Результатов: 8

1

Сегодня в метро: напротив девочка лет четырёх стоит на коленках на сиденье, рассматривает пейзаж за окном (лёгкое бутовское метро). Заезжаем в туннель. Бабушка говорит: "Садись, Катюша, нормально, там уже смотреть нечего". Девочка разворачивается, окидывает нас, сидящих напротив, скучающим взглядом и громко констатирует: "Да тут тоже смотреть нечего".

2

Они уходят ночью или под утро. Чаще ночью. Заранее зная, что уйдут.
Некоторые не могут смириться. Они задают вопросы. Кому? Никто им не ответит. Все ответы находятся в них самих.
Я сижу в обшарпанном кожаном кресле, жмурясь на свет галогеновых ламп коридора. В воздухе пляшут невидимые пылинки и чьи-то сны, полные кошмаров.
- Ну-ка, иди отсюда, - шикает на меня дежурная медсестра Сонечка. Она хочет казаться взрослой кошкой, но пока еще котенок.
И она плачет иногда в раздевалке, я видела. Ничего, привыкнет. Они все привыкают.
Я лениво потягиваюсь и спрыгиваю на пол. Этот драный линолеум давно пора поменять.
Кажется, сегодня уйдет тот парень, который выбросился с балкона. Люди не умеют падать на лапы, у них нет хвоста. Дурачье.
Пойду, проведаю. Пусть ему не будет страшно в пути.

- Соня, где Максим?
- Он в ординаторской. Чай пьет.
- Операционную! Срочно! Готовьте плазму, большая кровопотеря. Четвертая плюс.
- Бегу, Олег Николаевич.
- Соня! Почему у нас в коридоре бродит полосатая кошка?!
- Какая кошка?
- Тут только что сидела кошка… Черт, вторая ночь без сна.
Коридор наполнился вдруг звуками – топотом ног, звяканьем металла, негромкими голосами. Из палат выглянул кто-то ходячих больных и тут же мигом шмыгнул обратно.

- Господи боже…
- Соня, перестань. Ты мешаешь, вместо того, чтобы помогать.
- Олег Николаевич, она же вся…
- Я вижу. Тампон. Соня! Не спи в операционной.
- Простите, Олег Николаевич.
- Ты как будто вчера увидела человеческое тело в разрезе.
- А меня даже хотели отчислить с первого курса. За профнепригодность. Я в морге в обморок падала.
- Уфф… Как же он ее испластал. Как свиную тушу. Максим, что с давлением?
- В пределах нормы. А кто был нападавшим, известно?
- В полиции разберутся.

- Кс-кс. Иди сюда, Мурка.
Я приветливо машу хвостом старушке из двухместной палаты, но проскальзываю мимо. Некогда, некогда. А у вас просто бессонница. Попросите потом Соню, она вас спасет маленькой розовой таблеточкой.

В реанимации всегда пахнет мышами. Не могу понять, почему. Стерильно, вымыто с хлоркой, белым-бело, но пахнет мышами. Никогда не видела на этаже ни одной мыши. Наверно, это мыши, которые едят жизни. Грызут потихоньку человека изнутри, грызут… Когда я прихожу, они затихают. Ждут, когда уйду, чтобы выйти из темных нор и приняться за свое.
Парень еще здесь, я чувствую его присутствие, но он так слаб. Хотя люди сильны. Сильнее, чем они себе в этом признаются.
Я ложусь ему в ноги и всматриваюсь в туннель, откуда за ним придут. Не бойся, я с тобой.

Спустя месяц.

- Соня, я опять видел сейчас на окне у столовой кошку. Какого хрена?
- Олег Николаевич, ну какая кошка?
- Какая, какая… Полосатая, с хвостом. Вы ее прячете, что ли, всем младшим персоналом?
- Олег Николаевич, я понятия не имею, о чем вы говорите.
- Я вас всех уволю, к такой-то матери… Что вы улыбаетесь? Через полчаса обход.

