амбалы сутенеры эти девушек и они от него потребовали денег. А он смылся, чтобы не платить.

Придя в гостиницу мы познакомились с женщиной лет под 30. Как именно, я уже не помню. Зато я помню, что фигурка у неё была что надо , а еще она носила просто замечательную мини юбку. Если учесть, что девушки в то время мини юбки почти не носили, то это было вдвойне круто.
В отличие от нас она была в командировке и жила в комнате с одной соседкой.
Слово за слово мы разговорились и девушка пригласила меня прийти к ней в гости. Соседки в номере не было и в ближайшее время она не должна была появиться.
Андрюха сделал таинственный вид и вспомнил о каком-то срочном деле, оставил нас вдвоем.
Дальше мне вспоминать стыдно… Если бы я мог, я бы сейчас попросил у нее прощение, и уж конечно бы не упустил возможность….
Мы зашли в её номер. Она предложила подождать ее пока она примет ванну. А я спросил, нет ли у нее лекарств, что я хочу ей показать что-то интересное. Пока она принимала ванну я быстренько из ее лекарств соорудили дымовуху, кинул в углу прихожей и смылся из номера...
Тогда мне казалось это очень остроумно, что у нее в номере вдруг начнёт валить дым.
…
Говорят, что она еще потом долго бегала по гостинице и пообещала оторвать мне голову, если поймает.

Наша поездка закончилась. Мы уехали домой. И “то самое” случилось только пару лет спустя и совсем при других обстоятельствах...

103

Все знают, в СССР секса не было.
А я был тихий законопослушный школяр, который плакал в почетном карауле у портрета Сталина в день его смерти, круглыми глазами удивленно читал доклад Хрущева, где культ личности Сталина разоблачали, радостно и искренно кричал "Да здравствует Советский Союз" в день полета Гагарина (ненавидеть СССР начал только, когда маразматики из политбюро довели страну до застоя, Афгана и Чернобыля, куда вполне могли призвать моего сына).
И в СССР секса не было. И я, как законопослушный комсомолец, вполне обходился жаркими юношескими снами, после которых приходилось застирывать трусы.
Бабником я не был, но целовался с девчонкой из Дворца пионеров, лунными ночами обнимался с другой в пионерском лагере и встречал рассвет после выпускного с одноклассницей, пусть будет Светой, хотя мог бы назвать её настоящим именем. Курение до добра не доводит и она уже на небесах.
Вокруг меня всегда были девочки, девушки и никаких проблем со знакомствами я не испытывал, пока не попал в институт. А там на нашей мужской специальности было всего три девушки, и те были прилично старше меня (Хрущев среди множества его выкрутасов придумал еще и "связь школы с жизнью". Десятиклассников брали по квоте с очень высоким проходным баллом, а те, кто имел "трудовой стаж" 2 года, поступал без экзаменов).
И я вдруг ощутил пустоту вокруг себя. Друзья и подруги остались где-то далеко, а взрослые, отслужившие армию однокурсники нас, трех десятиклассников в группе, обзывали "самородками".
А Света поступила в институт в другом городе. И я стал писать ей письма. И она стала отвечать. И я написал, что поеду летом в турпоездку "Вильнюс - Рига - Таллин - Ленинград". И она ответила, что совсем не против поехать со мной. Бедная моя мама в условиях советского дефицита с трудом "достала" путевку для меня, о том, как ей удалось приобрести вторую, мне даже страшно рассказывать.
И вот мы в поезде. Провожающие машут ручками, поезд трогается и... Света выскакивает через дверь другого вагона.
Я осоловевшими глазами смотрю на пустую полку, но я уже в поезде и еду на турбазу в Вильнюс. Света появилась в Вильнюсе через три дня. Но любовь вдруг прошла. Да, мы вместе ходили по 4-м замечательным советским городам, но мне не хотелось никаких нежностей и поцелуев. Света, наверное, ожидала от меня другого.
- Ты что, в монахи записался?
Нет, в монахи я не записался, но... любовь прошла. В общем, поездка прошла совсем не так, как мне хотелось.
Говорят, что в СССР секса не было. Да. Не было. У меня.
Прошло много лет.
Моя жена почему-то ухитрилась подружиться со всеми моими подругами, бывшими и нынешними. И когда она поехала в Германию, то остановилась у Светы. И та через 40 лет раскололась. Оказывается она выскочила из вагона, чтобы сделать аборт.
В СССР секса не было.
А ведь повезло мне, что любовь прошла.
У меня все хорошо. Дети, внуки.
У Светы было тоже всё хорошо, с мужем, правда, она разошлась, но успела родить двух дочерей, у нее даже правнук есть. Все хорошо, кроме здоровья. Курение убивает.
Да. В СССР и небо было голубее, и трава зеленее, и девушки красивее. А у меня ещё и член вставал.

104

Борщ по-баварски

Во времена ВОВ моя бабушка Зина была угнана на работу в Германию.
Перед войной она трудилась поваром в вагоне-ресторане поезда Москва-Ленинград, до этого - в ресторанах Ленинграда. То есть готовила она умело и очень вкусно.
Поэтому в Германии она работала в столовых, сразу помощником по кухне, а потом и поваром.
Уже после войны (до 1949), трудясь в столовой какого-то Мюнхенского предприятия, однажды предложила шефу показать, как варить наш обычный борщ. До этого готовились только немецкие блюда, никаких отступлений, порядок превыше всего.
Так как она уже заработала свой кредит доверия у начальства, главный решил, что пусть уж варит нужное количество, на обед работникам. Огромную 40-литровую кастрюлищу.
И она организовала процесс. Чистка, нарезка, варка, зажарка, заправка...
Шеф стоял все это время рядом, наблюдал, запоминал. В конце варки он махнул рукой одному из поваренков и куда-то с ним ушёл.
Борщ был почти готов, бабушка капусту положила и оставалось только дождаться, чтоб закипел, но тут на пороге появляется шеф с помощником и в фартуках они что-то несут. Подходят к плите и шеф высыпает в борщ полный передник макарон. Поваренок не успел...
Бабушка остолбенела.
А шеф широко улыбнулся и довольным голосом:
- Я вижу, Зизи в борщ всё, что было, положила, но я тоже решил Зизи помочь.
Он понял главный принцип: борщ - это блюдо, в которое можно навалить всего и побольше. Внёс свою искреннюю, хоть и ошибочную лепту, так сказать.
К сожалению, дальнейшая судьба сего творения мною не отслежена. Может, и спасли борщ. Может, и так съели. А может, хрюшкам скормили.
Не варят ли теперь в Баварии борщ с макаронами?
Надеюсь, нет.

105

Западное побережье Камчатки, Охотское море, 1983 год, стоим на рейде вдали от пологого и безымянного берега.
Мы с Аркашей практиканты-мотористы. Лето, жара слоняемся с ним свободные от вахты, по главной палубе.
Лева, наш кок, настроил крабовую ловушку в виде обруча с сеткой и куском мяса-приманки, опустил ее с борта на дно, и вытащил огромного, королевского, камчатского краба.
Есть его Лева не собирался, а собирался сделать из него красивый сувенир и отвезти на свою родину в Ленинград.
Вначале он засунул краба в большую стиральную машину для стирки робы и открыл пар. Затем, очень аппетитно покрасневшего, он распластал его на комингсе люка прямо перед окнами-иллюминаторами камбуза.
Одного такого краба Лева уже изготовил. Технология была следующей. Вареный краб красиво раскладывал клешни и лапы на листе фанеры, затем долго высушивался в районе теплого ящика машинного отделения, после чего покрывался лаком и помещался в квадратную метр на метр, плоскую фанерную коробку с ватой.
Леве сказали что такой сувенир в Питере можно легко сбыть в сувенирный магазин за 150 рублей. Месячный оклад Левы отличался от указанной суммы, скорее в меньшую сторону, поэтому осознавая разницу трудозатрат, между месячным кормлением экипажа, и мумификацией краба, в процессе реализации обогатительного проекта, Лева испытывал перманентный экстаз.

От еще горячего, ярко–алого краба красиво поднимался пар, и источалось благоухание. Улыбчивыми гиенами, мы с Аркашей сделали пару ритуальных кругов, внимательно рассмотрели сувенир, и трезво рассудив, что толчковая в ближайшее время ему не понадобиться, отвинтили от краба заднюю правую ногу. Затем, опершись локтями на фальшборт, и по достоинству оценив Левино поварское искусство, мы решили добавить крабу художественной симметрии, и открутили заднюю левую.
На четырех ногах и с двумя клешнями краб все еще продолжал выглядеть по-королевски, но уже с некоторым оттенком минимализма.
- Кто там в Ленинграде вообще в курсе сколько ног должно быть у краба?- справедливо рассуждали мы, и пока рассуждали, краб отдал нам за ненадобностью свою рабочую, правую клешню. В левую он взял сигарету Родопи, и приняв философское выражение лица, стал ждать Леву.
Мы Леве так и сказали: - Там с тобой краб хочет поговорить, наверно что-то серьезное.
Потом мы с Аркашей весело бегали по палубам и трапам, и сильно удивлялись какой длинной может быть ручка у Левиного половника.
Вдоволь набегавшись, Лева подарил нам усеченную версию сувенира, но почему то обозвал козлами.

106

Раз в месяц прилетаю навестить своих стариков. Это святое. В этот прилёт Питер встретил меня довольно приятной погодой и я решил прогуляться по местам моей юности. Воспоминания нахлынули, как огромная волна: здесь мы гуляли, вот тут я кому-то начистил морду, а там начистили уже мне...
- Молодой человек, вы не могли бы помочь мне донести сумку до остановки? - незнакомый голос вернул меня в реальность.
Я обернулся на голос. Это была старушка, неброско, но опрятно одетая. Рядом с ней стояла большая сумка на колесах, красная, в клеточку. С такими сумками обычно пожилые люди ходят за покупками. У сумки отсутствовало одно колесо.
- Вышла из магазина, спускалась по ступенькам и оно отвалилось,- с сожалением, словно извиняясь сказала она.
- Пойдемте, Вам куда?- спросил я и взялся за ручку сумки.
От движения верхняя часть сумки немного отошла и я увидел большой мешок кошачьего корма. Сумка была довольно тяжелая и вдобавок отсутствие одного колеса довольно затрудняло её передвижение. Я представил себе как она дальше будет ее тащить...
- У вашего котика хороший аппетит,- пошутил я и кивнул на корм. Старушка немного смутилась.
- У меня у самого семь кошек дома, и у них тоже очень хороший аппетит- я достал айфон и продемонстрировал ей мой домашний зоопарк.
- Вот я донесу сумку до ближайшей остановки, а как же вы дальше с ней?- спросил я и предложил:
- У меня тут машина недалеко припаркованна. Давайте я вас до дому подвезу. Кто же нас, кошатников, кроме друг друга поимет?
После недолгих уговоров она согласилась и мы пошли к автомобилю. По дороге мы разговорились.
Война застала её, шестилетнюю девочку и её маму на Украине. Местное население не очень жаловало чужаков, поэтому мама решила попытаться вернутся домой, если не в Ленинград то хотя-бы на территорию России. К тому же её отец был офицером а немцы поощряли местное население выдавать им семьи военных.
Мир не без добрых людей и в одной деревне их приютили на несколько дней. Когда немцы зашли в деревню её и маму спрятали. Во время внезапных проверок, их спускали в погреб. Чтобы девочка не боялась крыс, хозяйка спускали с ней кошку. Тёплый и пушистый зверёк грел и урча успокаивал.
Им удалось перебраться в Рязань, но счастье было недолгим: в течении короткого времени немцы оккупировали и Рязанскую область. Тяжелое было время. Голод- не тётка. Еда была не всегда, а когда была то её все равно не всегда хватало. Она ходила искать еду на улице и на помойке возле рынка, куда продавцы выбрасывали отходы.
- Это немного мне моей маме,- словно извиняясь, говорила она уличным кошкам, которые тоже искали там еду.
Иногда кошки оставляли ей отходы, а иногда убегали с ними. В этот момент она, шестилетний ребёнок, пообещала себе, что если они с мамой выживут- она всегда будет помогать бездомным кошкам.
Они с мамой выжили и та шестилетняя девочка до сих пор выполняет своё обещание. Она достала из кармана сумки толстую тетрадь где аккуратным подчерком записанно сколько кошек, в каком дворе и сколько корма необходимо.
Дотащив сумку до двери, я отказался от предложенного чая, быстренько попращался, пожелал удачи с кошками и вернулся к машине. Теперь я знал номер квартиры. Осталось только кинуть в почтовый ящик конверт с подписью "это для Ваших кошек".
Если кто-то из Вас, гуляя по Питеру увидит старушку с сумкой на колесах и толстой тетрадью, шепчущую себе под нос:
Свечной переулок, дом 20 - 3 кошки, Коломенская 9 - 2 кошки, просто помогите ей донести сумку. Она действительно тяжелая.

107

НЕТ ТЕЛА – НЕТ ДЕЛА

Декан почти до самого утра не мог успокоиться. Он бегал по лагерю и кричал, грозился отчислить всех немедленно, потом схватил несчастные джинсы со свитером и со всего маху, с хрустом, насадил их на кол деревянного забора. И только тогда декан немного пришёл в себя и вспомнил, что он всё-таки декан серьёзного факультета, сел в свой «Жигуль» и уехал обратно в Ленинград. Больше в колхозе мы его не видели.

А дело было вот как: шёл 90-й год, мы – только поступили на первый курс и, как тогда водилось, на месяц поехали в колхоз на картошку.
Естественно: отсутствие родителей, молодость помноженная на свежий воздух, песни под гитару, брали своё и среди нас образовались устойчивые и не очень, влюблённые парочки. Но была одна трудность – негде, ведь лес, ночного, дождливого сентября в Ленинградской области, не особо-то и располагал. Во всём нашем лагере имелось только четыре помещения с дверями и крышей: казарма женская, казарма мужская, баня и столовая. Казармы сразу отметались, всё же мы были только первокурсниками. Столовая на ночь закрывалась замком, величиной с клоунскую гирю, так что оставалась баня, вернее парилка в ней. Кто-то приделал изнутри парилки дверной крючок и стало вполне комфортно и безопасно заниматься там глупостями.
Единственная трудность – это очередь, которая составлялась, чуть ли не на неделю впёрёд, всё же народу двести человек без малого и у всех примерно те же цели и задачи.
И вот одной холодной ночью, случилось страшное, то чего все боялись, но в действительности никак не ожидали - примчался великий и опасный Борис Иваныч - декан нашего факультета.
Он, видимо и сам когда-то был студентом, поэтому сразу смекнул и бросился в баню, чтобы поймать там кого-то на горячем (в переносном смысле) и конечно выгнать аморальную парочку из комсомола, а как следствие и из института.
Естественно, что в это время в парилке кто-то ойкал и двигал предметы, а на лавке в предбаннике валялись мужские и женские вещички.
Декан злорадно заржал, стал дёргать закрытую дверь и объявил тем, кто внутри, что им уже ничего не поможет и ждёт их торжественное отчисление. Пора бы открыть дверь, одеваться, собирать чемоданы и к чёртовой матери выметаться из лагеря.
Через десять минут вышел наконец абсолютно голый парень в очках, но дверь за ним сразу же закрылась на крючок.
Борис Иваныч выяснил фамилию парня, кафедру и ехидно поинтересовался:

- А что же ты там делал среди ночи?
- Мы… это, мылся.
- Правда? А с кем это ты мылся?

При этом декан брезгливо, двумя пальцами поднял с лавки женские джинсы и свитер.

Парень молчал, опустив голову, а за дверью парилки послышались тихие женские всхлипывания.
Вдруг в предбаннике стало очень тесно – это пришли наши девушки в грязных рабочих телогрейках и резиновых сапогах. Одна из них официально и строго сказала:

- Здравствуйте, Борис Иванович, я секретарь комсомольской организации лагеря. Что тут произошло?
Декан начал объяснять, но комсорг его перебила:

- Как это не хочет выходить? Да мы сами её оттуда вытащим! Я тоже считаю, что таким не место в комсомоле и в нашем институте, а ну, отойдите пожалуйста, вы же всё-таки мужчина, дальше мы сами.

Декан послушно отошёл на два шага в сторону и с интересом стал наблюдать, как будут выводить голую, пока ещё комсомолку.
Девушки поскреблись в дверь и дверь неожиданно приоткрылась. Тут же в парилку ринулось человек десять комсомолок, или около того.
Через полминуты из парилки вышли человек десять комсомолок, или около того (ну кто их там считал? Главное, что все в телогрейках и в резиновых сапогах) и комсомольский секретарь растерянно произнесла:

- Странно, Борис Иванович, в парилке никого нет. Может и не было никого? Сами посмотрите.

Вот тут-то декан и слетел с катушек и отомстил «ничейным» джинсам и свитеру…

108

Обсуждение нового клипа группы "Ленинград":

Рома Жданов
Вроде клип Ленинграда" а поёт не Шнур, непривычно такое слушать

Игорь Круглов
Рома, ленинград это не только Шнур - это группа

Рома Жданов
Тем не менее, ты понял, что я хочу донести

Леночка Солнышкина
Рома, странно, вы Лабутэны слушали?

Рома Жданов
Слушал, но тогда я не придавал этому особого значения

Роман Марков
Рома, вы с 2003 года перестали слушать Ленинград, а сейчас снова решили попробовать?

