История №8 за 30 апреля 2024

Жаркое полуденное июльское солнышко нещадно плавило своими горячими лучиками черный асфальт. Озорные малолетки — школяры вовсю резвились на дворовой спортивной площадке пугая своими огалтелыми визгами воробьев и кошек.
А неподалеку в тени подъездного куста сирени на пластиковой электронной лавочке с кондиционером и вайфаем сидели два благочинных старичка пенсионера Петр Михайлович и Анатолий Кузьмич. Они лениво втыкали в свои галографические гаджеты, сосредоточенно чатясь с кем-то в соцсетях и периодически обменивались редкими фразами осуждая непослушную ребятню.

— Дааа, Петр Михайлович, скажу я вам, в наше время такого безобразия не было…

— И не говорите, Анатолий Кузьмич, форменное безобразие твориться.

Два старичка тяжело вздохнули, протыкали ещё в свои гаджеты и обратили взор на малолеток.

— Вот мы то в свое время не такими росли, как нынешняя бестолковая молодежь. Им бы нынче митуситься сломя голову и кроме забав ни о чём не думать.

— И не говорите, Анатолий Кузьмич, мы то уж в свое время не чета были нынешним лоботрясам, не чета. Уж мы то такой галиматьей не за нимались.

— Золотые слова, Петр Михайлович, золотые.

— А помните, Анатолий Кузьмич, какое наше время было прекрасное, не было этого дурацкого веяния современности по улицам гонять да по турникам виснуть. Мы послушными были, скромными, тихими. А главное полезным всегда занимались. Я блог на Ютубе вел, стримил, да у меня штук пятнадцать аккаунтов было в соцсетях. Я так без дела, как нынешняя молодежь не маялся.

— Молодец вы, Пётр Михайлович, вот сразу видно, что вы культурный и уважаемый человек. Ценю вас. А я вот в свое время из танков не вылазил, командиром аж десяти кланов был, а сколько ж я героев в разных онлайн играх до максимума прокачал, так нынешним балбесам и не снилось. Да вы только взгляните на них, вон вон, на турниках в лестничку играют, соревнуются, кто больше подтянется. Тьфу, смотреть противно.

— Да, в наше время такого не было…

И проворчав ещё немного, старички уткнулись в свои гаджеты.

Проходят дни, пролетают года, высыхают океаны, поколение сменяет поколение, и время как лента Мёбиуса разворачивается то вспять, то возвращается к истоку.

На дворе стоял 2054 год и такие понятия как табак и алкоголь уже лет тридцать как никто не знал, а интернет и соцсети заменил спорт и здоровый образ жизни. И только местами остались ещё старые пердуны которые не успели вымереть и продолжают тянуть жалкую ниточку своего никчемного сетевого существования.

Аналог Notcoin - TapSwap Получай Бесплатные Монеты с Телефона

время михайлович анатолий кузьмич гаджеты наше свои

Источник: anekdot.ru от 2024-5-1

время михайлович → Результатов: 30


1.

«Ностальгия» по пережитому – просто хочется поделиться своим скромным тюремным опытом.

Первый раз мне довелось попасть за решётку в шестилетнем возрасте. Взял из дому коробку спичек и поджёг матрас на пустыре. Из ближнего дома выскочила какая- то тётка, схватила меня за руку и оттащила к прорабу на стройке рядом. Это я потом узнал, что накануне у них от поджога сгорели деревянные бараки для строителей.

Прораб был очень зол из за этого пожара– нашёл на ком злобу срывать, придурок. Однако не поленился вызвать милицию – не знаю, что он им там наплёл, но меня отвезли в отделение, и с часика полтора я действительно посидел в обезьяннике, чувствуя себя настоящим преступником – однако не плакал, не скулил – «Я больше не буду» - сидел молча, ждал событий.

Когда дежурный увидел меня, посмотрел на этих болванов- энтузиастов, что меня привезли – Вы что, говорит, совсем с ума сошли? Кого вы тащите сюда? Отвезите пацана обратно, пока никто не узнал, и извинитесь.

Ну я не без удовольствия прокатился домой на милицейском УАЗике- вот такое запомнилось приключение. Разумеется, дома я никому ничего не сказал.

За следующие тридцать лет было несколько тесных контактов с милицией, но в обезьяннике (или аквариуме, как ещё называют камеры предварительного заключения) сиживать не доводилось.

Итак, прошло тридцать лет. Я делал ремонт дома, штукатурил стену – а раствор достаточно едкий, без перчаток нельзя – ну и естественно, перчатку я порвал о гвоздь. Блин.

Мы жили тогда на Суворовском, ближайший магазин стройтоваров находился на Мальцевском (бывшим Некрасовском) рынке. Пешком пять минут, я даже переодеваться не стал. Болван.

Кто же знал, что там наркотой приторговывали, и именно в то утро ОМОНовцы проводили рейд по отлову продавцов и покупателей? А моя кандидатура в грязной робе идеально подходила по их мнению на постоянного покупателя этого продукта.