Выглядываю из-за угла столовой. Кажется, хирург ушел, можно продолжать свой обход.
Я знала таких людей по прошлым жизням. Громогласные, ворчливые, но совершенно безвредные. Помогут, попутно обложив матом. Не все понимают разницу между формой и содержанием. Лучше спасти с матом, чем столкнуть в пропасть, ласково при этом улыбаясь.

А вот о форме… В палате номер шесть лежит девушка, которую изнасиловали, изрезали ножом, а потом бросили в лесу, недалеко от дороги. Бедняга выползла к утру на железнодорожное полотно, где ее и нашли обходчики. Врачи удивлялись, как она смогла выжить. Вопреки всем законам биологии.
Я много знаю про законы биологии, а еще больше про отсутствие этих законов там, где они не нужны.
У девушки восьмая жизнь. Предпоследняя.

- Кс-кс, Кошка, - зовет меня она.
- Мрр.
- В больницах не может быть животных, - удивляется девушка. Она сидит в кресле, в дальнем тупиковом коридоре у окна, в теплом байковом халате. Кутается в него, словно мерзнет.
- Мрр.
- Какая ты пушистая. Посиди со мной, Кошка.
- Мрр.

Девушка гладит меня по спине, безучастно глядя в глухую стену, покрашенную в унылый синий цвет.
- Зря я выжила, - вдруг говорит она спокойно, словно раздумывая.
Я укладываюсь на колени, обтянутые веселой тканью в горошек, потому что надо слушать.

- Вот я читала в интернете, что умирающие видят жизнь, которая проносится перед глазами в последние минуты. А потом их затягивает в тоннель… Сияющий, как звезда или солнце. Ты слышишь?
- Мрр.
- А я видела не свою жизнь. Вернее, много не своих жизней. Сначала я вроде бы стояла по колено в ледяной бегущей воде и держала за руку маленького мальчика. А потом оступилась и выпустила его руку… Он закричал и ушел с головой под воду. А я не прыгнула за ним. Потом я видела горящий город и мечущихся людей. В каком-то из домов горел мой отец, а я не знала – в каком именно. Это было ужасно. Потом я оказалась в толпе ярко одетых женщин. Они смеялись, задирая юбки, и хватали за рукава проходящих мимо мужчин. И я тоже… смеялась. А в одном видеокадре я насыпала в суп яд. Кажется, я хотела убить своего мужа…

Эти картинки сменялись перед моими глазами, словно в детской игрушке. У меня была такая в детстве – калейдоскоп. Можно было сложить мозаику как угодно красиво. Правда, в том калейдоскопе, что мне снился, складывались только страшные узоры. И ни одного… ни одного светлого и радостного.

На мою макушку между ушами вдруг капнуло. Я потерлась головой о безучастную руку девушки, подталкивая ее носом, чтобы она меня погладила.
Девушка шмыгнула, вытирая бегущие по лицу слезы.
- Уж лучше быть кошкой, правда? – спрашивает она меня, улыбаясь сквозь слезы.

Правда. Будешь еще. Если повезет. А не повезет, так начнешь цикл заново.
Поплачь, поплачь. Я тоже когда-то плакала. Когда умирали мои дети на руках. Когда меня разрывало на части снарядом. Когда сжигали на костре, и когда убивали за преступление, которого я не совершала.
Сейчас человеческая память мне ни к чему. Да и короткая она. У нас, кошек, куда длиннее.
- Я теперь не смогу родить. Никогда. Интересно, если женщина не замужем, она сможет взять ребенка из детского дома, как думаешь?
- Мрр.

Я вижу бегущую по коридору Соню. Она ищет свою подопечную, и она сердита.
- Казанцева, вы знаете, что давно пора на вечерние уколы?
- Простите. Тут… с кошкой вот…
Сонечка воровато оглядывается и гладит меня по спине.
- Давайте мне Муську, а сами бегом в процедурную. Понятно?
Больная кивает и уходит в направлении процедурного кабинета, а медсестра берет меня на руки, подносит к груди, чешет за ухом.
- Ах ты ж… полосатая морда. Пойдем в столовую, там сегодня была творожная запеканка. Тебе оставили пару кусочков.