Рома Жданов
Я 2004 года рождения, сейчас отрабатываю пропущенное

109

ИСХОД. НАЧАЛО

Конечно, эта история не связана с исходом евреев из Египта за сотни или тысячи лет до Рождества Христова. Это – собственные впечатления времен Советского Союза. Тогда и так у меня стало формироваться отношения к еврейскому народу.

Родился и жил до окончания школы в маленьком белорусском городке. Райцентр, чуть больше 100 км до Гомеля, железнодорожный узел, где пересекались пути-направления поездов Москва – Брест и Ленинград – Сочи или Украина. Всего пять школ, народу в городке тысяч 35, никакой промышленности особой – хлебозавод, домостроительный комбинат.
В школе народ смешанный (об этом никогда и никто не задумывался): белорусы, русские, украинцы и евреи. В нашем классе последних было четверо (Гельфанд, Хайтман, Будницкая и Долинко), учились на 4 и 5, хулиганов не было, ребята тихие, аккуратные и воспитанные – не матерились и не курили. В городке были две школы, где ребят-евреев в классах было до половины. Среди взрослых много евреев было среди врачей и учителей. И в нашей спортивной школе наставником по классической борьбе был знаменитый тренер Михаил Нестерович Долинко, воспитавший много мастеров спорта и чемпионов СССР. А в моем двухэтажном доме на 16 квартир жили две еврейских семьи: преподаватель русского языка и литературы тетя Зина Долинко (с ее сыном Эдвардом общались по-соседски - через стеночку, были одноклассниками, дружили с детского сада до окончания школы), и дядя Фима Бухман. Он был талантом в области сначала радиотехники, а затем и телемастером. У него первого в доме появился телевизор с большой линзой (вся ребятня со двора просилась смотреть телик), а затем и телефон. Именно дядя Фима как-то среди ночи постучал к нам квартиру и позвал маму к телефону. Вернулась, легла и заплакала: умерла ее мама – моя бабушка Вера – в 56 лет от инсульта.
Соперничал со сверстниками - ребятами-евреями - и на школьных олимпиадах, и на соревнованиях по борьбе. Это была честная конкуренция, без малейших признаков какого-либо национализма. Как у Высоцкого: «все жили очень скромненько, … на 38 комнаток всего одна уборная». И у нас в доме уборная из трех кабинок была на улице, колонка с водой – на улице, - всё общее. Три-четыре семьи, выходцы из деревни, умудрились построить собственные сарайчики, где выкармливали свинюшек на убой. И, когда их забивали, был особенный день: приезжал специально обученный человек (не помню, как их называли - Забойщик?), ловили свинью. Крику-то было! Суета - если сбежит и все догоняют, забивали, паяльными лампами жгли щетину, резали, сливали кровь, разделывали… Такой вот ритуал жизненно-суровый. И на наших детских глазах. А потом по всем квартирам хозяева разносили порции свинины-свежатинки, или только что сготовленную колбасу-кровянку. Городской колхоз (кибуц?) в натуре.

Эта краткая зарисовка нашего тогдашнего быта и отношений. Теперь непосредственно об истории. О каком-то особом положении евреев в нашем советском обществе задумался, когда в старших классах готовился к поступлению в институт или университет. Мама (она была учительницей математики в школе) сказала, что по «пятому пункту» им крайне сложно попасть в такие ВУЗы, как Физтех, МИФИ, МГУ. Стал выяснять, оказалось, что пятый пункт в паспорте – место записи о национальной принадлежности. Озадачило…

Историю нам в школе преподавал Борис Иосифович Хайтман. Всегда подтянутый, в хорошем костюме с галстуком, классный учитель! Говорил увлекательно, совсем не по учебнику, как сейчас говорят: «владел аудиторией». К тому же был ветераном Великой Отечественной, рассказывал о боях, о том, как с парашютом забрасывали их к немцам в тыл. Пользовался авторитетом и среди школьников, и среди взрослых. Был парторгом школы. Седой, волнистые зачесанные назад волосы (чем-то похож на поэта Резника), спокойный, строгий.
А в нашем классе учился его сын Дима. На «хорошо» и «отлично». Играл на фортепиано, был тихий, не спортсмен. Мы с ним были в приятельских отношениях, не раз приглашал к себе домой. У них был отдельный одноэтажный дом с садом на окраине нашего городка. Мама – хороший известный врач-терапевт, старшая сестра Софа играла на скрипке. Угощали вкусным обедом.

А когда заканчивали 9-й класс – как гром среди ясного неба: Хайтманы уезжают в Израиль! Продали дом. Бориса Иосифовича исключили из партии. Я в то время был школьным секретарем комитета комсомола и членом райкома. Меня туда вызвали: завтра внеочередное заседание, приходи с Димой Хайтманом, будем исключать. Подготовь выступление, побольше обличающих слов.

Утром встретились, он был с папой. Не говорили ни о чем, папа кивком поздоровался. Шел сзади, поотдаль. Дошли до райкома, там человек шесть нас ждали. Выступали, называли Диму предателем. Как можно изменить великому Советскому Союзу и идеалам коммунистической партии! Он молчал, терпел. И я тоже ни слова не сказал… Минут десять процедура длилась. Вышли, тихий солнечный майский день. Кивнули, разошлись. И - пропасть между нами. Это было в 1973 году.

Уехали. Лет через несколько дядя Фима сообщил, что Хайтманы в Израиле устроились нормально. А Диму и Софу призвали в армию.

Потом много всего было: и подтверждение реальности «пятого пункта» в МГУ, куда не поступил, не добрав балла, и ситуация в моем «родном» МИСиСе; массовый отъезд евреев из Белоруссии в девяностых (если не ошибаюсь) годах. Уехал в Израиль с семьей дядя Фима из нашего дома, сам помогал другу-однокласснику Эдварду с женой, с мамой Зиной и бабушкой Женей улететь в США. Помню, в «Шереметьево» встречал три автобуса с еврейским семьями из Гомельской области. Полночи в ожидании самолета просидели с Эдвардом в аэропорту, выпили бутылку шампанского, вспоминали и делились. Смех и слезы, горе и надежда.

А начиналось всё для меня с Димы Хайтмана. Привет тебе, дружище, если вдруг прочитаешь.

110

В 1950 году я девятилетний мальчик с отцом поехал в Ленинград из Москвы на автомобиле "Москвич 401".Где-то на половине пути дорога мощёная булыжником кончилась. Надпись со стрелой "Объезд" показывала на колею в лес. Там,где кончался булыжник, возвышалась стена из стоящих вертикально толстых брёвен. Отец объяснил,что так раньше делали торцовые дороги.Ставили высоченные дубовые брёвна вертикально вплотную друг к другу и засыпали песком щели между ними.Теперь заменяют на булыжник. Но вспомнилось это по другой причине. Мы остановились,чтобы перекусить,прежде чем свернуть в лес. Проезжающих машин было очень мало. Первый же поворачивающий в лес грузовик остановился около нас и водитель через открытое окно СПРОСИЛ:"ВАМ ПОМОЩЬ НЕ НУЖНА?"
Получив отрицательный ответ,махну рукой и уехал.
Другие времена-другие люди!

111

МОЙ ВКЛАД В ДЕЛО РАЗВИТИЯ И РАЗВАЛА КПСС.
Как я был коммунистом.
Молодым и сталинистам не читать!

Несмотря на обоих репрессированных и реабилитированных дедов (один так и сгинул на Соловках) родители мудро не мешали стране воспитывать меня правильно, по тем понятиям.
Я был не особо прилежным октябрёнком, активным пионером, шебутным комсомольцем, спортсменом, не красавцем, имел всего один привод в милицию, мои «шалости» с законом, даже если б меня и поймали на месте, не тянули на полноценную статью, выигрывал все школьные олимпиады по математике и физике, и писал искренние сочинения «почему я хочу стать коммунистом».

«Бойтесь своих мыслей - они материальны»...

После школы пошёл работать слесарем-ремонтником на завод, когда исполнилось 18 лет и я вышел из «малолеток», перевёлся в горячий цех с круглосуточным режимом работы и литром бесплатного молока за смену.
Через несколько месяцев мастер зовёт меня «на разговор» и, пробурчав что-то типа - вот ведь, блять, единственный из всей бригады трезвый по праздничным сменам, предлагает вступить в ряды КПСС.
Я легко соглашаюсь, мастер даёт мне рекомендацию в партию - обязательное условие - и через неделю утверждаюсь на заводском комитете ВЛКСМ и топаю в заводской партком. Там тоже заседание парткома, задают вопросы на знание Устава и текущей ситуации. Не помню что я там не смог ответить, но сопели они долго и, под вздохи «в партии нужны рабочие», стал я кандидатом в члены КПСС.
Кандидатский стаж - обязательная процедура, длится год, после которого тебя принимают или не принимают в партию, в зависимости от твоего поведения. Неприём - почти как исключение из партии - хана карьере, без вариантов.
Наступило лето, я поступил в мединститут, съездил на картошку, а тут и год кандидатского стажа прошёл.
Иду в факультетское партбюро, там меня легко утверждают, затем - институтский партком, тоже все ровно, далее надо идти в райком партии. Проходит два дня - нет вызова, пять - нет вызова, неделя-другая...
Вызывает меня секретарь факультетского бюро и, не скрывая раздражения, говорит, что я не имел права идти на факультетское бюро, так как «год кандидатского стажа надо проходить в одной организации, а у тебя девять месяцев на заводе, и три - в институте. Поэтому, надеюсь, у тебя хватит ума не возражать и жаловаться, мы твой вопрос рассмотрим через год, который ты будешь состоять кандидатом в нашей организации».
Ну, так - так так.
Прошёл год. Я - комсорг курса, успел создать первую в институте дискотеку, которая скоро стала считаться одной из лучших в городе (на ней мы и познакомились с Юрой Шевчуком, писал как-то здесь об этом), повышенная стипендия, участник институтского СТЭМа (так стали называть КВНы после запрета), короче - парень хоть куда).
Иду на факультетское партбюро - дают рекомендацию на приём в партию.
Институтский партком - единогласно принимают.
Осталось подтвердить приём в райкоме партии.
За пару дней до последней инстанции - парткомиссии райкома партии - у меня из комнаты в общежитии крадут портфель со всеми документами, в том числе кандидатской карточкой, аналогом партбилета.
Я в милицию, заявление приняли, выехали, разобрались, сказали, что доказать невозможно, но украл мой сосед по комнате Ильдар, чему я не верил лет пять, так как за полгода до этого я ему в ножевой драке то-ли жизнь спас, то-ли от инвалидности уберёг, у меня самого до сих пор нос оттуда кривой.
Но, говорят в милиции, ты не ссы, справку про кражу мы в институт перешлем, тебе новую кандидатскую карточку выдадут.
Иду в институт...оба-на...уже не факультетский секретарь, а сам парторг института заводит меня в кабинет и, шипя мне в ухо, говорит, чтобы я забыл, что меня «здесь уже приняли в партию».
За это «через год снова вступишь, я тебе обещаю, что мы тебя примем без проблем, я тебе сам рекомендацию снова дам». И ко мне с претензией: из-за тебя меня чуть из парторгов не уволили.
Я упёрся: бюро - было, партком - был; или принимайте в партию, или исключайте из института.
Снова факультетское партбюро - за утрату доверия, выразившееся в утрате партийного документа, признать кандидатский стаж непройденным.
А как же ваше же решение факультетского партбюро две недели назад?? - а не было никакого решения, чем докажешь? И вообще, молодой человек, нас здесь несколько уважаемых завкафедрой сидят. Вам, между прочим, ещё у нас экзамены сдавать, причём совсем скоро (а уже январь, зимняя сессия началась).
Через пару дней институтский партком - единогласно поддержал решение бюро считать кандидатский стаж непройденным.
В райком-горком-обком партии я не пошёл, советоваться не с кем было, один в миллионном городе, ни родственников, ни взрослых знакомых, в общаге живу, да и не запашок, а прямо запах национализма витает над всей историей, хоть и Советская власть ещё была, но республика национальная, и к «этим русским выскочкам» отношение было соответствующее)).
Вот так, чередуя экзамены и исключения из партии, я закончил эту сессию с единственной тройкой за всю учебу, по гистологии, но зато с пятеркой по анатомии (кто учился - поймёт)).

Через года полтора (общественник, комсомолец, стройотрядовец, награды ЦК ВЛКСМ, отличник учебы; наш СТЭМ получает звание «Народного коллектива», выигрывает, обойдя Москву, Ленинград, Киев, Минск и тд, Первый Всесоюзный фестиваль СТЭМов в Новосибирске, - это как сейчас у Маслякова в финале КВНа победить)) иду я в факультетскую парторганизацию...
«Аааа, чё, не ждали??», - эти лица надо было видеть!)
Но, отдаю должное, без проволочек приняли у меня заявление на вступление в партию и НОВЫЙ ( третий)) кандидатский стаж, и личные рекомендации дали без проблем. Партком института тоже прошел ровно, даже не помню об этом ничего.

Спустя год мне факультетское бюро единогласно одобряет прохождение кандидатского стажа, институтский партком вновь единогласно принимает меня в партию и я жду вызова в райком.
Дождался...бюро райкома...парткомиссия - это такой междусобойчик «старых большевиков»-пенсионеров был - сидели и решали по ихуёвым партийным понятиям...
Отрахали меня безжалостно, чего только про себя не наслушался - обманом втерся в доверие, неоднократно пытался, регулярно вводил в заблуждение...etc...бля, как ещё не расстреляли...
Возвращаюсь в институт - секретарша парторга меня у порога встречает и шепчет, что меня приказано близко к кабинетам парторга и ректора не подпускать.
Да и хрен с вами, у меня дела поинтереснее есть.

Женился, закончил учебу, переехал в другой, тоже миллионник, город.
Пашу как папа Карло - два участка вызовов, неотложка, дежурства в стационаре, что-то там с другими молодыми интернами-комсомольцами делаем.
Годовое комсомольское отчетно-выборное собрание. Я на него впервые забежал, случайно - между вызовами и дежурством. Сидел, как положено, на последнем ряду, сначала даже руку поднимал при голосовании, потом уснул. Сосед в бок толкает, я встрепенулся и руку поднял - кругом хохот...голосовали за избрание меня секретарем объединённой комсомольской организации лечебно-профилактических учреждений района...пипец...приплыли тапочки к обрыву...

Ещё через год, наверное, приглашает меня к себе главврач, парторг больницы, хороший мужик был.
«Тут такое дело, посмотрели мы на тебя, работаешь хорошо, хоть и собачишься все время с завполиклиникой, но с участка постоянные благодарности от родителей идут, посоветовались в райкоме партии и решили предложить тебе вступить в партию».

...бляяяя...дежа вююююууу... «попытка номер хрензнаетсколько»...

Смотрю я на него прищуренным взглядом матёрого сутяги и невинно спрашиваю: «Виктор Васильевич, насколько я помню, при вступлении в партию надо получить чью-то личную рекомендацию. Кто ж мне ее даст-то...?»
Он сразу говорит, что сам и даст.
О как...
«Виктор Васильевич, я благодарю Вас за доверие, но считаю честным рассказать Вам кое-что...»
Рассказываю.
Сказать, что он ахуел, это ничего не сказать. Молчал, сопел, думал...
«Да пошли они»,-говорит, «я тебя знаю, твою работу вижу, пиши заявление, я рекомендацию дам».

Больничное партбюро...бюро райкома...парткомиссия...и вот я «четырежды кандидат»...как-то подозрительно гладко все идёт...год кандидатского стажа закончился...приём в партию в больничном партбюро...единогласно...

Прихожу на утверждение в бюро райкома, на парткомиссию.
Конечно, кто б сомневался, первый же вопрос: «А Вы ничего не хотите нам рассказать?»
Я? Нет. Но если вам надо - извольте!
...слабые попискивания клуба престарелых большевиков...не может быть...Вы клевещете...так не бывает...нам надо подумать...Вас вызовут...
Да Б-га ради, у меня дел невпроворот.

Через месяца полтора снова приглашают сразу в райком партии. За столами - те же; тема - та же...
Секретарь парткомиссии, пожилая, суровая, но чем-то приятная тетка, сразу берет быка за рога: «Мы написали письмо в партком Вашего института, хотя сразу понимали, что так не бывает, что Вы что-то скрываете и лжёте нам. Вчера получили ответ»,- и так брезгливо двумя пальчиками трясёт какой-то бумагой. «Мы не верим ни одному Вашему слову, никто из нас ничего подобного в жизни не видел, а жизнь у нас, уж поверьте, была далеко не сказочная. Но тому бреду, что написан в этом письме, мы верим ещё меньше.
Мы решили принять Вас в партию».

Вышел я на улицу, лето было, тепло, птички поют, конец 80-х годов.
Умные, в отличии от меня, люди - уже все понимают...
Вздохнул я, добившись цели, подумал ещё раз раздумчиво, какой-же я, все-таки, сказочный мудак...и, в компенсацию самому себе, менее чем за год развалил районную лечебную парторганизацию...на каждом собрании горячим тоном задавая вопросы типа: «Конечно, нам надо всем, на 100%, а не как сейчас, на 78, принять повышенные социалистические обязательства! Скажите, коллеги, на сколько снизится детская заболеваемость в районе, если мы примем сейчас эти стопроцентные обязательства??»
Партийные врачи и сестры тихонько вздыхали, опускали глаза и воздерживались от голосования. Парторг оставляла меня после собрания, долго молчала, потом говорила: «Ладно, иди...но мы ведь верили во все это...что же теперь делать...»
А через пару лет КПСС вообще прикрыли.