Иду себе лениво, ничто не предвещает. А дальше начинается дурдом. Меня грубо хватают, втыкают физиономией в стену, двое держат, третий обыскивает-

- Он ничего не выбрасывал? Точно?

- Мужики, вы что, охренели? Вам что надо? Вы кто такие?

- Уверен, что не выбрасывал? Ты смотрел?

- Бл..дь, да что происходит вообще?

Разворачивают лицом. Продолжают обыскивать. Это уже начинает бесить – я- то знаю, что не их клиент, а они об этом не догадываются.

- Ну давай, ещё вот там пощупай, говорю, может тебе приятно будет-

В ответ получаю хороший такой боксёрский удар поддых – меня преламывает пополам, и лихие гвардейцы, профессионально заломав руки так что еле дышишь, волокут меня упаковывать в автобус с уловом. Пи…дец, попал. Вот уж действительно- на ровном месте.

Повезло – у меня был с собой пропуск в банк, где кроме фотографии и фамилии отчего- то присутствовала надпись – «служба безопасности». Можно предположить, что это меня касается.

Командир отряда крутит эту карточку в руках и задумчиво так – «Он что, из наших? А зачем забрали?»

- Хамил.

Но из за этой надписи я оказался единственный, кого они сдали в Центральное РУВД на Мытнинской – остальных увезли к себе – на Грибоедова. А там меньше трёх суток не держали тогда – и обрабатывали так, что потом кровью ссать приходилось.

Ещё один эпизод задержания – мужик, не зная кто у него пассажир, подвёз к рынку наркошу, который сразу всё понял, и прямо из машины рванул в бега. Далеко не убежал, заломали. А водитель попробовал сопротивляться – он – то ни сном не духом не представлял, что происходит – отметелили так, что еле стоял. При нём ножами порезали все сиденья в машине, делали вид, что наркоту ищут, твари.

Закинули мужика в автобус, а машину так и бросили у рынка – открытую.

Старший веско так ему-

- Ты сильно- то не выё..вайся, при необходимости микрочастицы экспертиза у тебя в машине найдёт, так что два года ты уже имеешь.

- Суки, что ж вы творите?

- А сильно просить будешь, добавим. Кстати – поворачивает голову- всех касается.

Тогда у них традиция такая существовала – особо несогласных пристёгивали наручниками в трубе на лестнице в управлении, и каждый проходящий мимо должен был «слегка» приложится к задержанному. И так иногда сутками.

Я был знаком с человеком, которому довелось пройти это испытание. У него губы белели и тряслись, когда рассказывал.
Говорю же- повезло, что в РУВД сдали.

Дежурный, лениво – «Всё из карманов на стол». Вот уж хер, я с процедурой немного знаком –

- Пиши протокол…

Ага, щасс. Писать он будет – делать больше нечего. Засунули в обезьянник без обычного обыска.

Ну, и потянулось заключение. За решёткой что главное – не суетиться, сохранять спокойствие и достоинство. Не многие это могут. В камере человек десять, три стены кирпич, четвёртая- решётка в коридор. Романтика, бл…дь. Всего три камеры в коридоре, две мужские, одна женская. Женская пустая.

Все в основном сидят, скучают, ждут событий. Одному неймётся

– Вы позвоните в двадцать второе отделение, там майор Егоров, он меня знает, он вам скажет, ну позвоните! Мне на вокзал надо! Позвоните Егорову!

Достал. Посидит, помолчит, потом опять вскакивает, и начинает клянчить.

Пристаёт ещё ко всем. Вот и ко мне прицепился-

- Егоров, Павел Михайлович, сосед наш, с отцом моим дружит. Знаешь, какой мужик порядочный? Он, если узнает, обязательно меня отсюда вытащит. Вот увидишь- только позвонить надо.

- Ну позвоните, ну пожалуйста!

- Слышь, помолчи, а? Не ори, уши вянут. Мент сейчас, на службе тем более, порядочным человеком быть не может по определению. Работа у них такая.

Отстал.

Сижу, размышляю. Ситуация складывается невесёлая- хрен знает, сколько тут продержат, а жена дома с ума сходит. Вышел, бл…я, перчаточки купить. Кстати – не купил. В карманах немного денег, зажигалка и телефонная карта – тогда в городе были телефоны- автоматы, с которых по карте можно было звонить. Сотовый у меня тогда был, но я его дома оставил- впрочем, отобрали бы наверное.

Скучно. Одно развлечение – выведут в сортир, если попросишь. Да на разных персонажей посмотреть. В соседней камере мужик явно нарывается, пьяный в сопли, хамит, выёживается.

- Эй мартышки, я ссать хочу, ну- ка бегом сюда! Не то на пол отолью!

И, натурально, начинает сквозь решётку поливать коридор. Ну, допросился. Мартышки, весом килограмм по сто двадцать, слегка отделали его дубинками, вытерли им же коридор, и уволокли куда- то.

Опять скучно. Время медленно тянется, впадаю в полудрёму. Этот крестник майора Егорова уже не орёт, скулит тихонько и всхлипывает.