- Соняяяя! Опять эта кошка! Немедленно выбросите ее в окно!
- Олег Николаевич, какая кошка?
- Вы издеваетесь, да?
- Нет, я вас люблю, Олег Николаевич.

Я улепетываю по коридору в сторону столовой. У дверей старушки с бессонницей останавливаюсь, насторожив уши. Эти звуки ни с какими другими не спутать, ведь в окно палаты осторожно скребется клювом поздняя гостья - смерть.
Просачиваюсь через приоткрытую дверь в комнату, запрыгиваю на кровать. Пожилая женщина так хрупка и мала, что под тонкой шерстью одеяла совсем не ощущается ее тело.

- Привет, Мурка, - улыбается она. – А у меня что-то так сердце щемит. Хочется очень увидеть внука… А он гриппом заболел. Но мне дали его послушать по телефону. У меня такая чудная невестка. И сын золотой. Приносили вчера торт, апельсины… Хочешь колбаски?

Я слушаю холодное шуршание в окне и мурлыкаю, мурлыкаю, заглушая скрип форточки, куда протискивается костлявая лапка. Ох уж эта девятая жизнь.
Нет ничего хуже одиночества в такие минуты.
Поэтому я рядом.

3

Когда мы начали ходить на практику в больницу, только-только проклюнулись истории о загробном мире, полете душ через туннель, и появились первые чумаки...

Разумеется, мы, как студенты, пользовались возможностью задавать пациентам самые различные вопросы. Один раз мы узнали, что в послеоперационной палате лежит мужик, который перенес клиническую смерть во время операции. Прибежали, представились, немного поболтали, спросили,
не очень ли он утомлен. Стали задавать дурацкие вопросы, а как подступиться к интересующему нас предмету - не знаем. Мужик мяться не стал, посмотрел на нас, спросил имена, сказал, что сам все расскажет:
"Ну привезли меня сюда, врач осмотрел..." нам не терпится узнать про главное, но сидим тихонечко, не перебиваем, а он рассказывает все подробненько, какие анализы, какой диагноз, как его мыли-брили перед операцией...

"Ну, а во время операции ничего такого??"

"Обожди... Привезли меня, этот в очках и маске говорит считай..."
В палате уже темно стало, нам неуютно, страшно немного, а он продолжает:
"Потом не помню... Темнота, туннель какой-то, женщина... Высокая, красивая, волосы распущены, говорит громко: Жить ты будешь долго и счастливо, но придут к тебе на третий день два студента, Филипп и Петя..." Мы притихли, совсем охренев, а он, выдержав паузу, страшным голосом продолжает: "Гони их на х"й учиться: у них семинар на следующий день, а они себе башку дурью забивают..."