А партбилет я на память храню, даже в 90-е не закатывал его под линолеум, чтоб без бугорка. Внукам буду морали читать, сидя в тёплом сортире.

113

На трибуне выступал
Клёвый спикер. Полный зал
К спичу он себе собрал -
А в итоге - крах, провал.

Вышел он и говорит:
- Коза Ностра динамИт!
Штуцер бампер конденсат!
Лонг лив Москау-Ленинград!

Говорят ему: - Чудак!
Кто же речи спичет так?
Отвечает он: - Донт кнофф!
Я не знаю падежов!

Хеви метал, нон фашист.
Я забойный программист
И привёз улетный файл,
Подождите самый while.

Но однако, байт за байт,
Инвалютных гость стал white.
"Good computer" объявил,
И на том глаза закрыл.

Time немалый он проспал,
И проснувшись "bye" сказал.
А подарки дел куда -
Стало тайной навсегда.

Потому и отстаём
Мы в развитии своём,
Что когда они пришли,
Общий language не нашли.

Очень круто language знать,
Ловко тему поддержать
И уже не упустить
Спича выбранную нить.

116

Ирония судьбы, или ача ача!

В 2015 году Болливуд выпустил фильм «Я люблю Новый год», практически полностью повторяющий сюжет культовой работы Эльдара Рязанова. Различия невелики, авторы сценария дословно перенесли диалоги в новый фильм. Герой индийской картины не врач, а банкир. Он улетает из сауны не в Ленинград, а в Нью-Йорк, что делает англоязычное название фильма — I love NY — многозначным (New Year, New York). Фильмы также отличает индийская специфика — песни и танцы, без которых сложно представить болливудский продукт. Если в картине Рязанова была сатирически обыграна советская плановая застройка, в индийском фильме эта же линия демонстрирует однообразие капиталистического мира. Как и в сиквеле Тимура Бекмамбетова (2007), в индийском ремейке авторы делают поправки на современность: у героя садится зарядка на телефоне, а отсутствие посуды в шкафу объясняется тем, что героиня продала ее на eBay.

(с)мк.ру

117

Коля и Маятник Фуко

Эта история - правда. Она произошла с моим другом Колей Э., которому мой рассказ уже не сможет повредить - Коля уже не с нами.

Ленинград, начало 80-х. Мы - студенты, подрабатываем, кто как может, чтобы было немного карманных денег.
Я уже тогда был электронщиком и зарабатывал ремонтом аппаратуры, а Коля не умел ничего. То есть - совсем. Даже гвоздь вбить. Я так никогда и не понял, что его потянуло в технический ВУЗ.

Коля устроился в Исаакиевский Собор ночным уборщиком. Работа непыльная (забавно: непыльная - протирать пыль) и при исскустве. Мы тогда учились во вторую смену, так что ночная работа была очень удобна.

Не знаю, как сейчас - я давно не живу в Ленинграде, но тогда в Исаакиевском Соборе был установлен (подвешен) Маятник Фуко. Это такая длинная очень толстая металлическая проволока с массивным шаром на конце. Проволока прицеплена изнутри под куполом Собора, чтобы длина маятника была максимальной. Внизу шара торчит металлическое остриё, которое почти касается мраморного пола.

Фуко использовал маятник, чтобы доказать вращение Земли. Маятник сохраняет плоскость своих колебаний, а Земля вращается, хотя кажется, что вращается маятник.

Во время посещения музея, экскурсовод отводил маятник на несколько метров от центра и ставил рядом с остриём спичечный коробок. Потом - отпускал маятник. Первые несколько качаний маятник проходил рядом с коробком, но с каждым разом всё ближе и ближе, и, наконец, сбивал его, наглядно показывая, что Земля вращается.

Я мог немного напутать в деталях - это было очень давно.

Возвращаюсь к нашему рассказу.

После того, как Коля устроился в Собор, мы как-то сидели и то-ли выпивали, то-ли просто болтали - не помню точно. Скорее - выпивали, так как именно тогда мне пришла в голову это сумасшедшая идея.

Прокатится на Маятнике Фуко. Просто - как на качелях. Там и шар внизу удобный, чтобы на него встать или сесть.

Мы посмеялись над идеей и на этом пока закончилось.

Через несколько дней я снова встретился с Колей. У него был очень взъерошенный вид. Он убедился, что нас никто не может услышать, и сказал:
- Я сделал это!
- Что - это? Я к тому времени уже и забыл о своей сумасшедшей идее.
- Я прокатился на Маятнике!
- ……!!!!

И Коля рассказал, как это было.
В свою очередную ночную смену, выбрав время, когда никого вокруг в Соборе не было, Коля отвёл маятник подальше от центра и вскочил на него, как на качели. Качели оказались крепкими и выдержали, не оторвались.

Только вот проволока под весом немного растянулась, и на всей скорости остриё внизу шара процарапало внушительную борозду на мраморном полу.
Остриё не только испортило пол, но и само погнулось. Оказалось, что острие, да и шар, сделаны из сравнительно мягкого металла.

Уже позже я подумал - а что было бы, если бы маятник оторвался, или купол не выдержал? Это же Исаакиевский Собор! Не могу даже представить....

И вот Коля стоит рядом с погнутым маятником и поцарапанным мраморным полом. Я не знаю, что происходило в его голове. Наверное, вопрос - сколько лет ему дадут за порчу исторического памятника.

В конце концов, поборов столбняк, Коля начал действовать - постарался распрямить острие и замазать царапину на полу. И то и другое ему, можно сказать, почти удалось.
Если присмотреться, и кривизна и царапина были заметны, но больше ничего он уже сделать не мог. Оставалось лишь надеяться,что заметят не сразу.

Прошло время, но никто, на счастье Коли, ничего не заметил, по крайней мере - никто не поднял шумиху.

Позже Коля уволился и больше там не работал.

Вот такая история. Невыдуманная. Я давно хотел её рассказать, потому что это часть наследия Исаакиевского Собора, которую никто до этого не знал.

Пусть о Коле Э. Останется хоть эта память.

Игорь

118

Войну мы встретили в Луге, где папа снял на лето дачу. Это 138 километров на юго-запад от Ленинграда, как раз в сторону немцев. Конечно же, войны мы не ожидали. Уехали мы туда в конце мая. 15 июня сестренке Лиле исполнился год, она уже ходила. Мне – семь. Я её водил за ручку. Было воскресенье. Утром мы с мамой отправились на базар. Возвращаемся – на перекрестке перед столбом с репродуктором толпа. Все слушают выступление Молотова.

Буквально через месяц мы эту войну «понюхали». Начались бомбежки, артобстрелы… На улице полно военных… У меня про это есть стихи. Прочту отрывок.

Летом сорок первого решили,
Что мы в Луге будем отдыхать.
Папа снял там дачу. Мы в ней жили…
Если б знать нам, если б только знать…
Рёв сирен, бомбёжки, артобстрелы, -
Вижу я, как будто наяву.
Лилечку пытаюсь неумело
Спрятать в щель, отрытую в саду.
Как от немцев вырваться успели
Ночью под бомбёжкой и стрельбой?
Вот вокзал «Варшавский». Неужели
Живы мы, приехали домой?

Из Луги в Ленинград мы уехали буквально на последнем поезде.

В Ленинграде мама сразу пошла работать в швейное ателье – тогда вышло постановление правительства, что все трудоспособные должны работать. В ателье они шили ватники, бушлаты, рукавицы – всё для фронта.

Папа работал на заводе заместителем начальника цеха. Август, наверное, был, когда его призвали. На фронт он ушел командиром пехотного взвода. В конце октября он получил первое ранение. Мама отправила меня к своей сестре, а сама каждый день после работы отправлялась к отцу в госпиталь. Лилечка была в круглосуточных яслях, и мы её не видели до весны.

Госпиталь вторым стал маме домом:
Муж – работа – муж, так и жила.
Сколько дней? Да две недели ровно
Жил тогда у тёти Сони я.

Второй раз его ранили весной 42-го. Мы жили на Васильевском острове. В «Меньшиковском дворце» был госпиталь – в семи минутах ходьбы от нашего дома. И мама меня туда повела.

Плохо помню эту встречу с папой.
Слезы, стоны крики, толкотня,
Кровь, бинты, на костылях солдаты,
Ругань, непечатные слова…

В 1 класс я пошел весной 42-го в Ленинграде. Всю зиму школы не работали – не было освещения, отопления, водоснабжения и канализации. А весной нас собрали в первом классе. Но я уже бегло читал, и мне было скучно, когда весь класс хором учил алфавит. Писать учиться – да – там начал. Потому что сам научился не столько писать, сколько рисовать печатные буквы. И запомнился мне томик Крылова.

«Крылов запомнился мне. Дело было в мае,
Я с книжкой вышел на «Большой» и сел читать
И вдруг мужчина подошёл и предлагает
Мне эту книжку интересную - продать.
Я молчу, растерян и не знаю,
Что ответить. Он же достаёт
Чёрствый хлеб. Кусок. И улыбаясь
Мне протягивает чуть не прямо в рот.
Дрогнул я, недолго упирался.
Он ушёл, а я меж двух огней:
Счастье - вкусом хлеба наслаждался,
Горе - жаль Крылова, хоть убей».

У мамы была рабочая карточка. С конца ноября её полагалось 250 граммов хлеба. И мои 125 граммов на детскую карточку.

Мама вечером приходила с работы – приносила паек. Я был доходягой. Но был поражен, когда одноклассник поделился радостью, что его мама умерла, а её хлебные карточки остались. Поступки и мысли людей, медленно умирающих от ужасающего голода нельзя оценивать обычными мерками. Но вот эту радость своего одноклассника я не смог принять и тогда.

Что там дальше было? Хватит стона!
К нам пришло спасение – весна!
Только снег сошёл – на всех газонах
Из земли проклюнулась трава.
Мама её как-то отбирала,
Стригла ножницами и – домой,
Жарила с касторкой. Мне давала.
И я ел. И запивал водой.

Лиля была в круглосуточных яслях. Их там кормили, если можно так сказать. Когда мы перед эвакуацией её забрали, она уже не могла ни ходить, ни говорить… Была – как плеть. Мы её забрали в последний день – сегодня вечером надо на поезд, и мы её взяли. Ещё бы чуть-чуть, и её саму бы съели. Это метафора, преувеличение, но, возможно, не слишком сильное преувеличение.

Сейчас опубликованы документальные свидетельства случаев канибализма в блокадном Ленинграде. А тогда об этом говорили, не слишком удивлялясь. Это сейчас мы поражаемся. А тогда… Голод отупляет.

В коммуналке нас было 12 семей. И вот представьте – ни воды, ни света, ни отопления… Печами-буржуйками обеспечили всех централизовано. Их изготавливали на заводе, может быть и не на одном заводе, и раздавали населению. Топили мебелью. Собирали деревяшки на улице, тащили что-то из разрушенных бомбежками и артобстрелами домов. Помню, как разбирали дома паркет и топили им «буржуйку».


Эвакуация

А летом 42 года нас эвакуировали. Единственный был узкий коридор к берегу Ладоги, простреливаемый, шириной два километра примерно. Привезли к берегу.

«На Ладоге штормит. Плывет корабль.
На палубе стоят зенитки в ряд.
А рядом чемоданы, дети, бабы.
Они все покидают Ленинград.
Как вдруг – беда! Откуда не возьмись
Далёкий гул фашистских самолётов.
Сирена заревела. В тот же миг
Команды зазвучали. Топот, крик.
И вот уже зенитные расчёты
Ведут огонь… А самолёт ревёт,
Свист бомб, разрывы, детский плач и рёв.
Недолго длился бой, минут пятнадцать.
Для пассажиров – вечность. Дикий страх
Сковал людей, им тут бы в землю вжаться,
Но лишь вода кругом. И на руках
Детишки малые. А рядом - взрывы.
Летят осколки, смерть неумолимо
Всё ближе, ближе. Немцы нас бомбят
И потопить корабль норовят.
…Фашистов отогнали. Тишина.
И мама принялась … будить меня.
Я крепко спал и ничего не видел.
Со слов её всё это написал.
А мама удивлялась: «Как ты спал?»

Потом – поезд. Целый месяц мы в теплушке ехали в Сибирь. Каждые 20-30 минут останавливались – пропускали встречные поезда на фронт. Обычно утром на станции к вагонам подавали горячую похлебку. Иногда это была фактически вода. Днем выдавали сухой паек. Но мы все страдали диареей – пищеварительная система после длительного голода плохо справлялась с пищей. Поэтому, как только остановка, благо они были частыми, мы все либо бежали в кусты, либо лезли под вагоны. Было не до приличий.


В Сибири

Приехали в Кемеровскую область. Три дня жили на станции Тяжин – ждали, когда нас заберут в назначенную нам для размещения деревню. Дорог – нет. Только просека. Приехали за нами на станцию подводы.

Деревня называлась Воскресенка.
Почти полсотни стареньких домов.
Была там школа, в ней библиотека,
Клуб, пара сотен баб и стариков.
Начальство: сельсовет и председатель -
Владимир Недосекин (кличка – «батя»),
Большая пасека, конюшни две,
Свинарник, птичник, ферма на реке.
Я не могу не вспомнить удивленья
У местных жителей, когда они
Узнали вдруг, что (Боже, сохрани!)
Приехали какие-то… евреи.
И посмотреть на них все к маме шли,
(Тем более, к портнихе). Ей несли
Любые тряпки, старые одежды,
Пальто и платья, нижнее бельё.
Всё рваное. Несли его с надеждой:
Починит мама, либо перешьёт.
Купить одежду было невозможно,
Но сшить чего-то – очень даже можно.

Вокруг деревни – тайга, поля… Речка Воскресенка. Ни телефона, ни электричества, ни радиоточки в деревне не было. Почту привозили со станции два раза в месяц. В Воскресенку я приехал доходягой. Примерно за месяц отъелся.

«Соседи удивлялись на меня,
Как целый котелок картошки
Съедал один…»

Мама была потомственная портниха. С собой она привезла швейную машинку Зингер. И на этой машинке обшивала весь колхоз. Нового-то ничего не шила – не с чего было. Ни у кого не было и неоткуда было взять отрез ткани. Перешивала, перелицовывала старые вещи. Приносили тряпки старые рваные. Мама из них выкраивала какие-то лоскуты, куски – что-то шила. Расплачивались с ней продуктами. Ниток мама много взяла с собой, а иголка была единственная, и этой иголкой она три года шила всё подряд. Когда обратно уезжали – машинку уже не повезли. Оставили там. А туда ехали – отлично помню, что восемь мест багажа у нас было, включая машинку. Чемоданы, мешки…

В Воскресенку мы приехали в августе, и меня снова приняли в первый класс. Но, поскольку я бегло читал, писать скоро научился, после первого класса перевели сразу в третий.

В то лето в Воскресенке поселились
Четыре ленинградские семьи.
И пятая позднее появилась -
Немецкая, с Поволжья. Только им
В отличие от нас, жилья не дали.
Они не то, что жили – выживали,
В сарае, на отшибе, без еды.
(Не дай нам Бог, хлебнуть такой беды.)
К тому же, мать детей – глава семейства
На русском языке – ни в зуб ногой.
И так случилось, с просьбою любой
Она шла к маме со своим немецким.
Ей мама помогала, как могла…
Всё бесполезно… Сгинула семья.
Не скрою, мне их очень жалко было…
Однажды немка к маме привела
Сыночка своего и попросила
Устроить в школу. Мама с ней пошла
К соседу Недосекину. Тот долго
Искал предлог, но, видя, нет предлога,
Что б немке отказать, он порешил:
«Скажи учителям, я разрешил».
И сын учился в том же первом классе,
В котором был и я. Но вдруг пропал.
Его никто, конечно, не искал.
Нашёлся сам… Конец их был ужасен…
От голода они лишились сил…
Зимой замёрзли. (Господи, прости!)…


Победа

Уже говорил, что связь с внешним миром у нас там была раз в две недели. Потому о Победе мы узнали с запозданием:

Немедленно всех в школу вызывают.
Зачем? И мы с друзьями все гадаем:
Какие ещё срочные дела?
«Что?», «Как?» Победа к нам пришла!
Нет, не пришла - ворвалась и взорвалась!
Учительница целовала нас
И строила по парам каждый класс,
Вот, наконец, со всеми разобралась,
«Ты – знамя понесёшь, ты – барабан,
Вперёд, за мной!» А где–то, уж баян
Наяривает. Бабы выбегают,
Смеются, плачут, песни голосят,
Друг друга все с победой поздравляют.
И - самогонку пьют! И поросят
Собрались резать. В клубе будет праздник!
Сегодня двадцать третье мая!... Разве
Девятого окончилась война!?
Как долго к нам в деревню почта шла...»

С Победой – сразу стали думать, как возвращаться домой. Нужно было, чтобы нас кто-то вызвал официально. Бумага от родственников - вызов – заверенный властью, райсоветом.

