Анекдоты про тундре |
MTyrz: Ехал я как-то поездом в Воркуту. Там на подъездах дорога довольно долго идет по тундре. Лишайники, кустарнички ничего выше десяти сантиметров над землей. И мой случайный попутчик, изрядно поддатый, поскольку что еще делать в поезде, театрально простирая руки в сторону окна, восклицал:
Пустота, одна пустота! А земля-то лежит, земля-то, она хлеба просит!..
|
Жили мы в маленьком военном гарнизоне на крайнем севере. Лес у нac был специфический, тaк называемая лесотундра. Грибов и ягод было море. И частенько в наш район приезжали люди из областного центра, т.к. у них тaм вcё исхожено и собрано. Периодически они терялись.
Отец пришёл со службы и сообщил, чтo все окрестные части попросили помочь в поиске двух женщин, которые потерялись где-то недалеко от нашего гарнизона. Командир части собрал личный состав, несильно занятый на службе (а в 90-е таких было много, т.к. самолёты не летали, танки не ездили и вообще армия непонятно чем занималась), и повёл прочёсывать лес.
Женщин нашли наши офицеры, и на следующее утро было назначено построение, чтобы отметить отличившихся:
– Два дня спасатели прочёсывали лес. Все окрестные части помогали в поисках. Но женщин нашли именно наши офицеры Иванов и Петров.
И тут в наступившей тишине кто-то отчётливо и достаточно громко произнёс:
– Да с этими всё понятно. Эти и в тундре себе тёлок найдут!
Ржал даже командир, т.к. отличившиеся действительно имели славу любителей женского пола...
|
|
Я петь-то люблю.
Больше всего пел в армии.
В строю горланил вместе со всеми строевые песни. На постах в тундре пел для себя народные, Есенина, из «Воскресения» и «Машины времени».
И вот на исходе пятого десятка сподобился заниматься с хорошим голосистым хором у талантливого честного и принципиального руководителя.
Татьяна Васильевна – дирижер-то наш – прислушивалась к моему пению в многоголосии, и страдальчески хмурилась.
Я старался и переживал.
Начал понимать уже, что пою, как глухарь на току – себя не слышу.
Но и она сама, и другие участники, встречали меня всегда очень приветливо, и, если я пропускал занятие, интересовались потом причиной.
После репетиций развозил по домам Татьяну Васильевну, и других, кто неподалёку от меня живёт. Такую вот пользу приносил коллективу.
Ну, а однажды она со мной индивидуально позанималась, и развела руками – случай запущен.
- Не надо было, - говорит, - тебе в музыкальной школе хор и сольфеджио прогуливать.
Сорок лет назад – говорит – ещё можно было голос поставить и чему-то научить. А теперь уже поздно! Но, – говорит, – дома ты петь можешь! Для друзей и родных – пожалуйста.
А подтекстом звучало: «Но лучше бы ты их пожалел!»
Так что не будет на ютубе роликов с записями моего пения.
Не будут мне на сцену выносить охапки цветов.
И толпы поклонниц не будут осаждать мою гримёрную.
Сообщил я эту новость другу – певцу и гитаристу – с которым много совместно перепето и перепито. И у меня создалось впечатление, что с мнением Татьяны Васильевны он полностью согласен.
А ответил он мне так: «Ты вот ещё народными танцами не занимался».
|
|
Чинарик
В тундре несколько складов и избушка – это наш дальний караул ВВ.
Склад артвооружений и боеприпасов нашей части, склад взрывчатых веществ «Тиксистроя», и еще какие-то.
Караул состоял из сержанта – начальника караула, и троих рядовых – караульных («штыки» по-нашему).
Паек в дальние караулы завозили на десять дней, а караул – на сутки.
Если начиналась пурга, караул не меняли до её окончания. Потому что во время пурги снег летит стеной. Бывает, что вытянув вперед руку, не видишь рукавицу на ней.
Большую часть суток начкар спал. В остальное время писал письма, болтал по телефону с другими начкарами, «дрючил» штыков.
Штыки готовили еду на встроенной в печь плите, наводили чистоту, кололи дрова, по очереди заступали часовыми, и спали тоже по очереди.
Два часа стоишь на посту, потом два часа в бодрствующей смене, и два часа в отдыхающей смене – спать не раздеваясь, но можно разуться. В «бодряке» - поддерживать огонь в печи, отвечать на телефонные звонки, готовить ужин/завтрак/обед, мыть посуду. В оставшееся время, а его в «дальнике» хватало, - читать, писать, мечтать).
На посту курить нельзя, а в остальное время – смоли, сколько влезет. Если курево есть.
Рассказывали, что в старые времена солдатам было положено табачное довольствие. В казарме на тумбочке дневального всегда стояла коробка с махоркой, и лежала пачка нарезанной бумаги для самокруток.
В начале восьмидесятых, когда я служил, этого уже не было.
А денежное довольствие было – семь рублей в месяц.
Два рубля сразу сдавали старшине на ротные нужды, а на остальные могли шиковать, ни в чем себе не отказывая.
Сигареты без фильтра стоили 14-18 копеек, «Беломор» - 25, «Ява» в мягкой пачке – 30, Болгарские «Аэрофлот», «Стюардесса» и «Opal» - 50.
Хотелось и в «Чайную» сходить. Там продавались пирожные «Полоска» за 22 копейки, пряники, печенье, сгущенка, другие деликатесы.
Дальние караулы мы любили. Там не чувствовалось давления армейской системы.
Просто делаешь свое дело, и как будто сам себе хозяин.
Однажды мы заступили на «ВВ», с одной пачкой «Беломора» на четверых. Ну, так получилось. Может, перед получкой дело было. Что все оказались без денег, и не у кого было занять. Поэтому курили очень экономно, - втроем одну папиросу. Каждый делал две затяжки, и передавал следующему. Втроем, - потому что один же на посту.
Начкар Андрюха Линьков пару раз позволил себе выкурить целую.
В четырнадцать часов сменившийся с поста Савинов сообщил, что начинает «задувать».
Встревоженный Линьков вышел наружу и вернулся помрачневший, - мороз упал, и ветер гнал злую поземку. Именно так пурга всегда начиналась. У нас оставалось две папиросы. А пурга могла задувать и один-два дня, и две недели.
Была еще надежда, что до восемнадцати часов, когда должна была приехать смена, пурга не успеет разгуляться, но уже через час, увидев, что ветер усиливается, а снег все гуще, Линьков вызвал с территории поста Томского, чтобы тот не потерялся в тундре. Во время пурги часовые дальних караулов не выходили на посты, а отстаивали смену в тамбуре караульного помещения.
Позвонил дежурный по части и сообщил, что смены не будет.
Время тянулось медленно и скучно.
Служба шла заведенным порядком. Караульный третьей смены кулинарил, первой – мыл посуду и производил уборку. В свои смены выходили на «пост» в тамбур.
Очень хотелось курить.
Обшарили все углы, заглядывали в щели у плинтусов, в надежде отыскать уроненные кем-нибудь раньше, или заныканные чинарики.
К сожалению, предыдущий караул чем-то прогневал своего начкара, и он их заставил сделать генеральную уборку.
Всё помещение было вылизано, кафель, которым была обложена печь, сиял чистотой, нигде не было ни соринки.
Скрутили «козью ножку», насыпали в неё чай, но он был негодной заменой табаку.
Пурга мела третьи сутки.
Я отсидел свои два часа в «бодряке», разбудил Савинова.
Он надел полушубок, зарядил автомат и сменил в тамбуре Томского.
Линьков спал.
У меня началась отдыхающая смена.
Прежде, чем завалиться на топчан, я обычно отодвигал его на несколько сантиметров от печи, чтобы потом, привалившись к ней боком и с головой укрывшись полушубком, дышать прохладным воздухом из щели между печью и топчаном.
В этот раз я решил, что хватит уже пролеживать правый бок, и развернул топчан изголовьем в другую сторону, чтобы теперь спать на левом.
