История №1 за 01 сентября 2023

- И, пожалуйста, запомните, - строго выговаривала родителям завуч, - у каждого первоклассника должен быть букет! Будут корреспонденты, фотографии для газеты делать.

В детстве я не понимал насколько бедно жила наша семья. Заштопанные колготы, старая мебель в квартире и новые игрушки только от Деда Мороза и на день рождения. Все это воспринималось как само собой разумеющееся. Родители ждали очереди, что бы на работе получить деньги в «кассе взаимопомощи». Но перед первым сентября деньги нужны были многим. А зарплата только пятого. Поэтому, что бы купить мне школьную куртку и колючие брюки мышиного цвета, мама снова пошла занимать деньги у Бейлиных. Как всегда соседи, помогли. Но на цветы денег не хватило…
Мама, не долго думая, вручила мне только что срезанную домашнюю герань. Это была жертва. Такого букета на торжественной линейке у школы не было ни у кого. Даже среди гигантских дачных гладиолусов моя ярко-красная герань смотрелась вызывающе. Я был счастлив и горд, потому что все могли видеть эту красоту. Поэтому, когда завуч отвела меня в сторону и спросила кто мне дал эти цветы, я гордо ответил - мама вырастила. Букет герани у меня отобрали, вместо него вручили часть обычного букета, располовининого у первоклассницы с огромными бантами. Мы с первоклассницей пытались протестовать, а я вообще не понял, зачем менять мой прекрасный букет. Но завуч сразу показала нам кто тут главный.
Впрочем, завучу это не помогло. Не успела. В газете действительно напечатали фотографию с линейки. На ней были четко видны банты одноклассницы, выглядывающие из-за гигантского букета. И я - с геранью. Мне было жаль, что фотография была черно-белой и не было видно, какой прекрасный насыщенный цвет у маминых цветов.
С 1 сентября!

Аналог Notcoin - Blum - Играй и зарабатывай Монеты

букета мама букет деньги завуч цветы сентября

Источник: anekdot.ru от 2023-9-1

букета мама → Результатов: 3


1.

Несколько историй из детства.

Дача. Жара. Комары лютуют. Что делали дачники в таком случае? Правильно: с головой укутывались в простыни. Представьте: ночь, полная Луна, на террасу с разных сторон выскакивают две фигуры (мама и я) в белых "саванах" и от неожиданности, испугавшись, начинают визжать на весь посёлок.

Папа в командировке. Мы с мамой дома одни. Ночь. Слышу как в соседней комнате проснулась мама и отправилась на кухню к холодильнику. Прокрадываюсь в её постель и затаиваюсь у стенки. Мама, сытая и спокойная, укладывается обратно, и тут я её ласково обнимаю. Сквозь смех и слезы испуга меня не наказывают.

Жизнь отомстила за шутку над родительницей. В детстве сильно затекали руки, иногда могла их вообще не чувствовать. Ночь. Просыпаюсь и вдруг нащупываю у себя на подушке чужую кисть. Абсолютное впечатление, что из стенки высунута рука и я сейчас за неё держусь. Начинаю вопить, прибегает маман, включает свет и хохочет: я воплю, вцепившись в свою собственную руку.

Дед раздобыл два мешка муки (из грубой ткани, сквозь которую немного проступает мука) и поставил в комнате. По тем временам дефицита - редкое богатство. Мы с мамой ещё не в курсе. Жил у нас тогда наглый ласковый чёрный котяра. Заходим домой, и к нам навстречу гордо выходит...совершенно очевидно, что наш кот...только почему-то белый. Мама: "Как ты думаешь, что с ним?"

Сочи. Мне 5 лет. Едем с мамой в битком набитом автобусе. Напротив меня садится женщина с очень красивым букетом маленьких роз, я таких никогда раньше не видела. Наверное, восторг и удивление написаны у меня на физиономии. Выходя, женщина кладет мне на колени букет со словами: "Деточка, это тебе!"

Дача. Мы с мамой решаем, какие тюльпаны срезать для букета. Показываем рукой друг другу: "Вот этот, этот, этот, этот и этот." Наша собака вскакивает и в прыжке откусывает бутоны именно у этих цветов. Остаётся последний бутон, мы вопим и пытаемся запрыгнуть на террасу, уже было отбежавшая псина возвращается и с непередаваемым шкодством надкусывает последний из выбранных нами цветов.

А ещё помню из детства, как папа с дедом привезли из военного лагеря охапки сирени. Такое не забыть: большой обеденный стол, на котором горой лежат ветки разноцветной благоухающей сирени.

Добрых воспоминаний!

2.