Потом одному из нашей камеры жена пожрать принесла – давно видать обосновался. Когда она всё в пакет собирала, я говорю-

- Простите, можно Вас попросить позвонить? Я Вам карту дам и номер – жене сообщить…

Посмотрели на меня, как на зачумлённого, она вскочила и бегом засобиралась – хрен поймёшь, какие у людей резоны и обстоятельства. А мужик этот мрачнеет от часа к часу. Потом позвал дежурного –

- Я хочу сделать заявление, говорит.

Видать не за мелочь взяли – ну, да не моё дело.

Веселье к ночи началось. Привезли штук десять вокзальных бля…й – грязные, пьяные в хлам, вид самый подзаборный, и запах от них соответствующий распространяется. Орут, скандалят, не унимаются. Мат стоит такой – уши в трубочку сворачиваются.

Самое скромное, что там было сказано – это дежурному –

- Слышь, красавчик, а давай я тебе отсосу, а ты меня выпустишь?

Допросились – этот придурок дежурный выпустил в камеру полбаллона черёмухи – пиз…ц, он же, сука забыл, что тут ещё две камеры есть, а газ по всему коридору расползётся.

Следующие полчаса- это точно был Марлезонский балет. Дышать вообще нечем, глаза режет, слёзы текут, бабы визжат, мужики кашляют надсадно – морды у всех свекольного цвета- а менты закрылись у себя в дежурке, форточку открыли и ждут, когда газ выветрится. Картина маслом.

До утра больше ярких событий не было. Утром пересменка, дежурный сдаёт вахту сменщику. Если у нашего, который принимал, морда ящиком, то принимает смену вполне такой (чуть не сказал интеллигентный) адекватного вида капитан. Выходит, карточку мою в руках вертит –

- М…ов кто?

- Я.

- И как тут очутился?

- По протоколу, или на самом деле?

- На самом деле.

- Сказал ОМОНовцу, что их методы унижают человеческое достоинство.

Капитана от хохота чуть пополам не согнуло. Правда, быстро взял себя в руки, и веско так, со значением –

- В городе должна существовать такая структура- чтоб все знали, и побаивались. Чтоб знали, что пощады не будет, если рыло в пуху.

Они быстренько настряпали протоколов задержания со стандартными формулировками – нарушал там общественное спокойствие, громко нецензурно выражался… Чтоб случайных разогнать – меня в том числе. Крестник майора Егорова начал упираться –

- Не нарушал я ничего! Позвоните в двадцать второе…

Идиот. Я свой протокол быстренько подписал – никто же не знает, как на самом деле мой автограф выглядит – ставишь любую загогулину и свободен.

А с крестником так вышло – капитан возвращает ему отобранное при задержании, у того начинают руки трястись – истошно-

- Здесь деньги были! Шестьсот рублей! Где деньги?

- Хочешь ещё сутки отдохнуть? Это капитан говорит.

Крестник ко мне поворачивается –

- Украли у меня! Шестьсот рублей украли!

- Я же тебе говорил, а ты – порядочный, порядочный…

Тут крестник вообще опозорился – показывает на меня и со слезами капитану –

- А он про вас говорил, что вся милиция негодяи! Что нормальных нет!

У нас с капитаном, не сговариваясь, аж морды перекосило от презрения – я промолчал, а он сквозь зубы-

- Пошёл вон отсюда, крысёныш.

Что этот придурок ещё со всхлипами пытался доказать, я уже не дослушал – были дела поважнее. Мне ещё жену успокаивать предстояло, не знаю, как она эту ночь пережила.

Я же говорю – не люблю вспоминать ту эпоху. Скверное было время.

2.

Вор по вызову

Эрнеста Михайловича на почте все любили. Особенно начальство. Директор всегда говорил: «Хороший ты мужик, Михалыч! Добрый, отзывчивый, вежливый, а главное — работящий! Вот именно потому нам с тобой будет прощаться очень тяжело. Но (ты сам понимаешь) молодая кровь с современной техникой на «ты». Леночка нам продуктивность повысит, а это - главное для клиентов.

Эрнест посмотрел в сторону выпускницы парикмахерского лицея, которая уже полчаса искала провод от беспроводной мышки. Тяжело вздохнув, расписался в заявлении на увольнение.

Все провожали Михалыча со слезами на глазах, особенно новенькая Леночка. Михалыч стажировал ее месяц, но так и не смог объяснить последовательность ctrl+c и ctrl+v, а от слов Microsoft office Леночку до сих пор трясло. Последний раз, когда она попыталась поменять шрифт, у всего района отрубился интернет и погорели блоки питания.

Эрнест имел колоссальный опыт длиной в сорок лет. Был воспитан до омерзения и образован, всегда выглажен, причесан, напоминал классические жигули, которые тридцать лет стояли в гараже и были в полном исправном состоянии: родная краска, оригинальные детали. Только вставь ключ в зажигание и аппарат будет работать как часы. Но кому какое дело до классики, когда в салонах полно новеньких иномарок?