Лёг, укрылся, и увидел, что чуть ниже изголовья уголок одной кафельной плитки отколот. За плиткой пустота, а из образовавшегося на сколе отверстия выглядывает сигаретный фильтр.
Я сразу восхитился белизной его набивки. При курении ведь фильтр желтеет, а этот был почти девственно белый. Значит, бычок должен быть больше, чем в полсигареты!
Затаив дыхание, протянул к торчащему кончику фильтра руку.
Представил, как мы будем отбивать кафель от печи, и сколько потом будет мусора, если сейчас неловким движением столкну окурок глубже.
Осторожно взялся за фильтр, и потянул его вверх и на себя.
Я все ещё не дышал.
Томский позвякивал кастрюлями на кухне. Савинов громыхнул прикладом о дощатую стену тамбура. Повернувшись во сне, скрипнул топчаном Линьков. В печи гудел огонь, и потрескивали дрова. Снаружи, сотрясая стены и вбивая снежную пыль в мельчайшие щели, завывал ветер. А я все вытягивал эту обыкновенную болгарскую сигарету из-за скверно положенной плитки.
Она – сигарета - казалась мне длинной, как железнодорожный состав.
Вот она вся у меня перед глазами.
Совсем целая.
Только краешек бумаги на кончике опален.
Линь! Линь! – позвал начкара.
Линьков рывком поднялся.
Показал ему сигарету, держа её, как восклицательный знак.
Не сводя с неё глаз, он вытащил из кармана спички.
Я прикурил, и после второй легкой затяжки, чувствуя приятное головокружение, протянул сигарету ему.
Из кухни выглянул Томский.
- Табуретку захвати, - посоветовал ему Линьков. Томский подсел рядом, и воспользовался своей очередью затянуться.
Савинов в тамбуре перестал топотать ногами, и, скрипнув дверью, заглянул в помещение.
Линьков позвал и его.
Мы сидели. Сделав по две лёгкие затяжки, передавали сигарету друг другу, провожали её взглядом, и снова делали две затяжки…
…
…
«Курение вредит вашему здоровью». Но вот так было.
Тундра. Пурга. Жарко натопленная печь. Четверо возле одной сигареты…
|
|
С Ленкой у меня получалось все не очень хорошо. Как бы это так помягче объяснить — не заводилась она. Ну никак, не со стартера, не с толкача. Красивая, с идеальной фигурой, визуально она вызывала во мне огромное возбуждение, но как только дело доходило до тела, происходил сбой всего программного обеспечения. Короче, в постели была она как бревно. Я, бля, по пять раз за ночь вставал. Встану, включу свет, смотрю красотка, лягу опять бревно. И ведь понимаю, что не она виновата, сам не те винтики кручу. Что-то не допетриваю. В общем девушка-загадка, все как положено, а с разгадчиком не повезло. Но тут уже дело принципа, у меня сука на этой почве уже паранойя развилась. Я Кама-сутру перечитал от корки до корки и в Дао специалистом стал, а она все равно как тюлень. Мертвый тюлень. Не трепыхается в моих руках.
Сидим раз в кафе, обедаем и тут друган, Славка-егерь, подваливает. Ну типо привет-привет, есть у меня лицензия на отстрел пятнадцати оленей, не хочешь позабавится? Я вообще не любитель по тундре оленей гонять, но Ленка вдруг интерес проявила, мол, можно я с вами. Поэтому я и согласился.
Охота выглядела так. Славка за рулем «Бурана» - это снегоход, а не многоразовый космический корабль, а мы с Ленкой в нартах, лежа, но с ружьем, пятизарядкой двенадцатого калибра. Одичавшие стада, некогда окультуренных аборигенами оленей, огромны. Буран на полном ходу приближается к ним, делает разворот и лупи не хочу, хрен промажешь, даже когда это стадо ломится по снегу сломя голову.
Как истинный джентльмен я Ленке право первого выстрела уступил. Жахала, мама не горюй, походу даже куда-то попала, но самое интересное, когда я у нее пятизарядку для перезарядки забирал, смотрю задышала она, зрачки расширились, носик капельками пота покрылся, локон ее каштановых кудряшек из под шапки выбился... Прямо зацвела красотка. Я конечно вывод сделал, но патронов уже напихал, а Славка на второй круг зашел и опять все по новой. И вижу я, а глазам своим не верю, что Ленка то в раж вошла. Губы покусывает, на нартах подпрыгивает. Ствол этот теплый, двенадцатого калибра, в руках у нее после каждого выстрела дергается, а в глазах страсть. Истинная страсть!!! Как в таких случаях говорят? Оргазм, подкрался незаметно? Вот-вот. Меня от этих выводов только ее крик оторвал.
-Патроны давай! - орет, - давай патроны! - а сама в ствол вцепилась, хрен вырвешь. - Уйдут ведь суки! - подвывает.
Я и так и эдак, да ружье хрен отберешь.
-Дай перезаряжу то! - тоже уже ору, - дай! - а у нее в глазах безумство, реальное безумство. Я такое и раньше наблюдал, но не с ней и не в такой обстановке. На всякий случай ей ногой в живот уперся, чтобы ружье на себя потянуть сподручней было. Еле руки ей разжал. Даже Славка остановился в непонятках, глаза на нас таращит.
Короче. Я что хотел рассказать то? А ну да. Не в Дао, не в Кама-сутре этого не написано. Да и народные эти рассуждения, что размер не имеет значения, в чем-то может и правы. Но вот с калибром и обстановкой я бы с такими выводами торопится не стал.
С Ленкой я скоро попрощался. Не, все хорошо, мне просто оленей жалко, да и оргазм я ее увидел, а что еще надо настоящему мужчине. Главное, чтобы женщина была довольна.
|
|
Сюжетная линия.
Простая и прямая линия как Российская дорога. Без загибов и ухабов. Зато новогодняя и короткая.
Коллега перед новым годом решил жениться. Прям 31 декабря. Коллега, чтоб было понятно, - инженер и главный инженер предприятия, занимающегося черте чем у черта на рогах, в тайге, тундре и прочей лесостепи с буранами, метелями и морозами вплоть до вечной мерзлоты в полевых условиях строительных городков.
Если мои коллеги что-нибудь решат, то выпьют они обязательно, как пел Владимир Семенович. И подход у них основательный и дотошный. Поэтому решив жениться, они первым делом договариваются с будущей невестой. Потому что свадьба без невесты – это нонсенс и предел толерантности. Коллегу звали Лехой, а невесту – Юлькой. Нет, их и до сих пор так зовут, хотя в этом я не уверен, потому что все совпадения выдуманы, выдумки случайны, а фантазия богатая.
И вот Леха договорился с Юлькой о факте женитьбы приблизительно за год. Потом полгода они договаривались о дате свадьбы и тоже договорились. Причем договорились со всеми родителями и гостями. Такие даты надо заранее согласовывать, потому что людей, свободных 31 декабря очень мало. Особенно, если вы снегурочек хотели позвать, так надо заранее. Или друзей пригласить. Но это Юльке и Лехе вполне удалось. То есть Юльке. Потому что Леха с Юлькой договорился, а потом свалил на любимую работу денег наковать. Ресторан, гостиница для гостей, транспорт. Платье наконец с костюмом, не в унтах же Лехе жениться со свитером. Дворец еще арендовали в Москве для выездной церемонии. Тогда с этим вообще трудно было до невозможности. После того как Романов в Питере арендовал, по всей стране с этим строгости начались.
И вот двадцать девятого, когда все уже на мази. Юлька, можно сказать в Москве последние туфли к фате примеряет, Леха собрался из своей тундры с подводного перехода поближе к большому аэропорту выдвинуться. Там сначала оленями в виде вездехода, потом вертолетом, потом до какого-нибудь большого Челябинска-Уфы-Екатеринбурга специальным рейсом с вахтой, потом уже в столицу. Или вообще хоть куда. И вот Леха заехал в последний раз на участок, где экскаватор с намороженного льда весело ковшом помахивал недалеко от берега северной реки. Посмотреть, последние указания дать, чисто для успокоения своих нервов.