Это вот кстати у меня так приятель со своей будущей женой познакомился. Он на работе сидел, ему соседи позвонили - у тебя кот по карнизу разгуливает. Он руки в ноги, и бежать. Бежит, а в это время как раз две девушки купили огромный арбуз. Купили, и несут его вдвоём в пакете. Еле прут, очень тяжелый арбуз. А меж тем приятель, с котом на карнизе, мчится мимо, задрав голову, пытаясь на бегу рассмотреть на табло, с какой платформы уходит его ближайшая электричка. И он между этими девушками решил прошмыгнуть. Он интуитивно просчитал, что зазора ему хватает. Он даже "извините" на бегу сказал, на тот случай если кого-то заденет нечаянно. А арбуза он просто не заметил.

Арбуз взорвался. Взрыв был такой силы, что забрызгал семечками и мякотью всю площадь трёх вокзалов, и клуб железнодорожников до крыши. Вот такой большой был арбуз. Приятель конечно тут же стал суетливо и унизительно извиняться, предлагая немедленно компенсировать стоимость арбуза. На что подруги, со слезами на глазах, ему отвечают.
- Да какая стоимость? Вы знаете, с каким трудом мы его пёрли!?
Приятель говорит:
- Девушки, миленькие! Я куплю самый большой в мире арбуз, и привезу вам его куда скажете. Но я сейчас очень спешу! У меня кот на карнизе!

- Ах! - воскликнули те. - Кот на карнизе! А какой этаж?
- Девятый!!
- Ойёйёй! Мамочки дорогие! Что ж вы стоите? Бегите же быстрее!
- А арбуз?
- Да чёрт с ним, с арбузом!

Вот такие это были прекрасные, чуткие девушки. У них даже слёзы от обиды за арбуз сразу высохли, и на лицах проступила озабоченность судьбой кота. Приятель сунул им впопыхах визитку, потому что денег брать они категорически отказались, и помчался ловить падающего с карниза кота.

Кот сидел дома. Он вволю нагулялся, держа в напряжении своим опасным поведением случайных свидетелей, и вернулся как ни в чем ни бывало. Ну, приятель ему конечно тут же надавал по мордасам, успокоился, и вспомнил про арбуз. Про арбуз, и про девушек, и ему стало неловко. Оттого, что он у них даже телефон не попросил. Так он сидит, расстраивается, и тут звонок.
- Алё, здравствуйте! Это мы, у которых вы сегодня арбуз...
Он как закричит:
- Да да да! Как здорово что вы позвонили! Я сижу и про вас думаю! Мне так неловко! Скажите же скорее, куда мне привезти арбуз?!
Ему в ответ:
- Дался вам этот арбуз!? Что вы заладили - арбуз, арбуз! Чёрт с ним, с этим арбузом! Скажите же скорее - что с котом? Кот жив? Мы очень волнуемся!

Заверив, что с котом всё в порядке, он путём угроз и шантажа выманил таки у них адрес, и поехал покупать арбуз. Только трубку положил, - снова звонок. Тот же голос, вкрадчиво.
- Алло, простите, это снова я. Вы когда поедете, вы не забудьте пожалуйста окна проверить. Пожалуйста!
Купил он короче арбуз, самый большой какой был, потом шампанского ещё, два букета, а по дороге решил, что наверное на какой нибудь из них женится. Такое они на него приятное впечатление произвели своей заботой про кота, и вообще.

Подруги оказались мама с дочкой. Причем, что любопытно, у него с ними разница в возрасте оказалась совершенно одинаковой, с каждой по девять лет. Только в разные стороны.
- Да они вобще клоны какие-то. Я их по телефону до сих пор путаю.
Так и женился. На той которая дочка. Хотя говорит, что мог и на той которая мама. В принципе.
Теперь на каждую годовщину знакомства они покупают самый большой арбуз. Традиция.
А на окнах у них такие специальные противокошачьи сетки.
Во избежание.

3.

Не смешно, но трогательно...

Моя любимая еврейская мама.

Мой отец чеченец и мама чеченка. Отец прожил 106 лет и женился 11 раз. Вторым браком он женился на еврейке, одесситке Софье Михайловне. Её и только её я всегда называю мамой. Она звала меня Мойше. - Мойше, - говорила она, - я в ссылку поехала только из-за тебя. Мне тебя жалко.

Это когда всех чеченцев переселили В Среднюю Азию. Мы жили во Фрунзе. Я проводил все дни с мальчишками во дворе. - Мойше! - кричала она. - Иди сюда. - Что, мама? - Иди сюда, я тебе скажу, почему ты такой худой. Потому что ты никогда не видишь дно тарелки. Иди скушай суп до конца. И потом пойдёшь. - Хорошая смесь у Мойши, - говорили во дворе, - мама - жидовка, отец - гитлеровец.

Ссыльных чеченцев там считали фашистами. Мама сама не ела, а все отдавала мне. Она ходила в гости к своим знакомым одесситам, Фире Марковне, Майе Исаaковне - они жили побогаче, чем мы, - и приносила мне кусочек струделя или еще что- нибудь.