От маминого брата пришла из Ленинграда такая бумага. Нам разрешили ехать. На лошади мой друг и одноклассник отвез нас в Тяжин. Довез до станции, переночевал с нами на вокзале, и утром поехал обратно. Сейчас представить такое – 11-летний мальчик на телеге 30 километров один по тайге… А тогда – в порядке вещей… И я умел запрягать лошадь. Взять лошадь под уздцы, завести её в оглобли, упряжь надеть на неё… Только у меня не хватало сил стянуть супонью хомут.

А мы на станции ждали теплушку. Погрузились, и недели две, как не больше, ехали в Ленинград.

Вернулись – мама пошла работать в ателье. Жили мы небогато, прямо скажем, - голодно. Поэтому после 7 класса я пошел работать на часовой завод. Два года работал учеником, учился в вечерней школе. На третий год мне присвоили 4 разряд. Но впервые после Победы я досыта наелся только в армии, когда после окончания вечерней школы поступил в Артиллерийское военное техническое училище. Дальше – служба, военная академия, ещё служба, работа «на оборонку», развал страны… - но это уже другая история.

А стихи начал писать только лет в 50. Сестра попросила рассказать о своем и её детстве, о блокаде, о войне, о том, чего она не могла запомнить в силу малого возраста - ответил ей стихами.

***

Рассказал - Семен Беляев. Записал - Виктор Гладков. В текст включены фрагменты поэмы Семена Беляева "Ленинградская блокада".

120

Я был очень близок со своим дедом и думал, что я знал о нём почти всё, но оказалось, это не так. После недавнего разговора с матерью и её двоюродным братом я выявил одну страницу его биографии, которой и делюсь с Вами. Мне кажется, что эта история интересна. Предупреждаю, будет очень длинно.

Все описываемые имена, места, и события подлинные.

"Памятник"

Эпиграф 1: "Делай, что должно, и будь, что будет" (Рыцарский девиз)
Эпиграф 2: "Если не я за себя, то кто за меня? А если я только за себя, то кто я? И если не сейчас, то когда?" (Гилель)
Эпиграф 3: "На чём проверяются люди, если Войны уже нет?" (В.С. Высоцкий)

Есть в Гомельщине недалеко от Рогачёва крупное село, Журавичи. Сейчас там проживает человек девятьсот, а когда-то, ещё до Войны там было почти две с половиной тысячи жителей. Из них процентов 60 - белорусы, с четверть - евреи, а остальные - русские, латыши, литовцы, поляки, и чехи. И цыгане - хоть и в селе не жили, но заходили табором нередко.

Место было живое, торговое. Мельницы, круподёрки, сукновальни, лавки, и, конечно, разные мастерские: портняжные, сапожные, кожевенные, стекольные, даже часовщик был. Так уж издревле повелось, белорусы и русские больше крестьянствовали, латыши и литовцы - молочные хозяйства вели, а поляки и евреи ремесленничали. Мой прадед, например, кузню держал. И прапрадед мой кузнецом был, и прапрапра тоже, а далее я не ведаю.

Кузнецы, народ смекалистый, свои кузни ставили на дорогах у самой окраины села, в отличие от других мастеров, что селились в центре, поближе к торговой площади. Смысл в этом был большой - крестьяне с хуторов, деревень, и фольварков в село направляются, так по пути, перед въездом, коней перекуют. Возвращаются, снова мимо проедут, прикупят треноги, кочерги, да ухваты, ведь таскать их по селу смысла нет.

Но главное - серпы, основной хлеб сельского кузнеца. Лишь кажется, что это вещь простая. Ан нет, хороший серп - работа штучная, сложная, больших денег стоит. Он должен быть и хватким, и острым, и заточку долго держать. Хороший крестьянин первый попавшийся серп никогда не возьмёт. Нет уж, он пойдёт к "своему" кузнецу, в качестве чьей работы уверен. И даже там он с десяток-два серпов пересмотрит и перещупает, пока не выберет.

Всю позднюю осень и зиму кузнец в работе, с утра до поздней ночи, к весне готовится. У крестьян весной часто денег не было, подрастратили за долгую зиму, так они серпы на зерно, на льняную ткань, или ещё на что-либо меняли. К примеру, в начале двадцатых, мой прадед раз за серп наган с тремя патронами заполучил. А коли крестьянин знакомый и надёжный, то и в долг товар отдавали, такое тоже бывало.

Прадед мой сына своего (моего деда) тоже в кузнецы прочил, да не срослось. Не захотел тот ремесло в руки брать, уехал в Ленинград в 1939-м, в институт поступать. Летом 40-го вернулся на пару месяцев, а осенью 1940-го был призван в РККА, 18-летним парнишкой. Ушёл он из родного села на долгие годы, к расстройству прадеда, так и не став кузнецом.

Впрочем, время дед мой зря не терял, следующие пяток лет было, чем заняться. Мотало его по всей стране, Ленинград, Кавказ, Крым, и снова Кавказ, Смоленск, Польша, Пруссия, Маньчжурия, Корея, Уссурийск. Больших чинов не нажил, с 41-го по 45-ый - взводный. Тот самый Ванька-взводный, что днюет и ночует с солдатами. Тот самый, что матерясь взвод в атаку поднимает. Тот самый, что на своём пузе на минное поле ползёт, ведь меньше взвода не пошлют. Тот самый, что на своих двоих километры меряет, ведь невелика шишка лейтенант, ему виллис не по ранжиру.

Попал дед в 1-ую ШИСБр (Штурмовая Инженерно-Сапёрная Бригада). Штурмовики - народ лихой, там слабаков не держат. Где жарко, туда их и посылают. И долго штурмовики не живут, средние потери 25-30% за задание. То, что дед там 2.5 года протянул (с перерывом на ранение) - везение, конечно. Не знаю если он в ШИСБр сильно геройствовал, но по наградным листам свои награды заработал честно. Даже на орден Суворова его представляли, что для лейтенанта-взводного случай наиредчайший. "Спины не гнул, прямым ходил. И в ус не дул, и жил как жил. И голове своей руками помогал."

Лишь в самом конце, уже на Японской, фартануло, назначили командиром ОЛПП (Отдельного Легкого Переправочного Парка). Своя печать, своё хозяйство, подчинение комбригу, то бишь по должности это как комбат. А вот звание не дали, как был вечный лейтенант, так и остался, хотя замполит у него старлей, а зампотех капитан. И такое бывало. Да и чёрт с ним, со званием, не звёздочки же на погонах главное. Выжил, хоть и штопаный, уже ладно.

Пролетело 6 лет, уже лето 1946-го. Первый отпуск за много лет. Куда ехать? Вопрос даже не стоит. Велика страна, но места нет милей, чем родные Журавичи. От Уссурийска до Гомельщины хоть не близкий свет, но летел как на крыльях. Только ехал домой уже совсем другой человек. Наивный мальчишка давно исчез, а появился матёрый мужик. Небольшого роста, но быстрый как ртуть и опасный как сжатая пружина. Так внешне вроде ничего особого, но вот взгляд говорил о многом без слов.

Ещё в 44-м, когда освобождали Белоруссию, удалось побывать в родном селе пару часов, так что он видел - отчий дом уцелел. Отписался родителям, что в эвакуации были - "немцев мы прогнали навсегда, хата на месте, можете возвращаться." Знал, что его родители и сёстры ждут, и всё же, что-то на душе было не так, а что - и сам понять не мог.

Вернулся в родной дом в конце августа 1946-го, душа пела. Мать и сёстры от радости сами не свои, отец обнял, долго отпускать не хотел, хоть на сантименты был скуп. Подарки раздал, отобедал, чем Господь благословил и пошёл хозяйство осматривать. Село разорено, голодновато, но ничего, прорвёмся, ведь дома и стены помогают.

А работы невпроворот. Отец помаленьку опять кузню развернул, по договору с колхозом стал работать и чуток частным образом. На селе без кузнеца никак, он всей округе нужен. А молотобойца где взять? Подкосила Война, здоровых мужиков мало осталось, все нарасхват. Отцу далеко за 50, в одиночку в кузне очень тяжело. Да и мелких дел вагон и маленькая тележка: ограду починить, стены подлатать, дров наколоть, деревья окопать, и т.д. Пацаном был, так хозяйственных дел чурался, одно шкодство, да гульки на уме, за что был отцом не раз порот. А тут руки, привыкшие за полдюжину лет к автомату и сапёрной лопатке, сами тянулись к инструментам. Целый день готов был работать без устали.

Всё славно, одно лишь плохо. Домой вернулся, слабину дал, и ночью начали одолевать сны. Редко хорошие, чаще тяжёлые. Снилось рытьё окопов и марш-бросок от Выборга до Ленинграда, дабы вырваться из сжимающегося кольца блокады. Снилась раскалённая Военно-Грузинская дорога и неутолимая жажда. Снился освобождённый лагерь смерти у города Прохладный и кучи обуви. Очень большие кучи. Снилась атака на высоту 244.3 у деревни Матвеевщина и оторванная напрочь голова Хорунженко, что бежал рядом. Снилась проклятая высота 199.0 у села Старая Трухиня, осветительные ракеты, свист мин, мокрая от крови гимнастёрка, и вздутые жилы на висках у ординарца Макарова, что шептал прямо в ухо - "не боись, командир, я тебя не брошу." Снились обмороженные чёрно-лиловые ноги с лопнувшей кожей ординарца Мешалкина. Снился орущий от боли ординарец Космачёв, что стоял рядом, когда его подстрелил снайпер. Снился ординарец Юхт, что грёб рядом на понтоне, срывая кожу с ладоней на коварном озере Ханко. Снился вечно улыбающийся ротный Оккерт, с дыркой во лбу. Снился разорванный в клочья ротный Марков, который оступился, показывая дорогу танку-тральщику. Снился лучший друг Танюшин, командир разведвзвода, что погиб в 45-м, возвращаясь с задания.

Снились горящие лодки у переправы через реку Нарев. Снились расстрелянные власовцы в белорусском лесочке, просящие о пощаде. Снился разбомблённый госпиталь у переправы через реку Муданьцзян. Снились три стакана с водкой до краёв, на донышке которых лежали ордена, и крики друзей-взводных "пей до дна".

Иногда снился он, самый жуткий из всех снов. Горящий пароход "Ейск" у мыса Хрони, усыпанный трупами заснеженный берег, немецкие пулемёты смотрящие в упор, и расстрельная шеренга мимо которой медленно едет эсэсовец на лошади и на хорошем русском орёт "коммунисты, командиры, и евреи - три шага вперёд."

И тогда он просыпался от собственного крика. И каждый раз рядом сидела мама. Она целовала ему шевелюру, на щёку капало что-то тёплое, и слышался шёпот "майн зунеле, майн тайер кинд" (мой сыночек, мой дорогой ребёнок).
- Ну что ты, мама. Я что, маленький? - смущённо отстранял он её. - Иди спать.
- Иду, иду, я так...
Она уходила вглубь дома и слышалось как она шептала те же самые слова субботнего благословения детям, что она говорила ему в той, прошлой, почти забытой довоенной жизни.
- Да осветит Его лицо тебя и помилует тебя. Да обратит Г-сподь лицо Своё к тебе и даст тебе мир.

А он потом ещё долго крутился в кровати. Ныло плохо зажившее плечо, зудел шрам на ноге, и саднила рука. Он шёл на улицу и слушал ночь. Потом шёл обратно, с трудом засыпал, и просыпался с первым лучом солнца, под шум цикад.

Днём он работал без устали, но ближе к вечеру шёл гулять по селу. Хотелось повидать друзей и одноклассников, учителей, и просто знакомых.

Многих увидеть не довелось. Из 20 пацанов-одноклассников, к 1946-му осталось трое. Включая его самого. А вот знакомых повстречал немало. Хоть часть домов была порушена или сожжена, и некоторые до сих пор стояли пустыми, жизнь возрождалась. Возвращались люди из армии, эвакуации, и германского рабства. Это было приятно видеть, и на сердце становилось легче.

Но вот одно тяготило, уж очень мало было слышно разговоров на идиш. До войны, на нём говорило большинство жителей села. Все евреи и многие белорусы, русские, поляки, и литовцы свободно говорили на этом языке, а тут как корова языком слизнула. Из более 600 аидов, что жили в Журавичах до войны, к лету 1946-го осталось не более сотни - те, кто вернулись из эвакуации. То же место, то же название, но вот село стало совсем другим, исчез привычный колорит.

Умом-то он понимал происходящее. Что творили немцы, за 4 года на фронте, повидал немало. А вот душа требовала ответа, хотелось знать, что же творилось в родном селе. Но вот удивительное дело, все знакомые, которых он встречал, бродя по селу, напрочь не хотели ничего говорить.

Они радостно встречали его, здоровались, улыбались, сердечно жали руку, даже обнимали. Многие расспрашивали о здоровье, о местах, куда заносила судьба, о полученных наградах, о службе, но вот о себе делились крайне скупо. Как только заходил разговор о событиях недавно минувших, все замыкались и пытались перевести разговор на другую тему. А ежели он продолжал интересоваться, то вдруг вспоминали про неотложные дела, что надо сделать прямо сейчас, вежливо прощались, и неискренне предлагали зайти в другой раз.

После долгих расспросов лишь одно удалось выяснить точно, сын Коршуновых при немцах служил полицаем. Коршуновы были соседи моих прадеда и прабабушки. Отец, мать и трое сыновей. С младшим, Витькой, что был лишь на год моложе, они дружили. Вместе раков ловили, рыбалили, грибы собирали, бегали аж в Довск поглазеть на самого маршала Ворошилова, да и что греха таить, нередко шкодничали - в колхозный сад лазили яблоки воровать. В 44-м, когда удалось на пару часов заглянуть в родное село, мельком он старого Коршунова видал, но поговорить не удалось. Ныне же дом стоял заколоченный.

Раз вечерком он зашёл в сельский клуб, где нередко бывали танцы под граммофон. Там он и повстречал свою бывшую одноклассницу, что стала моей бабушкой. Она тоже вернулась в село после 7-ми лет разлуки. Окончив мединститут, она работала хирургом во фронтовом госпитале. К 46-му раненых осталось в госпитале немного, и она поехала в отпуск. Её тоже, как и его, тянуло к родному дому.

От встречи до предложения три дня. От предложения до свадьбы шесть. Отпуск - он короткий, надо жить сейчас, ведь завтра может и не быть. Он то об этом хорошо знал. Днём работал и готовился к свадьбе, а вечерами встречались. За пару дней до свадьбы и произошло это.

В ту ночь он спал хорошо, тяжких снов не было. Вдруг неожиданно проснулся, кожей ощутив опасность. Сапёрская чуйка - это не хухры-мухры. Не будь её, давно бы сгинул где-нибудь на Кавказе, под Спас-Деменском, в Польше, или Пруссии. Рука сама нащупала парабеллум (какой же офицер вернётся с фронта без трофейного пистолета), обойма мягко встала в рукоятку, тихо лязгнул передёрнутый затвор, и он бесшумно вскочил с кровати.

Не подвела чуйка, буквально через минуту в дверь раздался тихий стук. Сёстры спали, а вот родители тут же вскочили. Мать зажгла керосиновую лампу. Он отошёл чуть в сторонку и отодвинул щеколоду. Дверь распахнулась, в дом зашёл человек, и дед, взглянув на него, аж отпрянул - это был Коршунов, тот самый.

Тот, увидев смотрящее на него дуло, тут же поднял руки.
- Вот и довелось свидеться. Эка ты товарища встречаешь, - сказал он.
- Ты зачем пришёл? - спросил мой прадед.
- Дядь Юдка, я с миром. Вы же меня всю жизнь, почитай с пелёнок, знаете. Можно я присяду?
- Садись. - разрешил прадед. Дед отошёл в сторону, но пистолет не убрал.
- Здрасте, тётя Бейла. - поприветствовал он мою прабабушку. - Рад, что ты выжил, - обратился он к моему деду, - братки мои, оба в Красной Армии сгинули. Дядь Юдка, просьба к Вам имеется. Продайте нашу хату.
- Что? - удивился прадед.
- Мать померла, братьев больше нету, мы с батькой к родне подались. Он болеет. Сюда возвращаться боязно, а денег нет. Продайте, хучь за сколько. И себе возьмите часть за труды. Вот все документы.
- Ты, говорят, у немцев служил? В полицаи подался? - пристально глянул на него дед
- Было дело. - хмуро признал он. - Только, бабушку твою я не трогал. Я что, Дину-Злату не знаю, сколько раз она нас дерунами со сметаной кормила. Это её соседи убили, хоть кого спроси.
- А сестру мою, Мате-Риве? А мужа её и детей? А Файвеля? Тоже не трогал? - тихо спросла прабабушка.
- Я ни в кого не стрелял, мамой клянусь, лишь отвозил туда, на телеге. Я же человек подневольный, мне приказали. Думаете я один такой? Ванька Шкабера, к примеру, тоже в полиции служил.
- Он? - вскипел дед
- Да не только он, батька его, дядя Коля, тоже. Всех перечислять устанешь.
- Сейчас ты мне всё расскажешь, как на духу, - свирепо приказал дед и поднял пистолет.
- Ты что, ты что. Не надо. - взмолился Коршунов. И поведал вещи страшные и немыслимые.