Он заехал, а лед возьми да и провались. Четырехсотка Хитачи медленно под лед уходит вместе с экскаваторщиком. Кто оттуда, кто туда, а Леха спасать полез. Зря, кстати. Хотел экскаваторщика через верхний люк тащить. В зимней одежде упитанный мужик через люк сам выбраться просто не может. В нормальной обстановке. А со страху утонуть – вполне себе со свистом проскакивает. И пока Леха скинув куртку по осколкам льда, воде и гусеницам лез на крышу, машинист уже там сидел, ждал пока крыша с водой сравняется, чтоб удобней бежать было. Все хорошо кончилось, только вымокли оба, а Лехе так вообще можно было и не лезть, как оказалось.
И вот Леха тридцатого уже, после купания, добрался на перекладных оленях до цивилизации, в центральный офис Уральской конторы, переоделся и прилег в комнате отдыха у себя на диванчике перед самолетом полчасика покемарить. Устал немного. И заснул. Сказал двум приятелям, что немного отдохнет, попросил разбудить, не доверяя будильнику, и уснул. Снилась ему какая-то ахинея. Во-первых, то что он на свадьбу опоздал, а во-вторых, то что он с Юлькой развелся. И еще много еще чего, не так сильно запоминающегося.
Проснулся он фиг знает где. То есть где-то в совершенно незнакомом ему месте. И понял, что точно опоздал, потому что заснул вечером, а проснулся днем, в окно явно смотрело тридцать первое декабря вместе с зимним полуденным солнцем.
И вот заходит в комнату, а где комната Леха еще не понял, но уже понял, что собственную свадьбу то ли уже прогулял, то ли вот-вот прогуляет, один из его друзей, которых он вместо будильника просил поработать появляется у Лехи перед глазами. Ну, и соответственно, слышит то, что обычно слышат будильник, виноватый в опоздании хозяина на работу. То есть ничего хорошего, а просто повезло, что об стену не бросили или в окно не выкинули.
И тут Юлька у приятеля из-за спины выглядывает, смущенно улыбаясь. И Леха понимает, что если и опоздал, то как-то не окончательно. Тем более, Юлька в белом вся. Только это не платье и фата, а халат. И приятель в больничном халате и еще куча народа в комнату вперлись тоже в белом.
Это была может и не первая свадьба в этой больнице, куда Леха загремел с тяжелым воспалением легких, но на то время точно самая веселая. Каким образом за оставшиеся сутки Лехины друзья умудрились слетать за Юлькой, организовать перелет гостей из Москвы на Урал, как договаривались с ЗАГСом, больницей, гостиницами и ресторанами они и сами не помнят или просто не рассказывают. Тоже типа беспамятства. Да это и не важно. Завтра пятнадцать лет событию и к тридцать первому они все равно не успели. Но к первому января… И верите, нет, никого долго уговаривать не пришлось.
|
|
Дикий домашний пес
Столкнулся я однажды с настоящей тундровой собакой. Довелось мне поработать пару летних месяцев помбуром на буровой в енисейской тундре, во время институтских каникул. Как и положено на Севере, возле вагончиков обитало несколько собак. Обычные тундровые собаки, беспородные лайки, которые изредка прибиваются от оленеводов. Отличаются эти собаки тем, что живут полудикой жизнью и питаются в основном подножным кормом. Всегда находятся на открытом воздухе, спят прямо на снегу, свернувшись калачиком и укрывшись хвостом. Собака, вывезенная во взрослом состоянии в квартиру, обычно не приживается, начинает тосковать и быстро впадает в депрессию. Отличаются неагрессивностью по отношению к людям.
Среди этих собак выделялся габаритами один пес, Буран. Он был на голову выше остальных собак и поэтому не участвовал в различных собачьих разборках, его авторитет был непререкаем и не подвергался сомнению. Такой патриарх, стоящий вроде бы среди остальных собак, но все равно слегка особняком, обычно в окружении щенков, большинство которых было явно от него.
Буран обожал тундру, стоило только направиться в сторону от вагончиков или буровой, как он тут же подбегал и с надеждой смотрел на тебя – пойдем, мол, погуляем! Иногда он куда-то пропадал на длительное время, наверное, отправлялся путешествовать один. Однажды я пошел прогуляться по тундре и он, конечно, тут же увязался следом.
Тогда я первый раз увидел, как охотятся на леммингов. Я даже не подозревал, что их там настолько много обитает, обычно они в глаза не бросаются. Буран вынюхивал лемминга, засовывал нос в нору, которая уходила куда-то вглубь кочки, и громко делал «Фррр!» вглубь норы. Испуганный лемминг вылетал с другого конца норы, а там его уже поджидал пес, который хватал лемминга прямо на лету. Тут же разжевывал его, превращая в котлету, а потом заглатывал. Проглотив трех штук, он наелся, и мы пошли дальше.
Пес бегал поблизости, изучая окрестности.
Неподалеку он вспугнул утку. Буран подбежал к тому месту, откуда она вылетела, и оглянулся на меня, как будто призывая посмотреть. Я подошел – на земле было гнездо, в котором лежало больше десятка крупных яиц. Мы не стали их трогать и пошли дальше.
Из-под куста вылетел какой-то очень крупный кулик. Буран сразу побежал к месту вылета. Я пошел следом и увидел, что в гнезде было три или четыре только что вылупившихся птенца, которые еще голову толком держать не умели.
Птенцов стало жалко, и я решил спасти их от собаки. Схватил Бурана за хвост и потащил от гнезда. Пес обернулся и удивленно посмотрел на меня. Не настолько хорошо мы были знакомы, чтобы так фамильярничать. Не самое успокаивающее зрелище – морда размером с волчью, по которой еще продолжает стекать кровь от ранее съеденных леммингов. Но отступать было поздно. Оттащив пса от гнезда, я вернулся к нему и начал разглядывать птенцов. Пес вернулся к гнезду и осторожно протянул к нему морду. Агрессивности он не проявлял, и я решил его не останавливать. Пес засунул нос в гнездо и широко раскрытыми ноздрями вдыхал запах новорожденных птенчиков. Он явно получал от этого удовольствие, даже глаза прикрыл от блаженства.
Еще несколько раз после этого мы с ним ходили гулять в тундру. С ним было интересно и не страшно далеко отходить. Ему, наверное, тоже было интереснее блуждать в компании, а не одному.
PS. Улетал я с другой буровой, где работали вышкомонтажники. Она находилась в нескольких километрах от нашей. Приехал я туда за пару часов до прилета вертолета и сразу увидел среди местных собак Бурана, вокруг которого резвились щенки. «О, Буран, иди сюда!» Меня поправил кто-то из вышкомонтажников: «Его же Граф зовут!» Как это? Оказалось, что часть времени он проводил там, вышкомонтажники считали его своей собакой, и даже имя у него там было другое. И щенки, наверное, тоже были его.
|
|
Историю рассказали уже бывшие коллеги. С началом летних каникул на крайнем севере они полетели сопровождающими на вертолете с детьми оленеводов и жителей отдаленных сел, которые учатся в интернате, дабы развести учеников по отчим домам. Последняя посадка была в оленеводческой бригаде, где они сделали остановку. Оленеводы встретили их тепло, предложили угоститься, чем тундра послала. А послала она наваристый супец, так что никто отказываться не стал, даже пилоты. И вот, сидят они, уминают суп с какими-то корешками и огромными кусками мяса, наслаждаются жизнью. А десятиклассник, которого они привезли, все рядом трется, да улыбается загадочно.
- Ну как супчик? - Ехидно спрашивает он. - Нравится?
- Да неплохой! Подсолить бы, правда. Как он хоть называется?
- О-о-о! - Пацан аж просиял. - Хорошо что вы спросили! Это наш национальный суп, называется *трудно произносимое название на чукотском*. По-русски знаете как будет?
- Ну-ка, удиви!
Парень набрал в грудь воздуха и вапалил:
- Суп из семи залуп!