На собеседованиях Эрнесту вежливо отказывали, грубо называя дедушкой, но он не унывал и каждый раз с надеждой шел оббивать новые пороги. Но в один прекрасный день пороги закончились.

Примерно в то же время стали заканчиваться и деньги. Выхода оставалось два: воровать или просить милостыню. Честный и порядочный Эрнест отстоял от звонка до звонка неделю (с перерывами на чай из термоса) в подземном переходе, но ничего так и не заработал.

Ответственный работник заходил на пост (как и полагается человеку, работающему с населением) всегда опрятный — лучший костюм был выглажен и пах парфюмом, прическа уложена, а ботинки начищены. Эрнест просто не мог выглядеть иначе на людях. Гордо протянув руку, прямой как лом, он молча ждал подачек, словно нес службу в кремлевском карауле. На его фоне местные попрошайки выглядели как ветераны-погорельцы, у которых только что забрали всех котят. Они неплохо поднялись за время работы Михалыча, но делиться с ним не хотели, а когда Эрнест ушел, тоже очень расстроились.

Оставалось воровство. Эрнест тяжело вздохнул и пошел выбирать инструмент в магазине, где у него есть скидочная карта. Там его проконсультировали, какой фомкой лучше вскрывать двери, а также продали по акции перчатки и бахилы.

Грабить Эрнест решил недалеко, на соседней улице. Он всегда мечтал работать рядом с домом.

Пообещав самому себе, что все награбленное вернет с пенсии, мужчина вышел на дело.

Найдя нужную дверь, Эрнест потратил около сорока минут на то, чтобы ее вскрыть. За это время он успел поздороваться со всеми соседями и даже помог донести матрас одной женщине на верхний этаж.

Как только вор проник в квартиру, его тут же встретил местный кот, который жался к его ногам и жалобно мяукал. Эрнест прошел на кухню, но, не обнаружив кошачьей еды, быстренько сбегал в магазин и купил на последние деньги три влажных пакетика.

Как только пушистый был накормлен, Михалыч зашел в комнату, где его чуть не хватил приступ. Посреди зала стояла гладильная доска, а на ней утюг, который забыли выключить из сети. Вся комната пропахла раскаленным металлом. Выключив прибор, Эрнест бросился к балкону, чтобы проветрить помещение. Там он увидел несколько горшков с цветами, которые загибались от жажды. Набрав воды, Эрнест напоил бедные цветы и вернулся в комнату.

Квартира была заставлена дорогой техникой. Глаз Эрнеста упал на телевизор, который был размером с него самого. Михалыч поколебался, но брать его не стал, мало ли — разобьет по дороге, потом не расплатишься.

На столе лежал упитанный конверт, на котором числился адресат без индекса. Эрнест знал на память более сотни индексов и быстро вписал нужный, оставив свои отпечатки на шариковой ручке. Затем прикинул вес конверта на руках и приклеил три марки, которые всегда носил с собой.

Из денег Михалыч нашел пачку евро. Но понимая, что ими нигде не расплатишься, решил оставить наличные на месте.

Единственным украшением были два обручальных кольца в вазочке. Эрнест потянулся было к золоту, но потом одернул руку. Только ЗАГС может лишить людей таких вещей, пусть и условно.

На полке он заметил пивной стакан с мелочью. Потратив некоторое время, Эрнест насчитал пятьсот рублей. Этого вполне могло хватить на какое-то время. Но желудок сводило от голода, и мужчина двинул на кухню. Там на разделочном столе он обнаружил неразобранные пакеты с овощами, мясом и рисом. Эрнест сварганил целую сковороду своего фирменного ризотто и, съев небольшую порцию, вымыл свою тарелку вместе со всей посудой, что была в раковине.

Перед уходом Эрнест Михайлович оставил записку, в которой написал следующее:

«Глубоко сожалею, что вынужден был вас ограбить. Обещаю, что верну все, как только будет такая возможность».

В конце поставил подпись, дату, инициалы и оставил номер телефона, на который можно прислать счет за съеденные продукты.

Вечером у Эрнеста случился приступ совести. Он не мог сидеть, не мог ходить, не мог спать. Мужчина ненавидел себя за содеянное, обещая молчаливым стенам утром отправиться в полицию с поличным. Но внезапное смс отменило явку с повинной.

С незнакомого номера Эрнесту пришло следующее:

«Добрый вечер. Скажите, не могли бы Вы приходить нас грабить три раза в неделю — по вторникам, четвергам и субботам? Предлагаю оплату в полторы тысячи за ограбление, деньги оставим там же, в стакане».

Ошарашенный подобным Эрнест тут же согласился, хоть и не понимал смысла.

Через две недели его жертвы сообщили своим друзьям о том, что их постоянно грабят, и те тоже попросились к Эрнесту в график. А потом появились еще другие и третьи. У Эрнеста почти не было свободного времени, грабежи были расписаны с утра и до поздней ночи. Иногда ему приходилось даже кого-то передвигать или записывать на месяц вперед. Через год Эрнест Михайлович ушел в отпуск, чем сильно расстроил своих жертв.