В начале июля 41-го был занят Рогачёв (это городок километров 40 от Журавичей), потом через пару недель его освободили. Примерно месяц было тревожно, но спокойно, хоть и власти, можно сказать, не было. Но в августе пришли немцы и начался ад. Как будто страшный вирус напал на людей, и слетели носимые десятилетиями маски. Казалось, кто-то повернул невидимый кран и стало МОЖНО.

Начали с цыган. По правде, на селе их никогда не жаловали. Бабы гадали и тряпки меняли, мужики коней лечили.. Если что-то плохо лежало, запросто могли украсть. Теперь же охотились за ними, как за зверьми, по всей округе. Спрятаться особо было негде, на севере Гомельской области больших лесов или болот нету. Многих уничтожали на месте. Кое-кого привозили в Журавичи, держали в амбаре и расстреляли чуть позже.

Дальше настало время евреев. В Журавичах, как и в многих других деревнях и сёлах Гомельщины, сначала гетто было открытым. Можно было сравнительно свободно передвигаться, но бежать было некуда. В лучшем случае, друзья, знакомые, и соседи равнодушно смотрели на происходящее. А в худшем, превратились в монстров. О помощи даже речь не шла.

Коршунов рассказал, что соседи моей прапрабабушки решили поживиться. Те самые соседи, которых она знала почти 60 лет, с тех пор как вышла замуж и зажила своим домом. Люди, с которыми, казалось бы, жили душа в душу, и при трёх царях, и в страшные годы Гражданской войны и позже, при большевиках. Когда она вышла из дома по делам, среди бела дня они начали выносить её нехитрый скарб. Цена ему копейка в базарный день, но вернувшись и увидев непотребство, конечно, она возмутилась. Её и зарубили на собственном дворе. И подобных случаев было немало.

В полицаи подались многие, особенно те, кто помоложе. Им обещали еду, деньги и барахлишко. Они-то, в основном, и ловили людей по окрестным деревням и хуторам. Осенью всех пойманных и местных согнали в один конец села, а чуть позже вывезли за село, в Больничный лес. Метров за двести от дороги, на опушке, был небольшой овражек, там и свершилось кровавое дело. Немцам даже возиться особо не пришлось, местных добровольцев хватало.

Коршунов закончил свой рассказ. Дед был хмур, уж слишком много знакомых имён Коршунов упомянул. И убитых и убийц.
- Так чего ты к нам пришёл? Чего к своим дружкам за помощью не подался? - спросил прадед.
- Дядя Юдка, так они же сволочи, меня Советам сдадут на раз-два. А если не сдадут, за дом все деньги заберут себе, а то я их не знаю. А вы человек честный. Помогите, мне не к кому податься.
Прадед не успел ответить, вмешался мой дед.
- Убирайся. У меня так и играет всё шлёпнуть тебя прямо сейчас. Но в память о братьях твоих, что честно сражались, и о былой дружбе, дам тебе уйти. На глаза мне больше не попадайся, а то будет худо. Пшёл вон.
- Эх. Не мы такие, жизнь такая, - понуро ответил Коршунов и исчез в ночи.

(К рассказу это почти не относится, но, чтобы поставить точку, расскажу. Коршунов пошёл к знакомым с той же просьбой. Они его и выдали. Был суд. За службу в полиции и прочие грехи он получил десятку плюс три по рогам. Дом конфисковали. Весь срок он не отсидел, по амнистии вышел раньше. В конце 50-х он вернулся в село и стал работать трактористом в колхозе.)

- Что мне с этим делать? - спросил мой дед у отца. - Как вспомню бабушку, Галю, Эдика, и всех остальных, сердце горит. Я должен что-то предпринять.
- Ты должен жить. Жить и помнить о них. Это и будет наша победа. С мерзавцами власть посчитается, на то она и власть. А у тебя свадьба на носу.

После женитьбы дед уехал обратно служить в далёкий Уссурийск и в родное село вернулся лишь через несколько лет, всё недосуг было. В 47-м пытался в академию поступить, в 48-м бабушка была беременна, в 49-м моя мать только родилась, так что попал он обратно в Журавичи лишь в 50-м.

Ожило село, людьми пополнилось. Почти все отстроились. Послевоенной голодухи уже не было (впрочем, в Белоруссии всегда бульба с огорода спасала). Жизнь пошла своим чередом. Как и прежде пацаны купались в реке, девчонки вязали венки из одуванчиков, ходил по утрам пастух, собирая коров на выпас, и по субботам в клубе крутили кино. Только вот когда собирали ландыши, грибы, и землянику, на окраину Больничного леса старались не заходить.

"Вроде всё как всегда, снова небо, опять голубое. Тот же лес, тот же воздух, и та же вода...", но вот на душе у деда было как то муторно. Нет, конечное дело, навестить село, сестёр, которые к тому времени уже повыходили замуж, посмотреть на племяшей и внучку родителям показать было очень приятно и радостно. Только казалось, про страшные дела, что творились совсем недавно, все или позабыли или упорно делают вид, что не хотят вспоминать.

А так отпуск проходил очень хорошо. Отдыхал, помогал по хозяйству родителям, и с удовольствием нянчился с племянниками и моей мамой, ведь служба в Советской Армии далеко не сахар, времени на игры с ребёнком бывало не хватало. Всё замечательно, если бы не сны. Теперь, помимо всего прочего, ночами снилась бабушка, двое дядьёв, двое тётушек, и 5 двоюродных. Казалось, они старались ему что-то сказать, что-то важное, а он всё силился понять их слова.

В один день осенила мысль, и он отправился в сельсовет. Там работало немало знакомых, в том числе бывший квартирант родителей, Цулыгин, который когда-то, в 1941-м, и убедил моих прадеда и прабабушку эвакуироваться. Сам он, во время Войны был в партизанском отряде.
- Я тут подумал, - смущаясь сказал дед. - Ты же знаешь, сколько в нашем селе аидов и цыган убили. Давай памятник поставим. Чтобы помнили.
- Идея неплохая, - ответил ему Цулыгин. - Сейчас, правда, самая горячая пора. Осенью, когда всё подутихнет, обмозгуем, сделаем всё по-людски.

В 51-м семейство снова поехало в отпуск в Журавичи. Отпуск, можно сказать, проходил так же как и в прошлый раз. И снова дед пришёл в сельсовет.
- Как там насчёт памятника? - поинтересовался он.
- Видишь ли, - убедившись что их никто не слышит, пряча взгляд, ответил Цулыгин, - Момент сейчас не совсем правильный. Вся страна ведёт борьбу с агентами Джойнта. Ты пойми, памятник сейчас как бы ни к месту.
- А когда будет к месту?
- Посмотрим. - уклонился от прямого ответа он. - Ты это. Как его. С такими разговорами, особо ни к кому не подходи. Я то всё понимаю, но с другими будь поосторожнее. Сейчас время такое, сложное.

Время и впрямь стало сложное. В пылу борьбы с безродными космополитами, в армии начали копать личные дела, в итоге дедова пятая графа оказалась не совсем та, и его турнули из СА, так и не дав дослужить всего два года до пенсии. В 1953-м семья вернулась в Белоруссию, правда поехали не в Журавичи, а в другое место.

Надо было строить новую жизнь, погоны остались в прошлом. Работа, садик, магазин, школа, вторая дочка. Обыкновенная жизнь обыкновенного человека, с самыми обыкновенными заботами. Но вот сны, они продолжали беспокоить, когда чаще, когда реже, но вот уходить не желали.

В родное село стали ездить почти каждое лето. И каждый раз терзала мысль о том, что сотни людей погибли страшной смертью, а о них не то что не говорят, даже таблички нету. У деда крепко засела мысль, надо чтобы всё-таки памятник поставили, ведь времена, кажется, поменялись.

И он начал ходить с просьбами и писать письма. В райком, в обком, в сельсовет, в местную газету, и т.д. Регулярно и постоянно. Нет, он, конечно, не был подвижником. Естественно, он не посвящал всю жизнь и силы одной цели. Работа школьного учителя, далеко не легка, и если подходить к делу с душой, то требует немало времени. Да и повседневные семейные заботы никто не отменял. И всё же, когда была возможность и время, писал письмо за письмом в разные инстанции и изредка ходил на приёмы к важным и не важным чинушам.

Возможно, будь он крупным учёным, артистом, музыкантом, певцом, или ещё кем-либо, то его бы услышали. Но он был скромный учитель математики, а голоса простых людей редко доходит то ушей власть имущих. Проходил год за годом, письма не находили ответа, приёмы не давали пользы, и даже в тех же Журавичах о событиях 1941-го почти забыли. Кто постарше, многие умерли, разъехались, или просто, не желали прошлое ворошить. А для многих кто помладше, дела лет давно минувших особого интереса не представляли.

Хотя, безусловно, о Войне помнили, не смотря на то, что День Победы был обыкновенный рабочий день. Иногда проводились митинги, говорились правильные речи, но о никаких парадах с бряцаньем оружия и разгоном облаков даже речи не шло. Бывали и съезды ветеранов, дед и сам несколько раз ездил в Смоленск на такие.

На государственном уровне слагались поэмы о героизме советских солдат, ставились монументы, и снимались кино. Чем больше проходило времени, тем больше становилось героев, а вот о погибших за то что у них была неправильная национальность, практически никто и не вспоминал. Фильмы дед смотрел, книги читал, на встречи ездил и... продолжал просить о памятнике в родном селе. Когда он навещал Журавичи летом, некоторые даже хихикали ему вслед (в глаза опасались - задевать напрямую ШИСБровца, хотя и бывшего, было небезопасно). Наверное, его последний бой - бой за памятник - уже нужен был ему самому, ведь в его глазах это было правильно.

Правду говорят, чудеса редко, но случаются. В 1965-м памятник всё-таки поставили. Может к юбилею Победы, может просто время пришло, может кто-то важный разнарядку сверху дал, кто теперь скажет. Ясное дело, это не было нечто огромное и величественное. Унылый серый бетонный обелиск метра 2.5 высотой и несколько уклончивой надписью "Советским Гражданам, расстрелянным немецко-фашистскими захватчиками в годы Великой Отечественной Войны" Это было не совсем то, о чём мечтал дед, без имён, без описания событий, без речей, но главное всё же сбылось. Теперь было нечто, что будет стоять как память для живых о тех, кого нет, и вечный укор тем, кто творил зло. Будет место, куда можно принести букет цветов или положить камешек.

Конечно, я не могу утверждать, что памятник появился именно благодаря его усилиям, но мне хочется верить, что и его толика трудов в этом была. Я видел этот мемориал лет 30 назад, когда был младшеклассником. Не знаю почему, но он мне ярко запомнился. С тех пор, во время разных поездок я побывал в нескольких белорусских деревнях, и нигде подобных памятников не видел. Надеюсь, что они есть. Может, я просто в неправильные деревни заезжал.

Удивительное дело, но после того как обелиск поставили, плохие сны стали сниться деду намного реже, а вскоре почти ушли. В 2015-м в Журавичах поставили новый памятник. Красивый, из красного мрамора, с белыми буквами, со всеми грамотными словами. Хороший памятник. Наверное совпадение, но в том же году деда снова начали одолевать сны, которые он не видел почти 50 лет. Сны, это штука сложная, как их понять???

Вот собственно и всё. Закончу рассказ знаменитым изречением, автора которого я не знаю. Дед никогда не говорил эту фразу, но мне кажется, он ею жил.

"Не бойся врагов - в худшем случае они лишь могут тебя убить. Не бойся друзей - в худшем случае они лишь могут тебя предать. Но бойся равнодушных - они не убивают и не предают, но только с их молчаливого согласия существует на земле предательства и убийства."

121

Режиссёр Валерий Саркисов поставил в 1986 году пьесу Александра Ремеза "Путь" в МХАТе имени Горького - про старшего брата Ленина Александра Ульянова, того самого, который покушался на царя Александра III, за что и был казнён. По поводу его Владимир Ульянов произнёс фразу, ставшей крылатой: "Мы пойдём другим путём". Александра в этой постановке играл Дмитрий Брусникин. А Владимира - Леонид Каюров. Все очень волнуются. Только-только начинается эпоха, когда Ленина играют не как икону, а как вождя с человеческим лицом. Каюров нервничает. Диалог с матерью, которая только что пережила смерть сына. Все играют очень органично, бытово, искренне... Володя собирает чемодан. Мать спрашивает:
- Володя, ты куда теперь?
А Ленин отвечает:
- В Ленинград, мама...

122

Мой отец 1923 г.р., пошёл в военкомат 23 июня 1941 года и был отправлен в Чкаловское зенитно-артиллерийское училище. В июне 1942 года, далее после окончания училища, на баржах по Ладоге в Ленинград под Пушкино, где и провоевал практически до конца войны. Войну окончил в Кенигсберге. Про войну ничего не рассказывал, кроме одного случая. На передовой очень мешал пехоте немецкий дот, решили его уничтожить, причём автоматической зенитной пушкой, других под рукой не было. Для рекогносцировки послали отца, он часами наблюдал за дотом и изучил весь его гарнизон, как подвести пушку и т.д, особенно запомнился ему один пулемётчик- молодой парень...Но тут наши перешли в наступление на другом участке фронта и немцы убежали. Отец со своей батареей наступал вслед за пехотой и даже брал в плен эсэсовцев ( причём чехов...…?), ну так он как то обмолвился. Но самое удивительное произошло через 25 лет. Отец работал на монтаже оборудования угольного разреза "Богатырь"- Экибастуз. Монтаж роторных экскаваторов вели немцы из ГДР, один из них, бригадир или мастер кого то напомнил отцу, но вспомнить никак не мог...… Немец был в белой строительной каске и как то начал снимать её, что бы утереть пот, и тут отец узнал его - это был тот самый пулемётчик. Он подошёл к нему и спросил где он воевал - под Ленинградом был ответ, тогда папа рассказал где и кем конкретно - разительная перемена на лице и ужас. Он боялся что его выследила НКВД, за подвиги на ВМВ, но отец его успокоил. Всю ночь пили водку причём молча, хотя отец знал немецкий язык...….

123

Из СССР в Израиль в 1990 мы уезжали поездом Ленинград - Варшава, с Варшавского вокзала.

Лирическое отступление: сейчас нет ни СССР, ни Ленинграда, ни Варшавского вокзала, ни этого поезда.

С собой можно было вывозить по 150 долларов на человека, столько у нас и было. Плюс несколько бутылок водки на продажу в Польше.

В Гродно вошли пограничники и грозно потребовали:
"Быстро выкладывай золото и брильянты, а то ни в какой Израиль ты не поедешь"
Я спросил: "Какую сумку вам снять с полки?"
"А ты кем работал?" - спросили они уже для приличия, так как похоже им уже стало всё ясно.
"Инженером, в НИИ."
"Ааа, ну тогда ладно..."

Как только поезд переехал границу, к нам в купе заглянули поляки:
"Водка ма продажу есть? Берём по 40 тысяч злотых за бутылку." - спросили они на приличном русском.

У меня возникла проблема. Я не знал:
1. Сколько стоит водка в злотых?
2. Какой курс злотых к доллару?
3. Собственно долларов, кроме 600$ на 4 человек, лежащих у меня в кармане я тоже до этого не видел, и поэтому не знал много это или мало для Израиля или Польши?

И я, на всякий случай, ответил: "По 40 штук?! Вы чо, смеётесь?"
Они ретировались а я пошёл в другой вагон и предложил: "Водка нужна. По 400 тысяч злотых за бутылку?"

"Ты не офигел?!" - ответили мне.

Следующим я предложил по 200 тысяч.
"Нет, 200 слишком дорого."

В итоге прайс эквилибриум установися на 160 тысяч злотых за бытылку, по которой я их и продал.

В Варшаве мы провели 5 дней, из-за израильских праздников, хорошо посмотрели город.
Сохнутчики вначале пугали нас палестинскими террористами, и просили не выходить из гостиницы.
Но в итоге согласились с напутствием: "Только никому не говорите, куда вы едете. Отвечайте, что просто туристы из Ленинграда".

124

О пользе фундаментальной науки.

На Большеохтинском кладбище С-Петербурга есть могила с крылом бабочки. Присмотревшись, можно увидеть, что на самом деле это танк. И история будет о том, как обычный энтомолог, всю жизнь ковырявшийся с насекомыми, спас Москву и Ленинград. Звали ученого Борис Шванвич. Занимался он всю жизнь абсолютной, по мнению нынешних чьюдаков, глупостью - изучал бабочек. Да и тогда, с точки зрения диктатуры пролетариата - это было реальное вредительство, нецелевое расходование государственных денех. Спасибо случаю, что не расстреляли. А когда началась война, то вдруг оказалось, что наши города и армия совсем беззащитны перед немецкими бомбардировщиками. Встал вопрос, а как собственно маскироваться, чтобы немецкие асы не могли разглядеть тот же Кремль или Смольный с Зимним Дворцом. Титулованные академики вроде Ферсмана ничего конкретного сказать не могли. Вот тогда от безысходности и вытащили этого замурзанного интеллигентика, отмыли, накормили и приказали поработать на благо Родины. Он же писал когда-то книжульки о мимикрии и маскировке бабочек, вот пусть и изобразит, как должна выглядеть маскировочная сетка для Кремля, Большого театра, Зимнего Дворца и тд. Афигеть какая руководящая мысля!!! Но ведь сработало и буквально через неделю Борис Николаевич уже докладывал Сталину на макетах как можно использовать чешуйчатость крыльев бабочек и законы стереоморфизма для маскировки Москвы и Ленинграда. Фактически это реально спасло наши культурные ценности. А потом защищало наших танкистов, наши аэродромы. Вот почему, буквально сразу после освобождения Ленинграда от блокады в 1944году!!! в Ленинградском университете была организована кафедра энтомологии. А щуплый доходяга неожиданно для всех оказался кавалером ордена Ленина - высшего ордена СССР.