И аж захрюкал, давясь еле сдерживаемым смехом.
Мужики переглянулись, замерев с ложками на полпути ко ртам, скривились. Особо впечатлительные даже тарелки отложили. Оказалось, что в суровой континентальной тундре в пропитание идет абсолютно все, кроме рогов и копыт. И варево из оленьего причиндала считается чуть ли не самым деликатесным. Поговаривают даже, что оно мужскую силу увеличивает.
Было ли в супе в действительности семь залуп, никто не считал, но доедать его почти все отказались. И только один пилот, который не слышал всего этого разговора, опустошил свою тарелку с большим удовольствием, с удивлением посмотрев на товарищей:
- Эх, зря вы не доели. Там на дне самый смак оседает!
|
|
Из юрты вышел человек с тележкой и мешком
И по дороге в дальний путь отправился пешком.
Он был готов, готов к тому, что труден путь и долог.
Он шел в далекую Москву, чтоб выполнить свой долг.
Он шел по тундре мимо стад, сквозь тучи мошкары,
И ненцы, чукчи, якуты несли ему дары.
Он с ними преломлял хлеба и ночевал у них,
Потом вставал, и снова путь слагался, словно стих.
Из тундры вышел человек и перешел в тайгу.
А время шло, и вот уже дорога вся в снегу.
Но он идет, и с ним друзья - чтоб веселей идти.
Буряты выстроились в ряд с дарами вдоль пути.
У нас огромная страна, немеряно тайги.
И в ней везде его друзья. Ты другу помоги.
И омичи, и томичи, ханты, манси, Ямал.
И пол-России позади, а впереди Урал.
В Кремле аврал! Переполох! Идет на нас беда!
Остановить! Закрыть мосты! Отменим поезда!
В России множество дорог, их все не перекрыть.
А он идет, и он дойдет, и так тому и быть.
Ты скажешь мне, что все не так? Шамана взял ОМОН?
Не про шамана я пою. Идет совсем не он...
|
|
Когда кунджа — это рыба такая, отнерестившись скатывается в море, на зимние квартиры, самое время для ее ловли. Рыба хищная, сильная, жрать хочет всегда и ловится на удочку. Поэтому зачекрыжить такую на крючок, в метр длиной, оргазм для рыбака. Но осень. Днем еще припекает, а вот ночью... Ну так и по реке уже идет шуга — первый обломанный ледок. Поэтому идти на рыбалку днем, девять километров по тундре, с полным боекомплектом, в несколько литров, закуской, снастями, котелком и прочим лучше в майке. Накрайняк в легкой ветровке, но впереди ночь, поэтому поневоле приходится тащить еще и телогрейку. Самые выносливые берут еще спальные мешки, ватные брюки. В общем все, что может помочь пережить осеннюю ночь. Как ее пережить, об этом и разговор.
Серега готовился к ночи тщательно. Сгреб остатки костра в кучу. На прогретое место притащил пожухлой травы. Кряхтя прикатил из лесу три бревна, положил их на костерок, два снизу, одно на них сверху и начал раздеваться.
-Ты не охренел случаем? - поинтересовались мы, - ночью ведь уже иней. И хмыкнув ломанулись в лес за сушняком. Наш «пионерский» костер, был явно горячее его трех бревен.
-Да и вы бы не вспотели ночью ребята! - посмотрев на наши приготовления, резонно заметил Серега.
-Жизнь покажет. Кто вспотеет, кто замерзнет, - оценив, что он снял сверху до пояса все, вплоть до майки, ответили мы. Правда потом он накинул на голый торс телогрейку. Именно накинул, а не одел в рукава. Подвернул, лег к своим бревнам спиной и захрапел. Как младенец — если те храпят конечно.
Мы опять хмыкнули, напялили все что было, допили все что оставалось и кружком расположились возле нашего костра, который взмывал в темное небо пламенем и снопами искр. Ночные заморозки почти не чувствовались, водка грела изнутри, а костер снаружи. Жизнь была прекрасна. Если бы часа через три, не начались кошмары.
-Ой, горю, горю, горю!!! - раздалось в ночной тишине и что-то тлеющее, раздуваемое на скорости ветерком, бросилось к реке. Феерично взметнуло воду и зашипело. Мы очумело подскочили и огляделись. Тлели многие. Костер уменьшился в диаметре вчетверо и мы инстинктивно ползли к теплу — во сне. Но костер отдаляясь, оставил кучу угольков и пепел на который мы наползали. Телогрейки, ватники, все тлело. У кого больше, у кого меньше. Спал только Серега. Как младенец. Улыбаясь во сне. Единственный, кто не вспотел и не замерз. Почему у многих из нас возникло желание его пнуть, я не знаю. Но наверное потому, что он ни на что не среагировал, продолжая причмокивать во сне.
|
|
Два чукчи тащат по тундре моржа за задние ласты. Морж клыками делает глубокие борозды. Встречный геолог говорит: - А вы за клыки возьмите, легче будет! Чукчи послушались. Один говорит: - Какой, однако умный геолог, легче тащить. Другой отвечает: - Дурак, однако, геолог, обратно на берег пришли.
|
|
Есть у меня родственник. Троюродный брат моей мамы. Они в одной деревне родились и выросли. Дружили очень. До сих пор общаются.
Дядя Ваня - мужик большой. У меня рост 176, я ему по плечо. В его ладонь две моих влазят. Он отучился в ПТУ на тракториста. Потом СА, "мотолыгой" властвовал. Потом почему-то Киргизия. Там женился на полукиргизке, дочь появилась.
После рождения дочери в Магадан переехали, там в ППС устроился. В ресторане при пресечении буйства в ответ на оскорбление выстрелил в голову обидчика, убил, получил 7 лет, отсидел от звонка до звонка.
После освобождения приехал обратно в Магадан, где долго работал на "Комацу", делал радиорелейку и другие работы для армии. За работу получил орден Трудового Красного Знамени. Потом БАМ.
Дядя Ваня не курил и не матерился, наколок не имел. Писал стихи, любил Есенина и Высоцкого. Много читал, особенно про историю (Пикуль,Сибирь,Колыма,Магадан). Самое страшное от него было услышать - Счас пятак начищу. Это значило, что терпение кончилось, и оппоненту надо было ховаться если успеет.
Дядя Ваня пил. Много и все, что подпадает под категорию "качественные водка и самогон". Коньяки и т.п., а так же пиво никогда не употреблял. Правда, пил только в свободное от работы время. На работе ни-ни. Тракторист-орденоносец он был.
У дяди Вани золотые руки. Он может все. Поштукатурить, сварные работы, приготовить обед, починить кран и утюг, провести электичество в дом, разрисовать плитку в ванной, выжить в тундре. Одного он не может - управлять автомобилем. У него никогда не было своего авто.
Пенсия у него большая, и он мог себе позволить алкогольные излишества. В 63 года он в какой-то забегаловке в ответ на оскорбление ткнул ножом в оппонента. Сел на три года, вышел после "звонка". Опять ни одной татуировки, опять не матерился, не курил, писал стихи.
В позапрошлом году дяде Ване исполнилось 80 лет. Мама звонила и хотела поздравить. Его жена как всегда сказала - Вон он опять валяется на диване, ни тпру, ни ну.
Я тоже так хочу в 80 валяться на диване, нажравшись качественной водки, и не умереть через 5 минут. Но для меня это фантастика.
|
|
dtf, "Якутские разработчики анонсировали The Day Before — постапокалиптическую MMO с открытым миром"
Действие The Day Before развернётся в Северной Америке после вспышки некой пандемии, из-за которой часть людей превратилась в каннибалов, а те, кто не подвергся заболеванию, начали убивать друг друга в борьбе за ресурсы.
Олег Ильин:
Лучше бы про постапокалиптическую Якутию сделали, заколебали уже игры про СШП.
Murgen:
Вместо толп зомби на улицах города - хуячишь три часа по тундре на оленьей упряжке, чтобы встретить пару якутов-каннибалов.