Он стал самой знаменитой криминальной фигурой в городе и ему срочно нужно было расширяться. Благо в его старом почтовом отделении начались массовые сокращения по возрасту. Эрнест звал всех к себе. Но брал на работу только честных и порядочных воров, а главное — трудолюбивых.

Александр Райн

3.

Рассказал бывший шеф – Зиновий Михайлович Еленский, т.е. З. Еленский - Некий партийный босс влюбился в красивую амбициозную еврейку и сделал ей предложение, от которого она не смогла отказаться, но поставила условие, что он возьмет ее фамилию (женщины тоже бывают дураками). И стал наш партайгеноссе - Иван Иванович Хайкин! но пришло время, (а эти времена всегда приходят), когда партия начала чистится от своих создателей. Вызвали его в высокий кабинет и спросили – «так какой же ты Иван Иванович? Ты же Хайкин!»

4.

Как я не вступил в «Единую Россию»

Это было осенью 2012 года.
Работал тогда первые месяцы пресс-секретарем главы района, и одновременно, в качестве общественной нагрузки, - пресс-секретарем местного отделения партии "Единая Россия", поскольку председателем этого местного отделения был мой же глава района.
Вёл сайт местного отделения, и их страничку вконтакте.

И вот, после очередного заседания политсовета местного отделения (эти заседания проводились строго в обеденный перерыв, поскольку тратить рабочее время на партийную деятельность незаконно), секретарь исполкома (который вёл всю бумажно-отчетную работу), говорит главе: "Александр Михайлович! А ваш пресс-секретарь - не член партии!"
(У меня с главой были вполне товарищеские взаимно-уважительные отношения. Но я никогда не забывал о субординации.)
Михалыч поворачивается ко мне:
- Виктор! Это так?!
- Да, Александр Михайлович!
Он в это время сидел за своим рабочим столом, а я с диктофоном, фотоаппаратом и блокнотом – с торца этого стола.

Он подвинул в мою сторону чистый лист А-4:
- Пиши заявление!

Я осторожно уточнил:
- Какое заявление, Александр Михайлович?

Он с долей иронии говорит:
- А какое хочешь! Хочешь – на увольнение, хочешь – на вступление в партию!

Я ответил так:
- Александр Михайлович! Я в конце 80-х успел вступить в КПСС, и вскоре она развалилась. Может быть с «Единой Россией» не будем рисковать?

С ним отработал следующие два года. Мы (наша команда) реально много сделали для людей. Он рекомендовал меня своему преемнику. С которым отработал пять лет тоже хорошо.
В ЕР так и не вступил. Не судьба, похоже…

Про коррупцию во власти будете спрашивать – я, как пришел туда с голой жопой, так же и ушел. Мне нечего стыдиться. Это была просто работа, которую я хорошо работал.

5.

На комбайновый завод обращаюсь с заманчивым предложением, не без труда добиваюсь аудиенции с генеральным директором.
Конечно я не Шарль Перро, но в красках описываю как бригада из четырех японцев, собирает экскаватор за смену, видел это своими глазами. Не изготавливает, а именно собирает изделие, потому что процесс от начала до конца расписан до мелочей. Можем и у вас такое внедрить.
Генеральный слушает, кивает и делает заключение:
- Ху#ня это все. Я каждое утро приезжаю на завод, на площадке перед моими окнами стоит десять комбайнов. Подписываю акт приемки и в отгрузку. На следующий день опять десять.
- Как вам удалось достичь такого, можно с начальником сборочного цеха поговорить?
Он нажимает кнопку селектора:
- Юрий Михайлович подойди, люди интересуются.
Приходит средних лет мужчина, в фирменной спецовке с логотипом завода, очень уверенный в себе, но после моего вопроса о десяти комбайнах, с оглядкой на генерального отвечает:
- Да это длинная история, в двух словах не опишешь…
Генеральный говорит:
- Ладно, идите в заводскую столовую, время уже обед, там и пообщаетесь. У меня совещание скоро.
Начальник чуть позже, продолжает:
- Десять то они десять, каждое утро стоят. Три из них вообще ни куда не уезжают с площадки, два загоняем в первой смене до ума доводим, два во второй… Хорошо что график совещаний у нас строго соблюдается…

6.