О чем это я? Просто узнал недавно, что в результате оптимизаций науки и образования этой кафедры, да и других тоже, больше нет, как и факультетов. Действительно, зачем нам чешуйчатокрылые червячки, когда надо пилить нефтяное и газовое бабло, да точить мани мани мани...

125

На сайте появился автор с ником "Проба пера". Расскажу историю, в которой он - главное действующее лицо. Поскольку "Проба пера" не назвал себя, назову его вымышленным именем, скажем, Анатоль.

Питер, который Ленинград, потому что февраль 1987 года. Мы, группа офицеров ВМФ, находимся в командировке и используем возможности культурной столицы. Заходим в художественный салон на Невском. В салоне всего три помещения, на стенах картины современных художников, и очень красивая молодая девушка - сотрудник салона. О-О-Очень красивая. Анатоль, который доброжелательно обратился к ней с каким-то вопросом, в ответ получил даже не фунт, а тонну высокомерного презрения. Подумаешь, морской офицер. Да таких здесь немерено, косяками бродят. От такой реакции обалдели все мы, потому что от Анатоля таяли все без исключения барышни - улыбчив, обаятелен, настоящий джентльмен.

Осмотр экспозиции не занял много времени. При выходе Анатоль громко произнес:

- Что, это и есть ваш хваленый Эрмитаж?..

Наблюдать за реакцией и мимикой красотки доставило. Слов у нее не нашлось. Настроение - улучшилось. А фраза у нас стала популярной.

126

Эй, ребята. что ж такого
Предложила Терешкова?
Чтобы годы обнулить?
Значит, так тому и быть.

Вот мы снова молодые,
Как когда-то в нулевые,
Всё откатится назад,
Питер - снова Ленинград.

Или только президент
Сей использует момент?
“Остальным индифферентно”,-
Скажет вам интеллигент

Может, сроки не считать,
В смысле, не нумеровать.
Он и так уже четвёртый,
Ну, зачем нам номер пять?

Вот такое предложенье
Зародилось в воскресенье...

127

Воспоминания из СССР.
Как то я возвращался в Ленинград из Вильнюса варшавским поездом, прибывающим, естественно, на Варшавский же вокзал. В купе со мной ехал старичок, деревенского вида, и спросил: "Как добраться от вокзала до Чёрной Речки?"
Я ему ответил: "Сядьте на второй трамвай."
А потом вспомнил, что совершенно другим путём туда идёт ещё один маршрут и добавил: "Или на третий."
Он кивнул и повторил: "А, понятно, значит двойка или тройка от вокзала."
В приципе правильно, но прозвучало, как в каком-то маленьком провинциальном городке.

Несколько ностальгично, так как больше нет ни СССР, ни Ленинграда, ни Варшавского вокзала, ни этого поезда, ни этих маршрутов.

128

Как-то раз стоял наш сухогруз в одном из портов Прибалтики. Погрузка уже заканчивалась, когда в гости на пароход зашли мои однокашники по мореходке, живущие в этом городе. Сначала мы выпили по чуть-чуть за встречу в капитанском салоне, потом поехали ужинать в загородный ресторан - бывшую усадьбу какого-то остзейского барона. В меню были затейливые средневековые блюда, приготовленные по рецептам баронского повара, и такие же затейливые наливки – это уже была рецептура самого господина барона. Судя по наливкам, немецкий барон был натурой увлекающейся, можно даже сказать, страстной.
После ужина вся наша компания отправилась сначала в один бар, затем в другой, где «для дорогого гостя из Ленинграда» местные музыканты исполнили некоторые классические произведения из репертуара моего земляка и тезки - Сергея Владимировича Шнурова.
К нам кто-то присоединялся, кто-то выбывал по физиологическим, так сказать, причинам. Наконец кузен жены одного из моих однокашников предложил нашей компании поехать к нему на работу.
"У нас там настоящая русская парная!" - зазывал он всех: "построена еще при Александре Третьем!"
Решив, что перед возвращением на пароход мне надо освежиться, я горячо поддержал эту идею. Ехали мы долго. Помню какое-то такси, потом мрачное кирпичное здание, железные ворота и много решеток вместо дверей по пути, пока мы шли от машины до дверей банного комплекса. Помимо русской парной здесь были душевые кабинки, большая деревянная бочка с ледяной водой и комната отдыха. Посередине этой комнаты стоял медный трехведерный самовар, в котором плавало несколько литровых бутылок с водкой и виски. Хозяин гостеприимно предложил всем выпить, пока парная нагревается.

Проснулся я под утро. Вокруг меня валялись пьяные тела по которым было видно, что вчера до парной так никто и не дошел. Приняв душ, я решил побыстрее выбираться из этой "бани", а то уже можно было и на отход судна опоздать. Но выйти мне не удалось. Буквально за первым же поворотом коридора обнаружилась решетчатая дверь и дежуривший за ней охранник. И тут я с ужасом вспомнил, что наш хозяин, этот кузен чей-то жены, вчера в баре рассказывал что-то смешное про свою работу «на зоне».
"Так! Значит я в тюрьме" - понял я: "мне надо выбираться отсюда, и причем срочно!"
Попытка разбудить кузена не увенчалась успехом. Даже засунув его под холодный душ, удалось добиться только маловнятного, но ритмичного мычания на мотив "Ленинград-СПб-точка-ру". Появилось острое желание утопить его в бочке. А что? Нельзя же посадить в тюрьму того, кто в ней уже сидит?! Ну, по аналогии: "расстреливать два раза уставы не велят". Потом я решил, что здесь такая логика не сработает и нужен другой план. Например: взять это тело, не помню, как его звали, то есть зовут, подтащить к решетке с охранником и попытаться объяснить, что я не сбегаю из тюрьмы, а так, зашел в баню попариться: "Вот вместе с этим человеком, то есть телом. У меня еще и другие тела есть, если надо!"
«И как это будет выглядеть со стороны?!» - подумал я: «Какой-то непонятный, взлохмаченный и небритый мужик с бесчувственным сотрудником тюрьмы на руках? Попытка побега с захватом заложника?! Не, не пройду. И кстати, как же зовут этого кузена жены брата? То ли Яреком, то ли Яцеком, или, может, вообще Георгием Викторовичем?»
Пришлось причесаться перед зеркалом, поправить одежду у идти к решетке одному.
- Молодой человек! – начал я свой рассказ – видите ли, меня вчера в баню к вам пригласили. Ваш сотрудник. Он там за углом спит. Извините, не помню его имени. Только Вы не подумайте, что я сбегаю из вашей тюрьмы. Мне в порт срочно надо. Там меня пароход ждет, который через два часа должен в море выйти.
Парень молча смотрел на меня.
«Черт!» - подумал я – «он же совсем молодой, явно в школу пошел после распада Советского Союза. Может уже и не говорит по-русски? И зачем я сказал ему, что через два часа покину эту страну?!»
- Сэр! – начал я снова, теперь уже по-английски – здесь имеет место быть путаница…
- Да, ладно – на хорошем русском ответил охранник – можешь не объяснять, ты точно не «сбегаешь из нашей тюрьмы»!
- Почему вы так уверены? – удивился я, даже слегка обидевшись.
- Тюрьма то женская!

129

Ветеран моря.

Это был очень усталый корабль. Его мачты, грузовые стрелы и сам корпус, казалась, говорили: «Я стар! Зачем меня продолжают мучать и заставляют ползать из одного порта в другой?!»
В самом корабле, несмотря на последствия от многочисленных ремонтов и модернизаций, все ещё можно было угадать изначальный силуэт легендарного «Либерти» - самого массового транспорта времен Второй мировой войны. В свое время американские судоверфи наделали этих пароходов невероятное количество, доведя суммарный выпуск всех типов таких судов до трех единиц в сутки уже к середине войны. Качество поспешно изготовленных кораблей было отвратительным, особенно в ранних сериях. По сути своей, пароход типа «Либерти», официально рассчитанный на пять лет эксплуатации, был одноразовым и окупал свою постройку уже в первый рейс через Атлантику, доставив свой «ленд-лизовский» груз из Америки в Европу.
Тем более удивительно было встретить подобный исторический экземпляр в захолустном карибском порту на самом излёте двадцатого века.

Под стать своему пароходу был и его капитан-механик: дочерна загоревший тощий мужик раннего пенсионного возраста в шортах, сувенирной капитанской фуражке и шлепанцах на «босу ногу». Он представился Виктором и рассказал нам свою историю.
В далеком восемьдесят каком-то году Витя трудился механиком на этом, советском еще судне. Начинавшийся в России капитализм подхватил старый пароход и бросил его вместе с командой в руки новому судовладельцу из Греции. Постепенно экипаж на судне менялся, становясь все более и более интернациональным. Виктора же, как единственного оставшегося специалиста, досконально знавшего устройство раритетного судна, новый хозяин ни за что не хотел отпускать.
Как только последний оставшийся русский моряк порывался списаться на берег, ему тут же увеличивали оклад вдвое и он оставался на пароходе еще на полгода. Судно меняло владельцев, страны регистрации и порты приписки, но не механика. В какой-то момент Витя осознал, что Ленинград уже давно стал Санкт-Петербургом, а дома его никто не ждёт. Жена с ним развелась, дочь выросла и выскочила замуж за итальянца.
Без регулярного докования и капитального ремонта некогда гордый «Либерти» стремительно ветшал и его перестали пускать: сначала в приличные порты, а потом и почти во все остальные.
Каботажные рейсы по Карибскому морю не такие доходные, как трансатлантические, так что очередной судовладелец, осознав незаменимость своего судового механика, решил не платить тому зарплату, а взял в долю, сделав своим партнером.
Получив права собственника, Витя сократил еще одну затратную должность на судне – капитана, и, возложив эти обязанности на себя, переселился в его каюту. "Хорошо ещё" - добавил он к своему рассказу: «что в цивилизованные порты заходить нам уже не придется, а в этих тропических задворках, где мы "каботажим", местные власти не имеют привычки тщательно провеять судовые документы.»

Окончив своё повествование, старый моряк достал из кармана связку ключей и, показав их, сказал: «Это ключи от моей квартиры на Петроградке. Не знаю, что там сейчас.» Потом, тяжело вздохнув, спросил: «Как вы думаете, я когда-нибудь туда вернусь?»

130

Рассказал питерский, точнее ленинградский, таксист много лет назад.

Вез он известного артиста Сергея Филиппова, который показывал приезжему другу Ленинград. Любуясь городом, они периодически по чуть-чуть выпивали.

Друг, потрясенный увиденным и подогретый выпитым, патетически воскликнул:
- И кто же это все построил?
- СМУ-1, - ответил С. Филиппов.

131

Произошло это в далеком 1989м году, когда отец привез нас посмотреть культурную столицу - Ленинград.
И Нам все очень нравилось - статуи в Павловске и Петродворце картины эрмитажа ,золотой и алмазный фонд.
Но вот на улицах смущало одно, очень много курящих девушек и женщин при том что курящих мужиков почти не было видно. Несколько шокированные таким безобразием ехали мы в ленинградском метро пытаясь понять причины смены ролей, и тут папа увидел ЕГО. По нынешним временам на этого парня никто не обратил бы внимания, но тогда...
- Смотри- шепнул мне отец- Волосы себе отрастил как у бабы, сережка в ухе, шорты короткие ... еще и журнал листает иностранный, будто понимает чего.
Я оглядел его с ног до головы, но какого то негативного ощущения у меня не появилось. Небыло в нем ничего от женственного, что так бесит в некоторых "мужиках".
Впрочем от Ленинграда мы были в основном в восторге, а потому приехав домой в Шевченко, очень обрадовались увидев знакомый пейзаж в телевизоре, была какая то музыкальная передача , ведущий представил победителя конкурса Юрмала- Александра Малинина, камера повернулась и на стульчике с гитарой сидел ОН, наш парень из метро!
Спустя пару секунд он тронул струны гитары и запел глубоким бархатным голосом романс "напрасные слова".
Отец повернулся ко мне от телевизора и растеряно сказал -Бля, надо было автограф брать!

132

"Ирония Судьбы" глазами американца
(осторожно - есть нецензурные выражения)

Несколько лет назад я женился на русской. Да что там женился, мы даже ребенка заделали, так что я теперь глубоко врос в русскую семью, а это значит, что каждый Новый год у меня расписан на несколько лет вперед. У вас убойная новогодняя вечеринка? Ну клево вам. Я не приду. Потому что Новый год для русских — это вам не баран чихнул. Это и Новый год, и Рождество в одном флаконе.

И я не преувеличиваю.

Они наряжают рождественскую елку. Какой-то мужик, подозрительно похожий на Санта-Клауса, ночью вламывается к русским в дом, чтобы принести подарки. А, и еще ему помогает маленькая девочка. Не знаю, то ли это его стажерка, то ли малолетняя невеста, но это Россия, и он использует дешевую рабочую силу, так что давайте остановимся на малолетней невесте. Звучит трагично, но тут уж ничего не попишешь.

Так или иначе, сейчас я направляюсь в самую глушь Нью-Джерси, чтобы встретить Новый год вместе с русскими родственниками. Несколько лет назад я посмотрел с ними классический новогодний фильм "Ирония судьбы" и теперь хочу о нем поговорить, потому что это кино совершенно упоротое.

К слову, оно полностью доступно на ютубе с английскими субтитрами. Хотите убить несколько часов? Ну тогда s Novym godom, сучечки. Вот первая часть, а вот вторая.

Честно скажу, этот фильм охренительно длинный. Мы смотрели его в два захода — 31 декабря и 1 января. Если почувствуете, что двух заходов мало и нужно пять, — да ради бога. Его сняли для людей, которым "Лицо со шрамом" кажется чересчур динамичным. Если хотите, можете дать себе новогоднее обещание посмотреть это кино, потому что это та еще задачка. Но сам фильм совершенно восхитительный, потому что позволяет кое-что узнать о жизни в Советском Союзе и до хрена всего узнать о причудливых морально-этических установках советских людей.

Начинается фильм с нехитрой посылки: Россия состоит из типовых городов с типовыми домами. В каждом городе есть улицы с одинаковыми названиями, а на этих улицах — одинаковые строения с аналогичной планировкой. И ключи, принадлежащие кому-то, кто проживает по конкретному адресу в Москве, откроют дверь в квартиру, расположенную по тому же адресу в Ленинграде (ныне известному как Санкт-Петербург, Флорида). Судя по этой идее и по няшному мультику, с которого начинается кино, можно вообразить, что нас ждет абсурдистский фарс в духе "Бразилии" или что-то типа того. А вот и нет. Штука в том, что весь фильм держится на этой посылке, но во всем остальном прикидывается чистым реализмом.

Главный герой, Женя, человек простой. Он живет в Москве, и его девушка Галя начинает задумываться, когда же он наконец сделает в их отношениях следующий шаг.

Галя кажется довольно милой. Она хорошенькая. Конечно, она ждет не дождется, когда Женя оторвет зад от дивана и сделает ей предложение, но не пилит его по этому поводу. Не прыгает у него на голове. Делает ему ебучий крабовый салат, который он любит. С радостью слушает его песни под гитару, пока готовится к Очень Важной Ночи. Надеюсь, вы тоже любите песни под гитару, потому что это кино состоит из них процентов на 35. Эти ушлепки поют больше, чем жители городка Хувилль.

Галя не то чтобы в восторге, когда Жене внезапно звонят друзья и зовут его в баню, чтобы назюзюкаться, но не ставит ему палки в колеса. И Жениной маме она вроде бы нравится. В общем, все при ней. Если вам по этому описанию кажется, что я предвзят, — это потому что, по-моему, с Галей тут обходятся несправедливо. В логике этого кино она оказывается в полной жопе. Хочу безотлагательно заявить, что я определенно в #TeamGalya. И вот что поразительно: я, похоже, один такой. Русские, которые выросли на этой истории, все без исключения присоединяются к #TeamZhenya. Безумие какое-то.

Так или иначе, этот человек с большой буквы Ж говорит Гале, что в полночь сделает ей предложение, а потом уматывает с пацанами в баню, как принято в России-матушке. Женя говорит друзьям, что на эту ночь у него большие планы, и соглашается опрокинуть всего одну рюмашку. Как любой киногерой, который делает похожие заявления, он в конце концов напивается в слюни. Ребята несколько часов хлещут водку, а потом едут в аэропорт. Одному из них надо лететь в Ленинград, потому что… да какая разница? Я смотрел это кино целых два года назад, да и неважно это. Но поскольку каждый из приятелей пьян как сапожник, господин Ж. садится в самолет вместо своего друга и вылетает в Ленинград.

Прибыв туда, Женя едет по таким знакомым улицам по своему московскому адресу. Он поднимается в предположительно свою квартиру, отпирает дверь и отключается на совершенно чужой кровати. Кровать эта, как и вся квартира, принадлежит Наде. Тут надо сделать паузу и отметить, что Надя чуть-чуть, самую малость симпатичнее, чем Галя.