- Мойше, это тебе. - Мама, а ты ела? - Я не хочу.

Я стал вести на мясокомбинате кружок, учил танцевать бальные и западные танцы. За это я получал мешок лошадиных костей. Мама сдирала с них кусочки мяса и делала котлеты напополам с хлебом, а кости шли на бульoн. Ночью я выбрасывал кости подальше от дома, чтобы не знали, что это наши. Она умела из ничего приготовить вкусный обед. Когда я стал много зарабатывать, она готовила куриные шейки, цимес, она приготовляла селёдку так, что можно было сойти с ума. Мои друзья по Киргизскому театру оперы и балета до сих пор вспоминают:

«Миша! Как ваша мама кормила нас всех!»

Но сначала мы жили очень бедно. Мама говорила: «Завтра мы идём на свадьбу к Меломедам. Там мы покушаем гефилте фиш, гусиные шкварки. У нас дома этого нет. Только не стесняйся, кушай побольше».

Я уже хорошо танцевал и пел «Варнечкес». Это была любимая песня мамы. Она слушала ее, как Гимн Советского Союза. И Тамару Ханум любила за то, что та пела «Варнечкес».

Мама говорила: «На свадьбе тебя попросят станцевать. Станцуй, потом отдохни, потом спой. Когда будешь петь, не верти шеей. Ты не жираф. Не смотри на всех. Стань против меня и пой для своей мамочки, остальные будут слушать».

Я видел на свадьбе ребе, жениха и невесту под хупой. Потом все садились за стол. Играла музыка и начинались танцы-шманцы. Мамочка говорила: «Сейчас Мойше будет танцевать». Я танцевал раз пять-шесть. Потом она говорила: «Мойше, а теперь пой». Я становился против неё и начинал: «Вы немт мен, ву немт мен, ву немт мен?..» Мама говорила: «Видите, какой это талант!» А ей говорили: «Спасибо вам, Софья Михайловна, что вы правильно воспитали одного еврейского мальчика. Другие ведь как русские - ничего не знают по-еврейски».

Была моей мачехой и цыганка. Она научила меня гадать, воровать на базаре. Я очень хорошо умел воровать. Она говорила: «Жиденок, иди сюда, петь будем».

Меня приняли в труппу Киргизского театра оперы и балета. Мама посещала все мои спектакли. Мама спросила меня: - Мойше, скажи мне: русские - это народ? - Да, мама. - А испанцы тоже народ? - Народ, мама. - А индусы? - Да. - А евреи - не народ? - Почему, мама, тоже народ. - А если это народ, то почему ты не танцуешь еврейский танец? В «Евгении Онегине» ты танцуешь русский танец, в «Лакме» - индусский. - Мама, кто мне покажет еврейский танец? - Я тебе покажу. Она была очень грузная, весила, наверно, 150 килограммов. - Как ты покажешь? - Руками. - А ногами? - Сам придумаешь.

Она напевала и показывала мне «Фрейлехс», его ещё называют «Семь сорок». В 7.40 отходил поезд из Одессы на Кишинёв. И на вокзале все плясали. Я почитал Шолом-Алейхема и сделал себе танец «А юнгер шнайдер». Костюм был сделан как бы из обрезков материала, которые остаются у портного. Брюки короткие, зад - из другого материала. Я всё это обыграл в танце. Этот танец стал у меня бисовкой. На «бис» я повторял его по три-четыре раза.

Мама говорила: «Деточка, ты думаешь, я хочу, чтоб ты танцевал еврейский танец, потому что я еврейка? Нет. Евреи будут говорить о тебе: вы видели, как он танцует бразильский танец? Или испанский танец? О еврейском они не скажут. Но любить тебя они будут за еврейский танец».

В белорусских городах в те годы, когда не очень поощрялось еврейское искусство, зрители-евреи спрашивали меня: «Как вам разрешили еврейский танец?». Я отвечал: «Я сам себе разрешил».

У мамы было своё место в театре. Там говорили: «Здесь сидит Мишина мама». Мама спрашивает меня: - Мойше, ты танцуешь лучше всех, тебе больше всех хлопают, а почему всем носят цветы, а тебе не носят? - Мама, - говорю, - у нас нет родственников. - А разве это не народ носит? - Нет. Родственники.

Потом я прихожу домой. У нас была одна комнатка, железная кровать стояла против двери. Вижу, мама с головой под кроватью и что-то там шурует. Я говорю:

- Мама, вылезай немедленно, я достану, что тебе надо. - Мойше, - говорит она из под кровати. - Я вижу твои ноги, так вот, сделай так, чтоб я их не видела. Выйди. Я отошел, но все видел. Она вытянула мешок, из него вынула заштопанный старый валенок, из него - тряпку, в тряпке была пачка денег, перевязанная бечевкой. - Мама, - говорю, - откуда у нас такие деньги? - Сыночек, я собрала, чтоб тебе не пришлось бегать и искать, на что похоронить мамочку. Ладно похоронят и так.