Увидел намедни мем на тему того, что Юрия Алексеевича Гагарина народ не помнит, а знает только Полину Гагарину. К слову, мем занял первую строчку. Зацепил народ.
А я отчего-то вспомнил прочитанный когда-то отрывок из письма одного из наших писателей, вроде бы даже Тургенева: «Встретил тут в Париже княжну Гагарину. Представь себе — девушка по-русски не говорит, ни слова не знает!» Я решил найти этот отрывок, но гугл его, очевидно, не читал, и выдал мне текст про княгиню Прасковью Юрьевну Гагарину. Это точно была не она, потому что уродилась она княжной Трубецкой, но текст меня, честно говоря, увлёк. Немного процитирую: « …известная красавица, первая русская воздухоплавательница (каково, а? Первая русская воздухоплавательница — Гагарина!!).
Первым браком Прасковья (не из Подмосковья, папашка тупо жил в Москве, на Тверской) была замужем за полковником, затем генерал-майором князем Фёдором Сергеевичем Гагариным. Род Гагариных ведёт историю от русского князя Владимира, Красно солнашко. Во время русско-турецкой войны Прасковья сопровождала мужа в Яссы, где прославилась тем, что дала пощёчину светлейшему князю Григорию Алексеевичу Потёмкину (что сошло для супругов безнаказанно). Впоследствии последовала за мужем в Польшу, где её муж был убит во время «Варшавской заутрени» (события в Польше, когда бесноватые русофобы убивали безоружных русских офицеров). Сама Прасковья Гагарина была заключена под стражу, в плену родила дочь Софью. Освободил её Александр Васильевич Суворов. Овдовевшая Прасковья Гагарина долго отвергала всякие утешения и в серьге носила землю с могилы мужа! Ей посвящали стихи Иван Михайлович Долгоруков и Николай Михайлович Карамзин! Долгоруков в поздних мемуарах рассказывал, что княгиня Гагарина «смолоду была женщина взбалмошная и на всякую проказу готовая». 8 мая 1804 года вместе с Александрой Турчаниновой она поднялась в воздух на воздушном шаре, построенном французом Гарнереном, и приземлилась в имении Вяземских Остафьеве. (То есть сегодняшние российские олигархи, когда сажают свои бизнес-джеты в аэропорту Остафьево, следуют двухсотлетней традиции! Жаль, что они никогда этого не узнают).
Впоследствии владелец Остафьево, Пётр Андреевич Вяземский, стал зятем Прасковьи. Воздушный шар долгое время хранился в имении, а П.А. Вяземский шутил, что он стал знаменит благодаря тому, что в его имении приземлилась Гагарина. (А как стала знаменита деревня Смеловка Энгельсского района Саратовской области, где приземлился Гагарин!!).
Как считали современники, именно Прасковья Юрьевна была выведена под именем Татьяны Юрьевны в комедии Грибоедова «Горе от ума»
А теперь вишенка на торте. Пушкин, наше всё. Евгений Онегин, который не общался ни с кем из соседей (как я его понимаю!), благодаря своему другу Ленскому познакомился с семьёй Лариных. И вот вам описание мамы Татьяны и Ольги:
"Вела расходы, брила лбы,
Ходила в баню по субботам,
Служанок била осердясь —
Всё это мужа не спросясь.
Бывало, писывала кровью
Она в альбомы нежных дев,
Звала Полиною Прасковью
И говорила нараспев»
Поясняю: даму звали Прасковья. Но она представлялась всем Полиной! Круг замкнулся…

7.

Вспомнилось по приключениям любителя мамонтов вокруг Кремля:
https://www.anekdot.ru/id/1282302/

Полиция там в самом деле водится добрая. Этим летом был случай, тоже ранним утром - еду я на электровелике по радиалке к Спасской башне, она пуста, ни впереди никого, ни сзади. Вдали у Садового кольца замечаю колонну, которая как раз трогается и начинает кольцо пересекать.

Ну я и врубил полную мощность мотора. Бешено завертел педалями, у меня ассистент - в общем, хотя колонна стартанула довольно резво, я нагнал ее, и повиснув на хвосте, рассчитывал до самого Кремля доехать. Ну или минимум до поворота на Старую площадь, если она туда.

Дистанцию держал приличную, метров 30-50, и вообще еле догнал, так что времени разглядывать колонну не было.

Однако же, еще до Чаплыгина случилось забавное препятствие - поднялось жалюзи бокового прохода, из него довольно бодро выкатил джип. Заметив несущуюся на него колонну, попытался сдать назад обратно в проход. Не успел - жалюзи принялось закрываться. Жалобно забибикал, чтобы открыли. Пока он там метался и дергался, вся колонна остановилась полностью, его пропуская. Какое-то время он это потрясенно осознавал. А я вдруг осознал себя пешеходом и облетел все это безобразие по совершенно пустому тротуару, как того и требуют правила ПДД при встрече велосипедиста с непреодолимым препятствием на проезжей части.

Собственно, этим маневром я просто берег свои тормозные колодки. Но как попутный положительный эффект, это позволило мне выиграть дистанцию и вернуться со временем в хвост колонны, когда джип выехал наконец и она разогналась не на шутку снова.

К этому времени я успел разглядеть ее всю - три полицейских легковушки с мигалками впереди, за ними пара черных тонированных членовозов весьма представительского класса. Один покороче, другой подлиннее, но оба длинные. Видимо, чтобы сбить с толку террористов, в котором из них прячется охрана, а в каком Объект.

Куцая какая-то колонна, идеальное решение должно быть как в игре с наперстками, членовозов минимум три - успел подумать я мельком. Мысль эта показалась мне вздорной, и я ее отмел, нагоняя пронесшуюся мимо процессию.

Ближе к Кремлю ее движение замедлилось, я сократил дистанцию метров до пяти и с досадой стал поглядывать на тротуар, а не обогнать ли мне ее снова.