Вместо исследования небоскребов - лутаешь юрты.
В качестве средства передвижения прокачиваешь сани для повышения вместимости, улучшения скольжения салазок по снегу и навешиваешь на оленей броню с шипами, чтобы отбиваться от голодных волков.
Artem Suleymanov:
Вместо толп зомби просто -50. Вместо всего просто -50. Была уже такая игра про Якутию - frostpunk называлась )
А так да - менее тривиальный и более близкий авторам сеттинг было бы интересно увидеть. Другое дело что Якутию продавать вероятно труднее чем Америку )
Неопознанный Сыч:
> Вместо всего просто -50
Можно ещё в Rimwold на ледниках играть.
На поселение нападают рейдеры, пока они добегают непосредственно до базы, половина умирает от переобморожения, оставшиеся ломятся в твои двери и тоже умирают от переобморожения.
|
|
Отправили из средней полосы России двух монтажников на Чукотку в командировку, связь налаживать в тундре (ну или где там). Поскольку у нас +40 в тени, они улетели налегке, в шортиках, им еще снабженец заботливо сунул средство от комаров. Если бы там в таком дубаке остались комары, они бы померли со смеху, как все в аэропорту
|
|
Желток,как солнцем обожжённый,
застыл в объятиях белка.
Костёр и тундра.День тяжёлый.
Морозец уши жмёт слегка.
Уже и чайник закопчённый
на тёмных камушках бурлит.
Устал я.Рядом друг учёный,
вовсю бранит радикулит.
Ему таблетки анальгина
за пачку табака отдам,
что он,учёная скотина,
в застывшей тундре потерял?
Найдёт здесь залежи метана,
а после тундру разнесут.
Нет,человечество - отрава
и на экваторе и тут.
|
|
В 1902 году в Пскове, в семье лесника родился Глеб Травин. Рос, учился, отец научил его выживать в лесу, после уже сам Глеб вел кружок охотников-следопытов. B 1923 году в Псков зарулил голландский велосипедист Адольф де Грут, объехавший всю Европу. Его рассказы так впечатлили Травина, что он сам решил замахнуться на кругосветное путешествие. Его за границу, разумеется, не выпустили, и в 1927, увольняясь из Красной Армии, он указал местом рождения Петропавловск-Камчатский и получил туда бесплатный билет. В Петропавловске Травин открыл артель как электромонтер и начал заниматься подготовкой к путешествию и тренировками — выбил себе американский велосипед, купил ружье, отрастил длинные волосы (шапки у него не будет ближайшие три года).
В 1929 он стартовал на пароходе из Петропавловска во Владивосток, с собой у него было немного вещей, стратегический запас еды (шоколад и галеты), компас, ружьишко, кожаная куртка, удочка и маршрутная книжка, чтобы отмечать в ней все пункты остановки у местных властей. И поехал.
Ел два раза в день, в 6 утра и в 6 вечера, питался подножным кормом, спал на куртке на земле. Как ни удивительно, он проехал всю Сибирь и Среднюю Азию, перевалил через Кавказ, переплыл на пароходе Каспий, добрался до Крыма и оттуда прибыл в Москву. В Москве во всесоюзных обществах ГТО его, как он вспоминал, встретили с презрением, зато в союзе велосипедистов поощрили запасными покрышками. Травин в Москве не задержался и поздней осенью приехал в Петербург, заехал в Псков и двинулся через Кольский полуостров к Мурманску.
Оттуда он добрался до Архангельска, удивляя местных велосипедом на замерзших ледовых просторах и начал пробираться вдоль берега Северного Ледовитого океана к Новой Земле и Диксону. Без шапки, на велосипеде.
Дальше начинается жесть, поверить в реальность этих событий почти невозможно.... Где-то на велосипеде, где-то пешком (в руках с велосипедом), где-то на лыжах, но Травин шел по замерзшему Северному Ледовитому океану – по-прежнему без шапки, палатки и припасов. Он ночевал в снегу, примерзал меховым комбинезоном ко льду, выдирал ошметки одежды и сапог и практически босиком ехал на велосипеде к ненецким чумам, пугая всех своим видом. Когда, наконец, Травин ввалился в ненецкий чум, ноги были сильно обморожены. Опасаясь гангрены, он решил, что потемневшие и распухшие большие пальцы лучше ампутировать, и тут же отрезал их ножом. Глядя на это, ненцы решили, что перед ними не человек, а дух. Так по окрестностям распространилась весть — едет по тундре сам черт на железном олене. Сам питается древесным углем, а оленю и вовсе не нужна пища. Он ночевал внутри убитых оленей — и все это время упорно двигался в сторону Чукотки. Он поражал начальников радиостанций на Крайнем севере, когда входил с мороза в здание, ведя велосипед; правда галеты и шоколад, свой стратегический запас, он наконец в Арктике подъел.
В июле 1931 года Травин добрался до мыса Дежнева — крайней точки северо-восточной части России. Там он соорудил скромный памятный знак в честь окончания полярного перехода и сразу же принялся отправлять телеграммы — вновь просил разрешения выехать за границу, чтобы не медля продолжить путешествие — проехать по западному побережью обеих Америк, достичь Огненной Земли, переправиться в Африку, пересечь Сахару и Аравию, оттуда — в Индию и Китай, чтобы через Тибет и Монголию вернуться в Россию. Ответная телеграмма в выезде отказывала и предлагала с ближайшим судном вернуться в исходную точку своего путешествия. В августе на китобойном пароходе Травин вернулся на Камчатку.
А дальше Травину вручили вымпел с памятной надписью: «Камчатский облсовет физкультуры активному ударнику физкультурного движения Камчатки». И значок ГТО. Писатель Викторин Попов, посвятив Травину главу в своей книге про Север, назвал ее «Никчемный герой» — пока страна выполняла пятилетку в три года, тот прохлаждался неизвестно где.
Человек, который в одиночку проехал больше 85 тысяч километров на велосипеде, половину из них - по берегу Северного Ледовитого океана, умер всеми забытый в 1979 году. Сейчас о нем вспоминают только завсегдатаи велофорумов. Вспоминают и снова принимаются критиковать рамы, вилки, ободья — эти ломаются, эти гнутся. А допотопный «Принстон» прошел 85 тысяч километров, преодолел пустыни, горы, Арктику — и ничего.
|
|
Я, молодой геолог, должен доставить из Москвы в Питер довольно много экспедиционного снаряжения и прочего груза, т.к. экспедиция вылетает в Якутию из-под Питера. Отправлять транспортной кампанией неудобно и хлопотно, поэтому решаю отвезти снарягу на машине. В моем распоряжении имелось на тот момент «яйцо на колесиках» - японский микроавтобус Тойота Таун Айс 1996 г., и права, полученные полгода назад. Опыт вождения уже есть, но ко всем неожиданностям на дороге еще не адаптировался. Чтобы не удлинять путь, решил выехать пораньше и пройти Москву насквозь через центр, пока нет пробок, а не ехать вокруг по МКАДу.