Вечером я танцую в «Раймонде» Абдурахмана. В первом акте я влетаю на сцену в шикарной накидке, в золоте, в чалме. Раймонда играет на лютне. Мы встречаемся глазами. Зачарованно смотрим друг на друга. Идёт занавес. Я фактически ещё не танцевал, только выскочил на сцену. После первого акта администратор подает мне роскошный букет. Цветы передавали администратору и говорили, кому вручить. После второго акта мне опять дают букет. После третьего - тоже. Я уже понял, что все это- мамочка. Спектакль шёл в четырёх актах. Значит и после четвёртого будут цветы. Я отдал администратору все три букета и попросил в финале подать мне сразу четыре. Он так и сделал. В театре говорили: подумайте, Эсамбаева забросали цветами.

На другой день мамочка убрала увядшие цветы, получилось три букета, потом два, потом один. Потом она снова покупала цветы.

Как- то мама заболела и лежала. А мне дают цветы. Я приношу цветы домой и говорю:

- Мама, зачем ты вставала? Тебе надо лежать. - Мойше, - говорит она. - Я не вставала. Я не могу встать. - Откуда же цветы? - Люди поняли, что ты заслуживаешь цветы. Теперь они тебе носят сами. Я стал ведущим артистом театра Киргизии, получил там все награды. Я люблю Киргизию, как свою Родину. Ко мне там отнеслись, как к родному человеку.

Незадолго до смерти Сталина мама от своей подруги Эсфирь Марковны узнала, что готовится выселение всех евреев. Она пришла домой и говорит мне:

- Ну, Мойше, как чеченцев нас выслали сюда, как евреев нас выселяют ещё дальше. Там уже строят бараки. - Мама, - говорю, - мы с тобой уже научились ездить. Куда вышлют, туда поедем, главное - нам быть вместе. Я тебя не оставлю.

Когда умер Сталин, она сказала: «Теперь будет лучше». Она хотела, чтобы я женился на еврейке, дочке одессита Пахмана. А я ухаживал за армянкой. Мама говорила: «Скажи, Мойше, она тебя кормит?» (Это было ещё в годы войны).

- Нет, - говорю, - не кормит. - А вот если бы ты ухаживал за дочкой Пахмана… - Мамa, у неё худые ноги. - А лицо какое красивое, а волосы… Подумаешь, ноги ему нужны.

Когда я женился на Нине, то не могу сказать, что между ней и мамой возникла дружба.

Я начал преподавать танцы в училище МВД, появились деньги. Я купил маме золотые часики с цепочкой, а Нине купил белые металлические часы. Жена говорит:

- Маме ты купил с золотой цепочкой вместо того, чтоб купить их мне, я молодая, а мама могла бы и простые носить. - Нина, - говорю, - как тебе не стыдно. Что хорошего мама видела в этой жизни? Пусть хоть порадуется, что у неё есть такие часы. Они перестали разговаривать, но никогда друг с другом не ругались. Один раз только, когда Нина, подметя пол, вышла с мусором, мама сказала: «Между прочим, Мойше, ты мог бы жениться лучше». Это единственное, что она сказала в её адрес. У меня родилась дочь. Мама брала её на руки, клала между своих больших грудей, ласкала. Дочь очень любила бабушку. Потом Нина с мамой сами разобрались. И мама мне говорит: «Мойше, я вот смотрю за Ниной, она таки неплохая. И то, что ты не женился на дочке Пахмана, тоже хорошо, она избалованная. Она бы за тобой не смогла все так делать». Они с Ниной стали жить дружно.

Отец за это время уже сменил нескольких жён. Жил он недалеко от нас. Мама говорит: «Мойше, твой отец привёл новую никэйву. Пойди посмотри.» Я шёл.

- Мама, - говорю, - она такая страшная! - Так ему и надо.

Умерла она, когда ей был 91 год. Случилось это так. У неё была сестра Мира. Жила она в Вильнюсе. Приехала к нам во Фрунзе. Стала приглашать маму погостить у неё: «Софа, приезжай. Миша уже семейный человек. Он не пропадёт. месяц-другой без тебя». Как я её отговаривал: «Там же другой климат. В твоём возрасте нельзя!» Она говорит: «Мойше, я погощу немного и вернусь». Она поехала и больше уже не приехала.

Она была очень добрым человеком. Мы с ней прожили прекрасную жизнь. Никогда не нуждались в моем отце. Она заменила мне родную мать. Будь они сейчас обе живы, я бы не знал, к кому первой подойти и обнять.

Литературная запись Ефима Захарова

Партнеры

Реклама