Но там уже брели прохожие, поглядывали на меня удивленно. Две девицы туристического вида вообще замерли на месте, уставились с охренением. Нерешительно и почтительно помахали мне вслед.

Я улыбнулся и помахал им тоже. Но ужасная догадка меня посетила. Оглянулся и свернул на обочину немедленно. Мимо меня величественно проплыли: третий членовоз, три черных солидных полицейских мерса, сзади пара помельче канареечной окраски, все с мигающими лампами типа новогодней елки.

То есть весь километр ранее для прохожих я выглядел как самый центральный чувак величественной кавалькады в дюжину машин, при этом единственный на велике. Физиономия вполне правительственная - широкая, полная дум, но и доброжелательная к простому народу. Прикид солидный - я ехал на работу. Прямо пробная презентация следующего президента России, упертого на экологии, доступного массам. Я мог приветливо махать народу хоть до самого Кремля и радоваться воздушным поцелуям туристок, если бы не природная скромность.

Однако же, задержан не был. Могу представить, сколько экстренных переговоров охраны состоялось в мою честь на этом маршруте. Джип невесть откуда взялся, ведет себя подчеркнуто дурацки, но вполне грамотно перегородил движение колонне. И тут же сзади какой-то чувак на скоростной шайтан-арбе вынырнул, втерся, отсек заднюю охрану, пристроился прямо за Объектом. За плечами рюкзак, оттуда нехрен делать выхватить муху или бомбу, всадить в упор. А потом уйти по подворотням, где ни одна машина не догонит.

Поразмыслив над этим, с тех пор к полицейским кавалькадам не пристраиваюсь, хоть это и удобно для скорости движения. Доброта спасет этот мир, а вовсе не красота, как утверждал Федор Михайлович. Красиво конечно разъезжать хоть в хвосте правительственной кавалькады, хоть в самом ее центре, но рано или поздно меня уложили бы мордой в асфальт, а зачем мне это надо? Люди отнеслись ко мне по-доброму, ну так и я им больше не досаждаю.

8.

Из типографской жизни

Году примерно 98-99 одно издательство выпустило подробную биографию Лермонтова, может дата какая была, сейчас уже не помню. Книгу печатали при финансовой поддержке правительства Москвы, поэтому представление книги планировалось проводить с размахом, на книжной выставке, мол помним и гордимся не только Пушкиным. Издательство постаралось на славу, всё успели сделать в срок, тираж был привезён из типографии и с утра несколько экземпляров должны были везти на выставку. Основной гордостью редакторов было большое генеалогическое дерево Лермонтова, размещённое на переднем форзаце книги. Посередине листа были расположены ФИО и даты жизни самого поэта, а выше и ниже была приведена информация о многочисленных предках и потомках.

Директор издательства с гордостью показывает случайно зашедшему знакомому гвоздь программы завтрашней выставки и вдруг слышит вопрос: “А почему у вас написано Юрий Михайлович Лермонтов?” Не может быть! Как можно было ошибиться? На самом деле ошибка простительна, как многие из вас помнят, в то время имя-отчество Лужкова звучало гораздо чаще, чем имя-отчество второго русского поэта.

Но что делать? Перепечатывать форзац нет времени, отложить презентацию тоже нереально… Но директор нашёл-таки выход. Полночи все сотрудники редакции сидели с белыми маркерами наперевес и к утру в центре генеалогического дерева гордо красовалась надпись: “Михаил Лермонтов”. Да и то правда, великие русские поэты в отчествах не нуждаются!

9.

«История одного человека, пусть даже и заурядного, не менее интересна, чем история целого народа». (с).

В педагогическом институте имени Крупской мама училась с 1955 по 1960 год.

Каждый месяц, в дополнение к стипендии, она получала денежный перевод. В извещении всегда было написано: «Материальная помощь выпускнице детского дома ВХК».

ВХК – это Воскресенский химический комбинат.

С началом Великой Отечественной войны появилось множество сирот, или, по современной терминологии, - детей, оставшихся без попечения родителей.
Детские дома создавались государственными органами, а также – их создание поручалось крупным предприятиям.

Детский дом ВХК был организован в центре Воскресенска в парковом ансамбле усадьбы Лажечникова (Кривякино).
Директор химкомбината Николай Иванович Докторов знал лично каждого детдомовца, был частым их гостем, и детдомовцы примерно раз в месяц приходили в его кабинет в заводоуправлении, рассказывали о своей жизни, а случалось, и о своих нуждах.

Мама рассказывает, как однажды она в числе такой группы отправилась на химкомбинат к Докторову. Воспитатели их принарядили, повязали девочкам ленты-бантики, но не сопровождали. Напутственно только сказали: «Не забудьте про тюль».
Тогда в продаже в каком-то из городских магазинов появился тюль для занавесок.

Дети пришли в заводоуправление.
Секретарь сразу пропустила их к директору.
Было лето. Николай Иванович расспросил их, - чем занимаются в каникулы, какое питание, и в чем нуждаются.
Кто-то из детей сказал про тюль.
Докторов позвонил главному бухгалтеру: «Федот Петрович! Зайди! Пришли наши дети».
Вошедшему бухгалтеру Николай Иванович сказал: «Дети просят тюлевые занавески в пионерскую комнату».