4

Рур.
Я уже писал, что русских в Германии полно. В трамваях надписи на-русском появились. Не те, что вы подумали. Красивыми большими буквами - цитаты из Гёте, Шиллера и т.п. Выссоокие духовные ценности. А также о том, что штраф за безбилетный проезд 40 ойро. Это более мелкими, но тоже русскими буквами.
Не переживайте, братьев по разуму, турок и итальянцев тоже информируют на родном языке. Чтоб не отвертелись. Орднунг. И штрафуют, при случае, в полном соответствии с правами человека – невзирая на пол, расу, национальность, вероисповедание и умственную неполноценность. При этом, если видят, что просто ошибся – просто прощают (немцы – прощают!).
Общественный транспорт! Его надо писать с большой буквы! Знакомая из Санкт-Петербурга оценила его коротко: «Мы. Отстали. Навсегда.» Автобусы на остановке делают «реверанс», приседают на одну сторону, чтобы было удобно выходить. А когда я увидел, что это делают и трамваи, то подумал, что галлюцинация. Специально стал обращать внимание – приседают!
Но транспорт дорогой, 2.40 в городе, не разъездишься. Пока не купишь карточку. В виде бонуса – проезд в выходные по всей Рурской области с женой, тремя детьми и велосипедом. На всех видах общественного транспорта. Т.е. по выходным объявляется коммунизм, о котором так долго и безуспешно говорили большевики. Правда, с собой у меня ни жены, ни детей не было. Но меня и без них пускали.
Дортмунд – город так себе, как говорит моя дочка, это сокровенная мечта всех русских, которые кроме Москвы и Питера ничего больше не видели. Ну кто бывал, тот понял. А окрестности замечательные. Те самые Вестфальские холмы, заросшие огромными буками, маленькие аккуратные немецкие, повторяю – немецкие, а не турецкие, городки.
Рур, с нависающими над ним скалами, башни на вершинах этих скал – романтика! (Настоящая романтика, а не то, что нас учили – украл, выпил, в тюрьму!)
А какие названия городков! Виттен, Веттер, Хердеке, Хаттинген! Ожерелье вдоль Рура. Мосты через Рур – отдельная песня песней! Около Хердеке – каменный, 17 арочных пролетов, хрен знает какого времени, черт знает какой высоты! Поезд по нему, глядеть с земли, маленькой гусеницей летит (летит, а не ползет). Из Дортмунда, через туннель в Хердеке, по мосту через Рур в Хаген.
Вид с холмов – ещё одна песня: «Есть над Руром утес, диким мохом оброс…». И видовые площадки : скамейки ,таблички с разъяснениями, чего видите на окружающем пейзаже, мол там слева приток Рура – Лена (я долго смеялся), а там справа – демонстрация германской индустриальной мощи, заводы Хагена и т.п. белиберда.
Вообще немецкие реки разочаровали. Названия громкие, Рейн, Рур! А посмотрел - слияние Малой Невки с Охтой. Не впечатлило. Красная Армия сюда не дошла, сапоги в Руре и Рейне из красноармейцев только пленным довелось помыть. Хотел отметиться, помыть сандали в Рейне, но передумал. Да и в Руре вода как-то не очень. Немцы вдоль него прогуливаются, на велосипедах катаются, на лодках гребут, но не купаются. Лишь одинокий рыбак в камуфляже закинул удочки. Я его ещё за военного принял, подумал : «Во, вижу первого немецкого бундерсзольдата!» Подошел, слушаю. «Абамамат!» - рыбак - русский!
А этим летом припекло. Немцы в жару в бассейнах купаются, их вдоль Рура – завались. И по цене не смертельно. Следуя обычаям аборигенов, двинулся к бассейну. Очередь – как в мавзолей при Советах. И в бассейне – аншлаг, все залезли в воду и плавать негде. Еду к следующему – так же. И в третьем облом. Еду вдоль Рура, вода плещет, манит прохладой, прозрачностью. Полез в Рур… Не освежило. Принюхиваюсь к себе – пахну стиральным порошком. И чем дальше, тем сильнее. Час потом в душе отмывался и принюхивался.
Посмотрел в словаре, из интереса, как Рур переводится – ДИЗЕНТЕРИЯ !!!

5

Приходит маленькая Анна Фрейд к папе, забирается к нему
на колени, и говорит: "Папа, папа, мне снился такой
странный сон. В комнате было много дядь - дядя Юнг, и другие
дяди, и все ели бананы, и начали предлагать мне.
Но их бананы былы маленкие и сухие, а твой банан был большой
и свежий. Я взяла банан у тебя, и потом было как звук поезда,
проезжаюшего через туннель, и потом мы закурили сигары. Папа,
папа, что это значит?" - "Ну, понимаешь, дочка, иногда банан
что-нибудь значит, а иногда банан - это просто банан. Но на
всякий случай, не говори маме..."

7

Объявлен конкурс на проект по строительству туннеля под
Ла Маншем. Поступают предложения с описанием нужной техники
и пр. Приходит человек и говорит:
- Мы с моим братом можем прокопать этот туннель
Жюри:
- И как вы собираетесь работать?
- Я начинаю копать с одного берега, мой брат - с другого.
- А если бы промахнетесь и не встретитесь?
- Hу будет ДВА туннеля!

8

После свидания с мужем, жена приходит к начальнику тюрьмы
и начинает его стыдить за то, что тот заставляет ее мужа
работать по 16 часов в сутки.
Начальник ей и говорит:
- Да он поролон нарезает в полосочки 4 часа в день, и все!
Жена настойчиво:
- А он что-то про туннель говорил.