Ну, может быть. Я не уверен. Она мне кажется более чувственной. Может, потому что более сердитая. Я по-прежнему на стороне Гали, но будем реалистами: с точки зрения фильма Надя выглядит привлекательнее.
И у нее, сука, тоже есть свои планы. Ее парень собирается ночью сделать ей предложение, и она уже накрыла на стол и готова зажигать. Между русскими и американцами во время холодной войны было немало различий, но спьяну засыпать в чужой постели в судьбоносную для ее хозяина ночь — моветон в любой культуре.

К несчастью для Нади, Женя хоть и напился в хлам, но его не удается выкинуть за дверь до появления Надиного дружка Ипполита. Тот, вероятно, испытывает еще меньше радости, увидев в Надиной постели незнакомого пьяного мужика. И опять же: я тут присоединяюсь к #TeamIppolit, поскольку отлично понимаю, как вся эта петрушка выглядит его глазами. Ипполит откланивается. Надя вне себя. Наконец ей удается растормошить пьянчужку и вытолкать из кровати, и они вступают в классическую перепалку: "Я тут живу" — "Нет, я"

Апдейт: моя жена настаивает, что Женя уже проснулся к тому моменту, когда пришел Ипполит. Пусть так. Но я думаю, что он все еще был слишком пьян, чтобы принять хоть какое-то деятельное участие в конфликте. Хотя, может быть, уже не спал. ПОФИГ!

С этого момента Женя большую часть фильма проводит в попытках вернуться в Москву, но судьба-злодейка постоянно возвращает его в Надину квартиру. Он пытается позвонить Гале, но междугородняя связь в Советском Союзе — полное дерьмо. Дозвониться в другой город — это целое дело, и к тому времени, когда Жене наконец это удается, Галя не желает его слушать. Ипполит тем временем звонит Наде, но трубку берет Женя. С точки зрения Ипполита это опять выглядит очень так себе.

В конце концов Женя и Надя решают встретить Новый год вместе, постепенно проникаясь осознанием того, что, черт побери, они могут просто забить на своих уже-почти-бывших и перепихнуться друг с другом.

Женя понимает, что с Надей чувствует себя более живым, чем со своей чуть-чуть, самую малость менее симпатичной подругой. Галя осталась в прошлом, как и его очки. Отныне и навсегда. Может, он теперь и волосы перестанет стричь садовыми ножницами? (Прим. переводчика: в оригинале было "мачете", но это придает тексту ненужный оттенок мексиканского боевика) Не исключено. Теперь, когда рядом с ним блондинка со смоки-айз, нет ничего невозможного.

Херня это все, вот что я скажу. Это водка заставляет его чувствовать себя более живым. Галя, возможно, согласилась бы наливать ему больше водки, если бы он перестал гоняться за юбками. Это Россия, детка. Водка тут всегда к месту.

Надя, в свою очередь, решает, что Ипполит мудак. Честно говоря, в пользу этого не так-то много свидетельств. Он, конечно, довольно неприветливый, но скажите честно, как бы вы вели себя на его месте? Разве сохранили бы буддийское спокойствие при виде пьяного незнакомца, который прохлаждается с вашей девчонкой? Разве у вас в голосе не появились бы стальные нотки? Представьте, что вы живете в Советской России. Даже при идеальном стечении обстоятельств дела у вас не ахти. А тут еще и ночка выдалась довольно паршивая. Половина звездочки из пяти, никому не рекомендую.

Женя и Надя выходят из-за стола. Каждый чувствует, что сейчас произойдет. Даже Галя это чувствует у себя в Москве.

Так что она звонит Жене. Надя берет трубку, и Галя дает ей понять, что она в курсе происходящего, и все это ее совсем не радует. Кто эта женщина — злодейка? Олицетворение неудобной реальности? Я не знаю, но вот она стоит в красивом платье, готовая к тому, что ей сделают предложение, и осознает, что ее мужчина собирается вдуть другой барышне. Знаете, если пересказать фильм с точки зрения Гали, получится полный пиздец.

На следующее утро Надю посещает светлая мысль: погодите-ка, а может, не стоило?.. (Может, и не стоило, кошка ты драная.) Снова заявляется Ипполит, причем он выглядит уже другим человеком (напился?). Что характерно, счастливым. Ну, в русском смысле слова.

Может быть, он не расстраивается, что потерял Надю. Может, он на этой почве поехал кукухой. Но он всех благословляет и удаляется. Женя едет домой. Но потом Надя говорит: "А может, это любовь?" И летит в Москву, предположительно — чтобы жить с Женей долго и счастливо, пока одного из них неизбежно не обвинят в диссидентстве и не упекут в ГУЛАГ. Конечно, надо еще произвести впечатление на Женину маму, которая живет в том же доме (или в той же квартире? Сейчас уже не вспомню).

Женина мама быстро смекает, что Надя симпатичнее Гали. Это все, что ей нужно. Она в деле. Женина мама не чинит им никаких препон. Моих собственных тещу и тестя было относительно легко впечатлить, но я не стал частью их семьи после трехминутной беседы. Мне для этого нужно было хоть чуть-чуть постараться. Эта женщина хотела, чтобы ее сын женился на милой девушке Гале, узнала, что этому не бывать, и внезапно обратила всю симпатию на новую девушку, о которой вообще ничего не знает. Зачем вообще нужен этот персонаж? Что он привносит в фильм? Может быть, вся роль мамы сводится к тому, чтобы поддержать решение Нади и Жени, — чтобы мы, зрители, не смотрели на них как на безответственных болванов? Похоже на то.

Так в чем же основной посыл этого кино? Я не знаю. Сердцу не прикажешь? Слушайте, я знаком с традиционными ромкомами, и это не первая история о том, как люди оставляют своих партнеров ради кого-то другого. Но существуют же правила, блинский блин. В киношном мире тот, кого ты бросаешь, должен дать к этому какой-то повод. Потому что зрителям нужно соотносить себя с главным героем и с его решениями. Иначе эти решения выглядят просто-напросто эгоистичными (пусть даже в жизни все обстоит именно так). Этот фильм исходит из посылки "а давайте эгоистичные люди будут совершать эгоистичные поступки". И вот что самое странное: все эти люди — выдуманные.

Можно было наделить Галю любыми чертами характера — так зачем делать ее милой, пусть и немного скучной, если можно сделать ее сволочной манипуляторшей? Пусть она откажется делать крабовый салат. Пусть выскажет Жене правду о его прическе. Пусть скажет, что ему нельзя идти потусить с друзьями, что его мама хреново готовит и что лучше бы она, Галя, замутила с каким-нибудь американцем, чем с этим русским, который невесть что о себе возомнил. Тогда Женины мотивы были бы по крайней мере понятны. Была бы почва для сопереживания. Я могу смотреть, как двое незнакомцев заводят интрижку, и не думать при этом: "Ну какого хуя, чувак? Все же было хорошо. Что ты творишь? У тебя даже нет четко обозначенной проблемы, а ты уже подключил тяжелую артиллерию, чтобы ее разрешить". Но это как-то ненормально. Это странный фильм, но не в плане "Тут происходит какая-то дичь, и один поворот безумнее другого". Он странный в плане "Что, серьезно? И это мораль всей истории, мать вашу? Я должен сопереживать этим людям? Но почему?"

Так или иначе, в России этот фильм — классика. Родители моей жены глядят на меня как на психа, когда я снова и снова завожу речь о Гале. Сожри ее медведь, им было бы наплевать. И при этом, если бы я изменил их дочери, все прошло бы не так мило и душевно. Я их люблю, но русские — странные люди.

С Новым годом.

133

Зимой 1930 года семью моего прадеда, крестьянина Омской области, раскулачили или, проще говоря, ограбили до нитки, выслав всех, от мала до велика, в голое поле. На селе все родственники, так что раскулачивали свои. Бабушке тогда было 12 лет. Когда ей исполнилось 18 - она сбежала с поселения и вернулась в родные места. Односельчане тут же выдали её обратно НКВД. За возвращение домой бабушка получила пять лет колымских лагерей. Отсидела, вышла на свободу, потом замуж, жила на Дальнем Востоке. После войны, демобилизовавшись, дед перевёз семью к себе на родину — в Ленинград. Было у неё в семье три сына и племянник - сын её старшего брата, погибшего в январе 1943 года.
А когда бабушка стала пенсионеркой, то, похоронив мужа, взбрело ей в голову повидать своих сибирских родственников. Это уже я помню. В Ленинград те приехали с детьми и внуками, осмотрели достопримечательности города на Неве, побывали в квартирах и погостили на дачах у всех ленинградских родственников. Потом, подсчитав количество автомобилей и мотоциклов, радостно заявили: "Ну что, Матрена, пора тебя опять раскулачивать!"

134

Заполняла анкету: графа место рождения - Ленинград, графа место жительства - Санкт-Петербург. Барышня лет 19, прочитав анкету, задаёт великолепный вопрос:
- Причина переезда?
Пришлось сказать, что госпереворот. Она на меня так внимательно смотрит и спрашивает:
- Беженка?

136

КАРМА

Питерский, институтский товарищ частенько таскал меня на дачу. Мы там его деду помогали по хозяйству. Одни гнилые доски отрывали от домика, а на их место прибивали другие, такие же гнилые. Дед — Павел Алексеевич, строго контролировал процесс , покрикивая на нас и мы старались. Зато, дедушка и кормил нас отменно. Сало, домашние яйца, бездонная бочка квашеной капусты. Для голодных девяностых, совсем даже не плохо.
Однажды зимним вечером, дед лежал на тахте, а мы с товарищем подбрасывали дрова в печку и дед разговорился:

- Меня призвали в самом конце сорок первого, привезли в Ленинград, там ускоренное обучение, типа как курс молодого бойца перед фронтом.
Так вот, сдружился я там с одним пареньком, сам он из под Вологды, зовут Саша Степанов. На всю жизнь имя запомнил.
Служба в учебке у нас была не приведи господи, как вспомню, аж сам не верю, что в живых остался. Ещё тяжелее, чем потом на фронте было. Кормили нас хуже собак, видимо много воровали. Да мы и не жаловались, гражданские ленинградцы жили ещё хуже.
Днём занятия по боевой подготовке, ночью на складе ящики таскали, или горы кирпичей после бомбёжек разбирали.
Спали не каждую ночь. Болели, конечно тоже многие, почти все. Я воспаление лёгких на ногах перенёс. От голода некоторые умирали. Вроде, здоровый парень, кровь с молоком, а смотришь, через каких-то два месяца, всё. Ну, а как вы думали? Если вас почти совсем не кормить, а только давать тяжёлую работу, да ещё и в казарме иногда вода замерзает, зубами во сне стучишь.
А госпиталя для нас никакого не было. Выздоровел — хорошо, нет — извини.
И был у нас ротный старшина, сейчас уже не вспомню фамилии. Когда-то знал. Он после лёгкого ранения к нам попал, успел повоевать. Поганый был мужик, лютый. Очень мы его все боялись.
Представьте себе, в роте примерно сто пятьдесят человек и почти каждое утро кто-то из нас не просыпался.
Старшина подходил, видел что помер курсантик и приказывал скидывать его во двор.
То есть натурально, открывали в казарме окно и за руки-за ноги скидывали бедолагу со второго этажа прямо во двор. Так быстрее, чтобы по лестницам и кругами вокруг здания не таскать. Человек ко всему привыкает, мы уж ничему не удивлялись.
И вот как-то мой дружок Степанов Саша сильно захворал, Может простуда, может от голода, а скорее всего, всё сразу. Ему с каждым днём становилось всё хуже и хуже, а признаться старшине боялся, могли запросто расстрелять, как саботажника и дезертира. Бывали случаи. Я ему помогал как мог, даже от хлеба своего отщипывал.
Утром старшина кричит — Рота подъём!
Все вскочили, а Степанов лежит, молчит, даже пошевелиться не может, только тяжело дышит.
Старшина увидел, подошёл, нагнулся и командует нам: — Открывайте окно, забирайте, выносите!
Ну, тут его подняли, потащили, а я вцепился Степанову в рубашку, не пускаю, тяну назад, стал умолять старшину, мол как-же так, Степанов ещё дышит, живой ведь ещё. Может хоть подождать сперва, когда помрёт. Старшина разозлился, конечно, ударил меня в грудь, стал кричать про невыполнение приказа в военное время. Мне повезло, отделался только сломанным ребром. А Сашу Степанова всё равно во двор скинули. Ещё живого. Никто из нас больше ничего старшине не пикнул. Ну, хоть без меня сбросили...
Как же мне было жаль парня, до сих пор в кошмарах. Не отпускает.

Дед замолчал и начал сморкаться в темноте. Через минуту неожиданно продолжил:

- Но это ещё не вся история.
Году в пятьдесят каком-то, уж не помню, лет через десять после войны. Жил я тогда ещё в своей деревне под Тосно, Копаюсь в огороде, подходят двое мужиков: один помоложе, другой постарше, лет шестидесяти.
Поздоровались, спрашивают, мол, вы такой-то? Да, говорю, Я. Тот , что постарше показывает мне фотокарточку и спрашивает — кто это?
Я посмотрел и сразу узнал, отвечаю — это мой боевой товарищ, Степанов Александр.
Тот, что постарше, говорит — Всё правильно, Павел Алексеевич — это Саша, мой сын, а это его старший брат. Мы так и не смогли добиться от военкомата как он погиб и где похоронен? Говорят, что в учебном подразделении, а как и что, не известно. Какие-то архивы ещё пропали. Одно только письмо от него и пришло, вот оно. тут Саша пишет, что у него есть друг — это вы.

Я конечно мог бы им "наплести", что их сын и брат пал смертью храбрых защищая… блядь… но, не смог. Да и кто я такой, чтобы утаивать от них всю правду? Как есть всё и рассказал и про старшину тоже.
Мы весь вечер пили тогда за помин души Александра. Гости переночевали у меня, а чуть свет, попрощались и уехали.

Спустя года два, наверное, а может это уже был шестидесятый. Опять ко мне отец Александра Степанова приехал, в тот раз он был один, поздоровался и начал без предисловий: — Павел Алексеевич, я не мог вам писать о таком, но вы тоже имеете право это знать. Вот, специально приехал, чтобы сообщить: — всё, что вы нам тогда рассказали, старшина подтвердил. Подтвердил и перед смертью покаялся...

Дед ещё повздыхал в темноте, потом велел нам закрыть в печке поддувало и ложиться спать...

137

На местном радио услышал рекламу типа "Изготавливаем и размещаем рекламу лучше чем другие. Обращайтесь только к нам!".
И все б ничего, но музыкальный фон... песня гр.Ленинград "Где же вы бляди, выручайте дядю".
Позвонил на радио, сказали такой рекламы у них нет.

138

В качестве эпиграфа - анекдот.
Мент узнал, что чукча спрятал 10 кг золота. Так как чукча не понимал по-русски, то он пришёл к нему с переводчиком.
Мент вытащил пистолет: "Быстро сказал где золото! А то пристрелю, как собаку!"
Чукча взмолился: "Не стреляй! 5 кг под юртой, 5 кг под нартами!"
Переводчик рванул на себе рубаху: "Он сказал: Стреляй, сука!"

Середина 80-х. Командировка в Белоруссию. Захожу в своё купе скорого поезда "Звезда", Ленинград - Минск. В купе уже разместились два ионстранца азиатского вида с переводчиком.
Мы с ним разговорились и он мне поведал:
"Я журналист агенства АПН. Сейчас я сопровождаю этих двух, довольно крупных партийных деятелей из Северной Кореи, в поездке по СССР."
Я заинтересовался: "А можно расспросить их о жизни в Северной Кореи?"
Он ответил: "Без проблем!"
"А какие вопросы можно задавать?"- осторожно поинтересовася я.
"Любые!" - ответил "журналист". "Я сам разберусь, что переводить!"

139

Моя бабушка по отцу прожила длинную и сложную жизнь. Местами счастливую, местами трагическую. Характером отличалась легким и обладала удивительным даром рассказчицы. В семье ее истории помнили чуть ли не наизусть, но всегда в застолье просили рассказывать снова и снова. Особенно любили «первоапрельскую», которую я и попытаюсь воспроизвести в меру своих сил, и, к сожалению, без замечательных бабушкиных отступлений.

В 1943 году бабушка (тогда молоденькая девушка) закончила медучилище и уехала по распределению в Тюмень. Работала в городской больнице, а жила в одной из комнат большого барака вместе с дальней родственницей, которой эта комната и принадлежала. Родственница работала проводницей на поездах дальнего следования и дома бывала редко. Чтобы не скучать, бабушка завела котенка. Не прошло и полугода, как комочек шерсти превратился в симпатягу Василия – единственную отдушину в одиноком и полуголодном существовании его хозяйки. Как и все коты его времени, вел Василий вольный образ жизни: домой приходил поесть и спокойно отоспаться. Когда хотел, чтобы ему открыли дверь, громко мяукал. Скажем честно, остальные жильцы не были в восторге от этих воплей, но терпели и никуда не жаловались, так как бабушка была хорошей медсестрой и всегда их выручала.