Итак, начало 2000-х годов, начало июня, около 4 часов раннего утра, Москва…
Живу на юге Москвы, поэтому пошел на север с целью попасть в начало Тверской улицы, а с нее уже на Ленинградский проспект и далее прямо до Питера. Начало Тверской – за Красной площадью, а с юга к ней подходит Большой Москворецкий мост (который начинается на Васильевском спуске и идет через Москву-реку на Большую Ордынку). Вот с нее я и приехал… Машин нет, народу нет, солнышко встает, спать еще хочется… Съезд с моста возле храма Василия Блаженного довольно странный на мой утренний взгляд, куча бетонных блоков и знаков стоят как попало и пытаются объяснить всем своей конфигурацией куда можно, а куда нельзя. Я решаю эту задачу в рамках своих возможностей, проезжаю прямо и поворачиваю направо, попадая на улицу, которая мне визуально знакома, но названия которой я не помню. Улица пустая, симпатичная, идет почти туда, куда мне надо. Еду не спеша, пытаясь понять, куда попал и куда она меня выведет. Проезжаю ее почти до конца и вдруг попадаю на светофор, который стоит почему-то задом ко мне, а за ним стоят машины в ряд, но почему-то во всю ширину улицы – И ВСЕ СМОТРЯТ НА МЕНЯ! Останавливаюсь чинно перед светофором, пытаясь осознать, что пошло не так, как вдруг сзади раздается приближающийся рев сирен, ко мне подлетают две гаишные машины и блокируют меня, одна спереди, вторая сзади. Из них выскакивают четыре гаишника (светофор все еще работает, машины все еще стоят и смотрят на меня), берут меня на абордаж, вытаскивают из моего микрика, забирают ключи, закрывают машину, сажают в заднюю машину, а передняя с одним водителем-гаишником остается возле моей. Машина со мной разворачивается и под сиреной несется обратно к Васильевскому спуску в сторону Кремля. В это время светофор переключается и за нами едут все машины, которые стояли за ним. Все это занимает менее минуты и только возле Кремля до меня наконец-то доходят две вещи: 1) улица, по которой я ехал, имеет одностороннее движение; 2) меня похитили гаишники и дальнейшая моя судьба непредсказуема.
Гаишники в машине зажали меня на заднем сиденье с двух сторон, молчат, но смотрят со странной смесью уважения, сожаления и удивления. Подлетаем с сиреной к началу моста возле храма, там стоит еще одна машина гаишников. Меня в нее сажают на пассажирское сиденье спереди, захлопывают дверь и возле нее встает гаишник, чтобы я не сбежал. Спереди за рулем сидит огромный мужик в форме, с погонами майора. Он что-то дослушивает по рации, поворачивается ко мне и с огромным удивлением оглядывает. Молча. Я в футболке, под два метра, стриженный налысо, весь мокрый (жарко, хоть и ранее утро).
- Ты кто такой и откуда взялся? Документы есть? – спрашивает.
Отдаю ему документы, представляюсь хрипло.
- Ты понял, почему ты у меня тут сидишь?
Говорю, что начинаю догадываться, но где накосячил – пока не понимаю.
- Ладно, - говорит, - поехали, покажу.
Заводит машину, мы выдвигаемся в начало моста и он едет по моей траектории, попутно объясняя мне, где и что я нарушил. Объясняет все спокойно, доходчиво, но в голосе его чувствуется все еще нерассосавшееся удивление перед человеком, которому он все это рассказывает. Когда мы доехали до моей машины, он закончил фразой:
- Итак, четырнадцатое твое нарушение: остановка перед светофором с его обратной стороны на улице с односторонним движением. Это твоя машина? Показывай, что везешь.
Говорю, что ключи у вашего коллеги. Оставшийся охранять мою машину гаишник по взмаху его руки открывает микрик. Майор долго молча смотрит с разных сторон на забитый под завязку салон с лопатами, генератором, кучей баулов, ящиков и т.д. После чего так же молча разворачивается, и мы вместе возвращаемся на исходную позицию возле храма.
Остановившись, он всем корпусом поворачивается ко мне и спрашивает:
- Ты понял, что я тебе рассказал и что ты сделал?
- Теперь понял…
- Повторяю: в сердце столицы, почти на Красной площади, на глазах трех изумленных экипажей машин ГАИ и лично моих глазах целого майора ты 14 раз нарушил Правила, и был остановлен только после погони в начале улицы Варварки, на которой одностороннее движение (я, про себя черт, так вот как улица называется!). Как ты думаешь, что тебе за это будет?
Раннее июньское утро постепенно начало превращаться в моих глазах в мрачные вечерние сумерки… На вопрос майора у меня совершенно на автомате был сформулирован единственный ответ:
- Насколько я понимаю, в данной ситуации вы меня даже до Лобного места не доведете, а расстреляете прям здесь, всеми тремя экипажами? Можно я хотя бы буду стоять лицом на восток: последний раз на солнышко посмотрю, да и вам целиться удобнее будет?
Майор замер, вглядываясь в меня, потом хмыкнул и говорит:
- Ты не волнуйся, мы не промахнемся, все хотят в тебя в упор по обойме засадить.
Сумерки в моих глазах превратились в кромешную ночь.
- Прежде чем мы тебя к стенке поставим, скажи, что за барахло у тебя в машине? Его после расстрела куда девать?
Я начал рассказывать, что везу экспедиционный груз в Питер, там то-то и то-то, сам из МГУ, геолог…
- Куда планировали лететь, что делаете?
Понимаю, что он хочет, чтобы я перед смертью немного успокоился и принял должное возмездие за вопиющие нарушения без нервов.
Начинаю рассказывать, что работаем мы в Восточной Арктике, изучаем вечную мерзлоту, подземные льды, в тундре, там мамонты, носороги и т.д. Как только я дошел до мамонтов, майор меня прервал:
- Подожди.
Высунулся из машины и своим ребятам:
- Так, все кто свободен – подошли сюда, открыли правую дверь и слушаем, что он говорит!
Дальше я часа полтора рассказывал про мерзлоту Якутии, мамонтовую фауну, тундру современную и тундростепь древнюю, наши в ней работы и т.д. Мне задавали вопросы (!), причем не только майор, но потом и гаишники! Я отвечал, мы спорили (!) про то, сами мамонты сдохли или им древний человек помог… Гаишники слушали с неподдельным интересом, я почти забыл, что это лекция перед расстрелом.
Когда все вопросы прояснили, майор говорит:
- Иванов и Петров (фамилии изменены, я их уже не помню), отвезите его к машине и проводите до начала Тверской, чтобы он больше никуда не заехал!
Я, в некотором офигении:
- А как же мой расстрел?!
- Пока откладывается! Дело у тебя интересное, в нем от тебя больше пользы будет, чем в виде корма червям! Но больше не нарушай, будь внимательнее! Удачи!
Я, все еще не приходя в себя:
- Спасибо!
Гаишники, пока везли меня к машине, сказали, что не иначе как где-то с обратной стороны Земли на Америку астероид упал: майор в их отделении слыл страшным монстром и не зря его ставили на контроль дорожной ситуации на самых ответственных участках. А что с ним сегодня произошло – непонятно, потому как за мои нарушения мне действительно светил расстрел. Они проводили меня с мигалкой аж до Белорусского вокзала, поставили на вылетную магистраль и только удостоверившись, что я поехал в нужном направлении, развернулись и ушли обратно.
А я ехал и не мог поверить случившемуся. До сих пор уважаю мамонтов и их соратников по тундре, за то, что они были, и что их судьба до сих пор интересует даже полицейское начальство. Осенью я несколько раз приезжал на Васильевский спуск, хотел подарить майору зуб мамонта на память, который привез с полевых работ, но так его и не встретил. Фамилию он свою не назвал.
Правила я с тех пор стараюсь не нарушать, а под лобовым стеклом у меня болтается небольшой кулончик в виде мамонта, привезенный из Якутска.
|
|
Немного о чае
Работали в экспедиции на дальнем арктическом острове (детали раскрывать не буду, т.к. все участники еще живут и здравствуют, могут шею намылить за разглашение). Остров небольшой, народу 15 человек, столовая в большой палатке. Основная группа работает недалеко от лагеря, несколько человек, включая меня, шарахается маршрутами по всему острову. Встречаемся, соответственно, за завтраком и на ужине. Одна из центровых фигур экспедиции (помимо начальника, конечно) – механик Серега. От него зависит работа дизеля, тепло в бане, и вообще он отвечает за все, что должно крутиться и выделять тепло и электричество. Механик прошел несколько дрейфующих станций в Арктике, работал не один раз в Антарктиде, характер имеет веселый нордический и спокоен, как его трактор ДТ-75. Раздразнить его очень сложно, довести до взрыва – невозможно, поэтому затяжная позиционная война началась совершенно неожиданно – выяснилось, что и он и я нежно любили чай каркадэ. Этот замечательный напиток (кому чай, кому компотик) я любил потому, что в горячем виде его благородная кислинка с сахаром замечательно освежала после тяжелых маршрутов по тундре. Аналогичное воздействие на меня оказывало только густое варево из брусники, но в столь высокоширотной Арктике она уже не водилась. Почему каркадэ любил механик осталось загадкой, видимо, это была простая настоящая любовь, которая необъяснимая. Проблема была в том, что каркадэ в наших запасах было мало, а у Сереги был приоритет, т.к. он был Главный Механик, а я просто геолог. Пили мы каркадэ только по вечерам, строго подсчитывая листики в чужой кружке, но больше его от этого не становилось… Запасы благородного напитка были оценены нашим поваром в неделю его потребления всем составом. Пришлось временно объединиться с механиком и запугать всех остальных, чтобы о каркадэ даже не мечтали. Срок увеличился до 2.5 недель, но на фоне двухмесячных работ ситуацию это не спасло. Помогла случайность…
На противоположном конце острова была заброшенная полярная станция, на обширный склад которой мы иногда наведывались. За 10 лет после ее закрытия там никто не бывал, кроме белых медведей, т.к. даже суда сюда не заходили – далеко и ледовито. Поэтому при достаточной настойчивости можно было найти много интересного. Вот Серега как-то и раз и нашел… Привозит в лагерь с полярки две фанерные бочки, литров по сто каждая. Открываем за ужином одну – сушеный лук. Уррра, теперь все будет в три раза вкуснее! Открываем вторую – там каркадэ! Никто даже пикнуть не успел, Серега мгновенно обнял бочку: «Моё!». Мне он благородно отдал все запасы нашего каркадэ и честно заваривал свой только из бочки. Аромат от его напитка шел немного странный, но цвет его был даже гуще, чем у меня, что Серегу очень радовало. Механик поглощал напиток чуть не ведрами, листики все съедал (как и я). Единственное, что его огорчало – не было той самой кислинки, но все понимали, что для чая, полежавшего 10 лет в бочке среди медведей, это, наверное, нормально. Остальной народ радовался за нас, так как уже отвык от каркадэ и особо не претендовал ни на мой, ни на механический. Тишь да благодать установились в лагере по утрам и вечерам…
Как-то раз, недели через две, Серега подходит и спрашивает: «Слушай, а когда ты в домик на отшибе ходишь, у тебя струя какого цвета?». Нормального, говорю, обычного. «А у меня темно-красного, цвета каркадэ…». Сходи к доктору, говорю, пусть он тебе что-нибудь пропишет или анализ какой сделает… «Не, не пойду, чего он будет мой каркадэ анализировать!». И не пошел.
Подходил к концу второй месяц, готовились к переброске. Мой каркадэ почти закончился, неумеренное потребление бочкового чая механиком привело к тому, что он уже тоже нащупал дно бочки. За пару дней до вертолета он торжественно вечером перевернул бочку, вытряс из нее последние чаинки себе в кружку и потянулся за чайником. «О, смотрите, тут какой-то листочек выпал» - раздался голос нашего милейшего доктора. Он поднял небольшой клочок бумаги, выпавшей со дна бочки и прочитал вслух: «Упаковщица номер пять. Свекла сушеная шинкованная». Серегина рука застыла над столом с поднятым чайником. «ЧЕГООО???!!!».
Как выстояла кухонная палатка – никто не знает до сих пор. Стол устоял только потому, что его ножки были закопаны в землю. Народ рыдал и ползал между стульев, рвал бумажку друг у друга из рук и почти каждый орал «Упаковщица номер 5, свекла сушеная…». Двое оставшихся суток медведи обходили лагерь стороной, потому что из него регулярно раздавались крики «Упаковщица номер пять!» и остров начинал дрожать…
Серега с тех пор каркадэ не пьет совершенно, хотя цвет струи у него нормализовался довольно быстро. Я же компотик из цветов суданской розы как любил, так и пью.
|
|
Об относительности мировосприятия
Почти 10 лет назад довелось мне работать на арктических островах со студенткой. Отношения были чисто рабочие - это предупреждение для тех, кто читает в надежде на клубничку. Полтора месяца мы бродили в грязище вдоль побережья, копали ее и тонули в ней же, мерзли и мокли в море и под дождями со снеговыми зарядами. За все это время не видели ни одного человека, зато живности кругом хватало: песцы, лемминги, чайки, белухи и прочая живность. Студентка все ждала белого медведя, но было непонятно: хочет она его увидеть, чтобы увидеть, или чтобы как следует испугаться и понять, каково это – испугаться по-настоящему. Ружье у меня с собой было, но иллюзий на его счет я не имел: чтобы завалить белого медведя в ближнем бою из двустволки надо иметь очень большой блат у Бога или взвод боевых ангелов, однако ни того ни другого у меня не было. Но время шло, а медведи обходили нас стороной...
В середине августа море очистилось ото льда совсем, и мы начали вдольбереговые маршруты на надувной лодке. Чтобы не таскать с собой лишнее барахло, палатку оставили в базовом лагере, а жили в маршрутах в лодке, под тентом. Лодку на берег вытаскиваешь, барахло из нее вдоль бортов снаружи ставишь – и получаешь квартиру размером 1.1 на 3.5 м, хорошая однушка на двоих:) В спальниках на надувном днище – одно удовольствие! В тенте были прозрачные вставки-окошки, так что светло и все видно.
Как-то после шторма, немного промокнув, вытащились на берег меж двух холмов, организовали пространство, поели и залегли спать. Ружье я всегда клал заряженным на надувной борт лодки, так что моя готовность к отражению неожиданностей складывалась из времени на то, чтобы проснуться, и чтобы протянуть руку, т.е. секунд 5 на все про все.
Ночь полярного дня, сумерки, по тенту слабо шумит моросюн, в спальнике тепло и сухо... Студентка тоже почти с головой в своем спальнике, лежим валетом. Дрыхну.
Вдруг раздается мощный удар по тенту и почти сразу – второй! Спросонок первое ощущение – землетрясение! Лодка качается! Открываю глаза. Надо мной покосившийся с одного боку тент, в нем окошко, покрытое каплями дождя, в окошке – морда медведя с выражением «Че это вы там делаете?!». Потом морда отодвигается, появляется лапа с когтями и хреначит (с точки зрения мишки – не сильно) по дуге тента. Дуга лопается, в окошке появляются пять дырочек веером. «Ах ты ж падла, мы же теперь промокнем!» - думаю я и со всей силы бью ладонью по баллону лодки. Раздается гулкий удар, медведь от неожиданности отскакивает и его становится видно целиком. Здоровый, гад! Размером почти с лодку... От удара на меня сваливается с баллона ружье, я его высовываю из-под тента и даю дуплет в воздух. Медведь отскакивает чуть дальше и ожидает продолжения шоу: надо же – три раза всего потрогал какую-то упругую инопланетную фигню и столько сразу событий со звуковым сопровождением. Я быстро перезаряжаю ствол, беру еще пару патронов в руки, впрыгиваю в болотники и в одних трусах выпрыгиваю из лодки. Краем глаза успеваю увидеть: студентка сидит в лодке, не вылезая из спальника и МОЛЧА и очень СПОКОЙНО смотрит на шоу с другой стороны баррикад. Из меня же адреналин бьет фонтаном: в трусах на медведя – это даже для меня круто. Помня, что лучшая защита – наступление, бегу на медведя, чвакая по размокшей тундре болотниками на босу ногу, ору что-то типа «Пошел вон, козел белобрысый!» (не матерюсь, рядом дамы!). Ствол в руках, но не стреляю... До мишки метров 20, он сидит на попе и смотрит на клоуна. Метрах в пяти от него мы не выдержали – я остановился (ну не прыгать же на него!), а он, наоборот, встал (ХЗ, чего от этой обезьяны ждать...). Несколько секунд мы смотрели друг на друга. «Миша, ну я не могу не прогонять тебя, там же студентка!». Это я сказал вслух, потому что надо было что-то сказать. «Да ладно, я понял. Давай я сделаю вид, что тебя испугался, но имей в виду, это я чисто так, для отвода глаз» - это сказали мишины глаза. Медведь развернулся и неторопливо побежал вглубь острова, а я пошел за ним. Он оглянулся – ты идешь? – я выстрелил в воздух. Тут он перешел на трусцу, я побежал за ним, постреливая в воздух. Через 50 метров у меня кончились патроны и я остановился, а медведь – нет. Он так и убежал неторопливо за холм. Я подождал немного, увидел его на следующем холме и понял, что он ушел по-честному. Мокрый от дождя, адреналина и пота я пошел к лодке. Студентка так и сидела в ней, не шевелясь, и глядя на меня. «Ушел, можно спать дальше». «А он не вернется?». «Кто его знает, но надеюсь, что нет». «Красивый медведь» - сказала она и легла спать. Я залез в спальник, немного выправил тент, и долго думал, пока не заснул, почему же я, опытный полевик, так дрожал и стремался этого медведя, пока мы с ним гонялись, а студентка молча и спокойно на все это смотрела и даже не испугалась? Что ж я, совсем никудышный трус?