В старом анекдоте пессимист говорит: «Так плохо, что хуже быть не может». А оптимист ему возражает: «Ну, что вы так?! Будет еще гораздо хуже». Нечто вроде этого и случилось первого апреля 1944 года. После обеда главный врач больницы собрал весь персонал и объявил, что согласно распоряжению Горкома партии, все жители Тюмени должны сдать своих котов и кошек в райотделы милиции по месту жительства для последующей отправки в Ленинград. Срок исполнения – завтра до 18:00. С теми, кто не сдал, будут разбираться по законам военного времени. Бабушка, конечно, твердо решила Василия не отдавать, а для милиции отловить какую-нибудь случайную кошку. Весь вечер бродила по холодным улицам, но ни одна кошка ей так и не попалась. Зато прохожих было необычно много и все они внимательно смотрели по сторонам. Бабушка сделала правильные выводы и, уходя на работу, заперла Василия в комнате. Когда поздним вечером вернулась, кот орал благим матом. По этому поводу несколько соседей высказали бабушке недовольство в грубой нецензурной форме. Головой она поняла, что дело плохо, но сдать любимца так и не хватило духа. На следующий день (третьего числа) ее забрали по дороге домой и дали 10 лет по 58-й статье за контрреволюционный саботаж. Кто из соседей на нее настучал, и куда делся Василий, она так никогда и не узнала.

Сидела бабушка в небезызвестном «АЛЖИРе». Здесь ей, если так можно выразиться, повезло. Работала в «больничке», где, по крайней мере, не было неистребимой лагерной грязи. Здесь встретила своего будущего мужа – врача того же медпункта. И здесь же, как бывает только в романах, узнала первопричину своих злоключений.

Однажды с новой партией зэчек прибыла молодая красивая ленинградка, умирающая от гнойного аппендицита. Бабушка выходила ее. Пока выхаживала, сдружились. Ленинградка оказалась стенографисткой из Смольного, а заодно, возлюбленной личного секретаря Андрея Александровича Жданова. Память у нее была отличная, посадили ее уже на излете Ленинградского дела. Помнила она многое и даже то самое 1 апреля 1944 года.

- Этот день у моего Сережи, - рассказала она, - начался как всегда с утреннего доклада Жданову. Вошел в кабинет – видит у хозяина лицо кислое. Увидел Сережу, поздоровался, говорит: «У тебя спина белая!». Пришлось Сереже снять пиджак, изобразить недоумение. Жданов немного оживился, пожаловался, что утром Зинаида тем же способом разыграла его. Потом недовольным тоном заметил, что шутка эта, по сути, дурацкая, и вдруг предложил разыграть кого-нибудь по-серьезному. Скомандовал: «Что у тебя там?». Сережа, подыгрывая настроению Жданова, первым достал письмо директора «Эрмитажа», которое в другое время скорее всего показывать бы не стал. Орбели жаловался, что в музее развелось несметное количество мышей и крыс, которые так и норовят добраться до масляной живописи. «А у кошек что, стачка?» - развеселился Жданов. Сережа знал, что во время блокады ленинградцы всех кошек попросту съели, но сказать это вслух не решился. Ответил уклончиво: «Обуржуазились наши кошки. У нас же почти столица». «Тогда мы выпишем им наставников из Сибири. Там кошки точно рабоче-крестьянские», — сказал Жданов. Подошел к карте СССР на стене, стал к ней спиной, ткнул большим пальцем в Сибирь, попал в Тюмень, распорядился: «Телеграфируй в Тюмень за моей подписью, пусть срочно пришлют 300 живых кошек. А завтра утром дай отбой, чтобы не перестарались, - и уже благодушно добавил, - Интересно было бы глянуть, как они будут кошек ловить». Мой Сережа очень любил искусство, сам неплохо рисовал. Поэтому в суматохе дел об отбое он «забыл».

Второго числа вечером из Сибири прилетел военный борт с 300 кошками. Большинство раздали по музеям, несколько оставшихся распределили между своими. Все сегодняшние ленинградские кошки пошли от тех тюменских.

Неисповедимы пути провидения – добавлю я от себя, заканчивая этот рассказ. Убогая первоапрельская шутка жены Жданова совершенно нешуточно спасла сокровища ленинградских музеев, можно сказать, гордость всей страны. Правда, бабушка отсидела 9 лет, но так уж повелось на Руси: лес рубят – щепки летят.

140

Хочу признаться в неправильной музыкальной ориентации. Едва приходит ночь отключаю Егора Летова, Ленинград. Лепса и прочих фрапсов и убедившись что окружающие заснули слушаю "Лунную Сонату" Людвига ван Бетховена...

141

Как-то на родительском собрании (брат тогда был классе в пятом) зачитали несколько сочинений. Одно из них было какой-то девочки - она описала как провела лето в селе у бабушки, рассказала о высоких надоях, трудовых подвигах и всякое такое, в общем, как говорится, пятилетку в четыре года.
- Но особо я хотела бы отметить сочинение Саши ... - и тут учительница называет фамилию брата, - безусловно лучшее. Послушайте, это просто произведение искусства.
Затем было зачитано само сочинение.
В нем повествовалось о том как они с бабушкой были в Ботаническом Саду, об осенней природе, о том как он наблюдал за падающим кленовым листом, в общем все такое. Причем, описание процесса падения листка растянулось фактически на все сочинение. Но сделано это было так мастерски, что все зааплодировали.
Единственный кто остался недоволен - это папа вышеупомянутой девочки, какой-то высокопоставленный номенклатурный работник: - Знаем как эти сочинения пишутся, родители напишут, а потом ля-ля фа-фа – произведение искусства ...
Наш папа рассмеялся: - Вы знаете, мы не имеем никакого отношения к сему сочинению по одной простой причине - нас с женой не было в Киеве, мы летали в Ленинград... Иначе сочинение моего сына было бы очень похоже на сочинение вашей дочери ... )

143

Маленькая забавная история. Мальчик Боря употреблял вещества, по настоянию мамы, мальчик был послушный. Не подумайте, чего плохого, не те вещества, которые наши ребята возят диппочтой или военными кораблями. Нет, не запрещённые наркотические вещества, обычные суплементы для здоровья – рыбий жир, он Боре не нравился, но дисциплина… и мама обещала награду. Закончили бутылочку! Боря получает награду, кончены мучения, вот твой честный рубль, что ты, Боря, хочешь купить себе?. Боря задумался, в шопинге он тогда ещё был достаточно искушен. И подумав, неуверенно предложил - может быть ещё бутылочку рыбьего жира!!
Командный чемпионат страны по шахматам. Новосибирск. Команды принимает знаменитый авиационный завод, в лице замдиректора завода. Организовано хорошо всё, прекрасно играем, лидеры – моя команда «Торпедо», которая и стала чемпионом СССР, ленинград – Фиалков, новосибирск – гроссмейстер Саша Хасин, в воспомина¬ниях о нём один из его воспитанников, молодой гроссмейстер называет его там шахматным губерна¬тором Сибири – метко.
И этот Саша и еще несколько мастеров обращаются ко мне с просьбой подддержать их ходатайство перед замдиректора - учредить какой-нибудь приз для игроков, «за лучшую партию» или как-то еще. Я тренер «Торпедо», глава шахматной федерации Москвы, мне не увернуться от этой миссии, я должен поддерживать такие инициативы. Но в советское время была одна проблема - безналичный расчёт, можно было купить лишь ни кому ненужные часы, фотоаппарат на сумму 30-50 рублей, т.е. ну очень ограниченный выбор. Даже трудно придумать, что ещё? Вечёрка - «Вечерняя Москва» в своё время проводила первенства Москвы по блицу, так у Таля было, по-моему, 13 или более призовых самоваров. А безналичка была большевистской религией, и наличные деньги можно было приравнивать к иностранным агентам, а денежные документы были святее даже партийных. Ну подходим мы к этому товарищу, излагаем идею. - « Пожалуйста, - говорит он - с удовольствием». Вынимает 50 рублей и вручает обалдевшим, от такой удачи просителям. Что прямо вот так? кешью? Без бухгалтерских хитростей и драк? Да! Говорит зам, и далее следует потрясающий пассаж, который держу, как мем уже 40 лет - « У нас завод богатый, а я не пью!!!». А вечером инициаторы мне доложили, что они купили нашему призеру, моей первой доске Володе Байкову….ЧАСЫ! … Что??!! Какой же смысл? Раз в жизни получили кеш и кинули в помойку!? Прямо как мальчик Боря с рыбьим жиром. Закон инерции, первый закон Ньютона «тело сохраняет состояние покоя или равномерного прямолинейного движения, пока на него не подействует другое тело», правильнее сказать другая сила. У Гумилева было - «В часы весеннего томления И пляски белых облаков Бывают головокружения У девушек и стариков»

144

Как-то зимой, в середине 80-х мы с моим другом Лёвой возвращались из Вильнюса в Ленинград.
Билеты были в общий вагон проходящего поезда. Когда мы вошли в вагон люди там уже сидели, как сельди в бочке. Тонкая Лёвина душа, а главное обоняние не могли выдержать подобной пытки и он предложил:
"Пойдём по вагонам, может найдём что-нибудь поприличнее."

Мы дошли до купейного вагона и спросили у изрядно подвыпившего проводника: "У Вас есть свободные места?"
"Давайте по пятёрке доплаты и располагайтесь." - ответил проводник.
Мы с Лёвой посмотрели друг на друга и осознали, что все деньги мы потратили в барах литовской столицы.

И тут Лёва, будучи КМС по шахматам, заметил, что перед проводником стоит шахматная доска с расставленными фигурами.
Он предложил проводнику: "Давайте сыграем на два места в купе."
"А вы что ставите?" - резонно спросил проводник.
Лёва огяделся, сорвал с моей головы меховую шапку и положил её на стол: "Вот наша ставка!"
Я не успел сказать ни слова, как партия началась. Проводник оказался неплохим игроком и игра проходила с переменным успехом. Но Лёва в эндшпиле реализовал лишнюю пешку и победил.
Проводник слово сдержал и даже выдал нам бесплатно два комплекта белья.

145

Вовочкин папа едет в Ленинград.
Дети, кто сочинит стихотворение со словом "Ленинград", тому я привезу то, что он в стихотворении попросит.
Папа едет в Ленинград, папа купит мармелад, говорит младший брат Вовочки.
Молодец, куплю тебе мармелад.
Вовочка:
Папа едет в Ленинград, папа купит мне мопед.
Не в рифму! кричит папа. Попробуй еще раз.
Папа едет в Ленинград,
Мамин хахаль будет рад.
Мамин хахаль наш сосед,
Папа купит мне мопед.

146

По мотивам песни «Экспонат» группы «Ленинград».

Водил меня мой Шура,
где не бывает дура!
Такую вот хабалку
не водят на рыбалку!

Она забыла бога,
на выставке Ван Гога.
И стал её наряд,
там главный ЭКСПОНАТ.

Чувствительный Ван Гог,
обид снести не смог.
Отрезал своё ухо,
не тронул, к счастью, брюхо.

А я вот на рыбалке,
забыв туфлю в запарке,
без лабутенов на ногах,
но в восхитительных штанах!

И рыбу всю подряд,
приманит мой наряд.
Удачным будет клёв,
а, значит , и улов!
За это слава Вам,
моим родным штанам!

С той поры я умной буду,
лабутены на рыбалку
не за что не позабуду!
Это точно знаю я,
рыба вся теперь моя.

147

Паровозом научился управлять в 7 классе. На детской железной дороге.
Что не помешало нашей классной Клавдии Ивановне обзывать меня Обломовым. Конечно. Я предпочитал к тому времени читать Мопассана и Джека Лондона, а вот Горе от ума не прочел до сих пор.
А летом после 8-го класса я впервые влюбился.
Нас, 20 человек, победителей конкурса на детской дороге, премировали поездкой в Москву и Ленинград.
Неделя в Ленинграде, неделя в Москве.
Не знаю, как получилось, наверное все школьные лагеря в Ленинграде были переполнены и нас поселили в музыкальной школе, вместо кроватей мы спали кто на столах, а кто просто на полу.
Доставив нас после всех Эрмитажей и Исакиев в эту школу, наши руководители бежали заниматься главным делом всех командировочных - закупаться в магазинах.
А мы, предоставленные сами себе организовывали свой досуг, как могли, например, в один из дней играли в бутылочку.
Людочка была на год старше меня и меня в упор не замечала. Она была натуральной блондинкой с толстой длинной косой. Но мне не везло. Горлышко ни разу не показало на неё. Но как-то я случайно погладил ее ножку. Незаметные глазу волосики обожгли мою руку. Это было волшебно. С тех пор я не могу смотреть на женщин, которые делают эпиляцию.
Конечно, это были лучшие годы моей жизни.
Всякие доклады на съездах, разоблачения всяких вождей, всякие антипартийные группы и примкнувшие к ним Шепиловы проходили мимо моего сознания.
Я не ЗНАЛ, как мы плохо живем.
О том, как родителям приходилось крутиться, чтобы обеспечить нам с сестрой приличную жизнь, я понял только через 30 лет.

148

Павел Луспекаев был замечательным актёром. После войны он закончил в Москве Щепкинское театральное училище, поехал работать в Тбилиси и затем в Киев. Актёра заметили на гастролях и пригласили работать в Ленинград в знаменитый БДТ к Георгию Товстоногову.
Всё в работах Луспекаева было прекрасно, кроме одного пунктика. Он плохо запоминал текст и поэтому часто на сцене нёс отсебятину. Этим выбешивал режиссёров и особенно современных драматургов, которые очень трепетно относились к каждому написанному ими слову.
Однажды перед премьерой к Павлу Борисовичу на репетиции подошел драматург Игнатий Дворецкий и попросил:
- Паша, умоляю! Выучи роль назубок! Это крайне важно!
На что Луспекаев вальяжно к нему развернулся и откровенно признался:
- Игнат, ты уж меня прости, но я не то, что тебя, я самого Чехова своими словами играю!

149

ГДЕ ЖЕ ДЕДУШКА МОРОЗ?

(Средняя температура в первой половине января составит +4°С. Снега нет, мелкий, противный дождь).

Вновь в России дожди.
Среди русских берёз
Заблудился в пути
Старичок Дед Мороз.

Он из У'стюга шёл
В направлении к Дону,
Но пока что не вышел он
Даже к Херсону.

Потерял он Снегурку
В белой шапочке куньей,
Ночевал он в стогу
С снежной бабой (певуньей).

И протёрлась (в коленках)
Дедмороза бородка,
Вот что значит "палёнка"
(безакцизная водка).

Приходи, Дед Мороз!
Разыщи к нам дорогу,
Принеси нам мороз,
Белый снег (много-много).

Буря мглою пусть кроет,
Вихри в небе крутя,
И, как зверь, пусть завоет,
Пусть орёт, как дитя.

Мы же, в тесных избушках
(В двадцать пять этажей)
Выпьем водки по кружке.
Приходи поскорей

По тропе браконьерской,
Не пугаясь преград,
Там, где мчится курьерский
"Воркута – Ленинград".

© Г. Бардахчиян

150

Ленинградское эскимо.

В то лето я честно отбомбил две смены в детском лагере под Черниговым и болтался в родном городе на севере в ожидании первого сентября.
В лагере было как-то не очень плохо, но и не весело. До речки почти два километра… всё по графику. Вожатые вообще из Узбекистана, русский знают плохо. Детей в отряды формировали по принципу: половина северян - половина местных. И что удивительно, все корешились отнюдь не по принципу «хохлы-русские». Хулиганы дружили с хулиганами, тихони с тихонями. В старших отрядах местные заглядывались на бледнокожих северянок, наши парни кадрили чернооких дивчин…
Мать прибежала с работы веселая и заявила:
- Собирайся! Завтра в Ленинград летим!
Это было в ее стиле. Потом и мне передалось. Она спонтанно принимала решения и никогда потом не жалела. Оказалось, ее институтская подруга рассталась с очередным ухажером и улетала в Сочи с каперанга, а квартиру в одну комнату в центре Питера на десять дней вполне могла выделить в наше распоряжение.
От Ленинграда я был в полном восторге. Мама продумала программу. Эрмитаж, Кунсткамера, Невский, Петропавловка, Павловск и пр. Крейсер «Аврора» приходился на последний день. Но это был вторник, санитарный день…
- Ну ладно, сходим в Летний сад… Не расстраивайся, сынок! В следующий раз!
(Я так никогда и не был на «Авроре».)
Был солнечный день, начало августа. У меня побаливала нога. Фурункул на правой ляжке нагнаивался, мама с утра перевязала его, наложив ихтиолку. На входе мы купили эскимо по 11 копеек. Присели на лавочку. Ленинградское эскимо по 11 копеек - до сих пор самое вкусное в мире! Жаль, оно быстро кончается. Просить второе - бесполезно! У меня была суровая мама. Мы сидели на скамейке, жмурясь на редкое питерское августовское солнце…
От входа к нам приближалась компания. Две симпотяжки с длинными волосами и парень с закрученным xубом.
- Да не хотим мы твое мороженое! Отстань!
Парень тормознул около нас…
- Хлопчик! Морозиво любишь? На!
Он сунул мне две палочки эскимо и побежал за девушками. Я взглянул на мать…
- Только медленно, а то еще горло простудишь…
Кончалось чудное лето 1967 года.
Как же нас развела история! И в прямом, и в переносном смысле! Неужели это навсегда?

1234 дальше →

Партнеры

Реклама