Утром за завтраком спросил ее о наболевшем. Она с удивлением посмотрела на меня и говорит: «Вы же моей маме пообещали, что вернете меня целой и невредимой, чего мне было бояться? Я же Вам верю!». Я застыл, переваривая услышанное. Вот почему я так боялся – за меня никто никому ничего не обещал! А она добавила: «Тем более Вы так бегали в трусах по тундре за медведем, Вас любой испугался бы!».
Я до сих пор не могу понять, был ли это комплимент или я правда такой страшный. И до сих пор стараюсь найти перед полевыми работами кого-нибудь, кто кому-нибудь пообещает, что я вернусь. Мне так спокойнее.
|
|
Тундра.
Жизнь-это акция на раз,
В ней репетицый не бывает.
Судьба решает не на глаз,
Узнать,кто что-то о ней знает.
Зимой ты видишь белый снег,
Не редко вьюги завывают,
Сияние северного блеск,
Ведь многие о нём мечтают.
Пройтись по тундре в долгий день,
Увидеть низкие берёзки,
И солнце красное как тень,
Преследует тебя как в сказке.
Гордиться стоит тем что знал,
Тем,что увидел и запомнил,
И,что себе сам не солгал,
И подлость чуждую припомнил...
|
|
Когда после тридцатилетней разлуки я наконец встретился с младшим братом, годом младше меня, то по внешнему виду пришел к некоторым вопросам. Что его любимая рыбалка, ради которой он до сих пор никуда не переехал и мое таскание по женщинам со своей любимой ебалкой повлекшее исколесить пол-страны, во внешнем виде не принесли существенных различий. Это однозначно. Та же активно везде пробивающаяся седина, затрагивающая не только волос, но и усы со щетиной бороды. Такие же морщины. Так что в чем оно единение с природой, несущее долголетие и здоровье, вопрос для меня завис.
После долгих разговоров - «как ты, а ты как?, а помнишь, а ты помнишь?» темы стали ближе к насущному и на его вопрос - «чем хочешь заняться во время приезда?» у меня даже мысли не мелькнуло пройтись по своим бывшим любовницам. Я ведь тоже иногда смотрюсь в зеркало, поэтому не хотелось пугать и пугаться самому. Пусть будет так как помнится. А вот посетить друзей, посмотреть поселок желание было. А еще вспомнитьб как брат иногда все же вытаскивал меня на рыбалку.
Правда, как выяснилось, от поселка остались крохи. С четырех тысяч населения он скатился уже до четырехсот. А друзей осталось еще меньше. Поэтому оставалась надежда, что у брата найдется еще одна удочка и болотные сапоги с рюкзаком. Все это конечно нашлось. Но только когда он все достал, вдруг посмотрел на меня очень внимательно.
- А ты вообще с какой целью рыбалить собрался? - вдруг поинтересовался он.
- Да ни с какой, - опешил я, - побегать по речке, да гольца подергать.
- А, ну тогда ладно, - забрасывая на плечо карабин и заводя «квадрик», произнес он, - поедем к зимовью, там по Унже и 76-му ручью побродим.
- А чего ты карабин прихватил? - не понял я, - медведь что ли достает?
- Да не, с медведем мы в тандеме, это для туристов.
- Каких туристов? - все больше опешивал я.
- Да встретил у зимовья в прошлом году по осени. Приезжаю, а они на устье Унжи расположились. Уже пару десятков раз бредень завели. Штук двести самочек уже выпотрошили. Трое приезжих и один наш местный. Хорошо, карабин всегда при мне, заставил разуться.
На мой удивленный взгляд пояснил:
- Босиком-то по лесу и тундре далеко не убежишь. Сказал пристрелю. Откуда-то от вас, с запада. Бочонок под икру приготовили. Но походу и бочонок и бредень наш местный им подогнал.
- Я не понял, ты что, в рыбоохрану что ли устроился? - не понимал я.
- Да нет, конечно. И сам иногда браконьерю. На зиму рыбка-то нужна, а то и тебя угостить нечем будет.
- А что же тогда на них попер, жаба даванула что ли? - все еще не находил я объяснения.
- Понимаешь, братан, я здесь живу. И за всю жизнь рыбу никогда не потрошу, да и лишнего не беру. Только то, что можем съесть. У меня ведь сын Антоха здесь тоже остался. Правда, в городе, но как только отпуск - сюда приезжает. Да и внук тоже подрастает. Чо ж они-то ловить будут, если туристы все выгребут. В общем, если бы взяли вместе с рыбой, слова бы не сказал. Но столько не унести.
- Понятно, - наконец-то сообразил я. - Ну, а дальше-то чего, пристрелил?
- Да нет. Сказал, что если не сожрете, тогда точно пристрелю. Местный подтвердил, что так и будет. За три дня, пока рыба уже тухнуть не начала, они ее и варили и жарили и даже шашлык делали. Наелись наверно на всю оставшуюся жизнь.
|
|
Базировались мы тогда экспедицией на морском крае дельты реки Яны.
А там вся тундра усеяна была тысячами бочек, смытых за десятки лет паводками с берегов реки. Большая их часть были дырявыми, без пробок и заиленными внутри, помятыми, но попадались и закрытые с остатками бензина и солярки, а даже один раз мы нашли полную бензина с маркировкой на крышке "USA 1943" и с пломбой. Вот бензин из неё мы на свою голову использовали для своих лодочных "Вихрей" и горько об этом потом пожалели, спалив напрочь поршни этих моторов: очень высокооктановый он, для истребителей "Аэрокобра" и "Спитфайр", поставлялся туда в войну для перегонных аэродромов Алсиба.
В какой-то момент к нашему острову неожиданно пристала баржа, полная народу из посёлка Нижнеянск, расположенного в двадцати километрах выше по реке. Оказалось - коммунистический субботник у них. Цель этого субботника - собрать по тундре пригодные к использованию пустые бочки (в том климате они ржавеют долго), кончаются они на поселковой нефтебазе, опять же с экологической точки зрения очень полезно этот металл подсобрать.
А там тундра голая, болото. Сложно эти бочки к барже по нему катить! Но в дальний выезд мужики местные подготовились основательно: кроме водки и спирта почти у каждого ружьё - вдруг какая дичь попадётся? Но какая там дичь рядом с этой галдящей толпой? Все срочно поулетали и поубегали уже.
И вдруг началась канонада по тундре. Что такое, подумали мы? Позже оказалось, что умные местные жители придумали изящное решение, чтобы не корячиться и эти бочки издалека не катать. Приказ же был брать только целые? Ну и вот - если в такую найденную целую бочку выпалить картечью, то она вся в дырках и её можно не брать, пусть начальство проверяет, а с чистой совестью идти на баржу выпивать-закусывать и праздновать успешное окончание этого коммунистического субботника.
Велик, могуч, искусен и изобретателен был ум советского человека!
|
|
12 |