В ходу тогда был гужевой транспорт. Всякие грузы со складов химкомбината в детдом привозила на телеге тетя Настя. И рулон тюля, а заодно и рулоны белой ткани для простынь и скатертей, тоже вскоре привезла она.

Мама сейчас вспомнила их слоган того времени: «В пионерскую войдешь – тюль висит с узором. «Спасибо комбинату»- скажем мы все хором».

Это были первые тюлевые занавески в Воскресенске.

Первый телевизор в городе тоже был в детдоме: «В пионерскую войдешь, в левый угол бросишь взор, - от радости запоешь – телевизор узнаешь».

Но я отвлекся…

Докторов был директором градообразующего предприятия, - в какой-то мере хозяином города. Но над ним было министерство. Детские дома, подведомственные предприятиям химической промышленности, курировала замминистра Софья Соломоновна Белоус.
Мама помнит один из первых её приездов в детский дом.
Всё обошла, осмотрела помещения, площадки, хозяйство, перезнакомилась с сотрудниками и воспитанниками. Потом уединилась с детьми, порасспросила о разном, и сказала: «Считайте, что я – ваша мама. Какие трудности – пишите мне. Приеду – помогу».

Случилось так, что детдомовцы однажды ей написали. Пожаловались на одну воспитательницу.
Сотрудников они делили, не мудрствуя лукаво, на «злых» и «добрых».
Одна воспитательница прочно утвердилась в первой категории.

Была зима.
Дети катались с горки. Усадьба расположена на крутом откосе над поймой Москвы-реки – вот с этого откоса они и катались. Санок не было – съезжали по снегу и льду в чем гуляли, не задумываясь о необходимости беречь одежду. Эта воспитательница докладывала директору детдома о нарушении дисциплины. Он строил воспитанников после прогулки, командовал «Кругом!», и проходил вдоль строя, оглядывая мокрые, а, случалось и протертые пальто, штаны и юбки.

Уличенных в нерадивом отношении к одежде наказывали – заменяли их одежду на заношенную «подменку».

Но это ещё ладно. А однажды эта воспитательница, проверяя, как дети сделали домашнее задание по математике, подергала девочку за волосы, в наказание за неверное решение задачи.

Вечером в пионерской комнате старшие девочки, под руководством Милки Григорьян (О ней - здесь: https://www.anekdot.ru/id/926524/) написали письмо Софье Соломоновне. Адрес-то простой – Москва, министерство химической промышленности.

Софья Соломоновна вскоре приехала. Снова обошла весь детдом, со всеми пообщалась, уехала. А эта воспитательница потом уволилась.

И так в жизни все закручено…
После института мама отработала по распределению в школе в Щербинке, там она познакомилась с моим папой, поженились, родился я, и они приехали в Воскресенск.
В детсадах мест не было. Чтобы меня приняли в садик, она устроилась воспитательницей. Ясли-сад № 20 «Березка» на улице Победы.
Но по тогдашним порядкам, нельзя было, чтобы ребенок воспитательницы был в её группе. Поэтому, хотя в маминой группе были дети моего возраста, меня определили в группу другую, и моей воспитательницей была та самая уволенная из маминого детдома.
Это потом именно она закрыла меня одного в спальне, за то, что я не спал в «тихий час», и увела остальных детей на прогулку. (Этот случай здесь - https://www.anekdot.ru/id/952534/)
Но я опять отвлекся…

Про Докторова ещё…

Общежитие первокурсников пединститута имени Крупской было в Малаховке. Оттуда очень неудобно было добираться на улицу Радио 10а на лекции в институт.
А детский дом уже закрывался – дети войны выросли.
Мама приехала в детдом за какими-то своими вещами, пообщалась с воспитателями, обмолвилась, что общежитие далеко от института. Сказала, что есть ещё общежитие в Первом Переведеновском переулке возле метро Бауманская, но оно только для пятикурсников и аспирантов. Воспитатели ей ответили: «А ты сходи к Докторову».

Докторов сразу и безо всякого её принял, слету вник в проблему. У него был зам по быту и социальным вопросам Илья Иванович Волков. Ему-то Докторов и поручил решить проблему с институтским общежитием для выпускницы детдома Гали Шкапы.

Волков несколько раз ездил в институт, встречался с разными должностными лицами и даже с ректором – безрезультатно, о чем и доложил Николаю Ивановичу.

Докторов потому и обрел легендарную славу в Воскресенске, потому и руководил долгие годы крупнейшим предприятием, что все проблемы решал эффективно и радикально.

На заводской «Победе» он привез Галю в министерство просвещения СССР, которое тогда возглавлял Иван Андреевич Каиров. Министр их принял – для Докторова это был обычный уровень общения. В итоге, с первого курса до окончания института Галя Шкапа жила в общежитии у Бауманской, и, кстати, всё это время была строгим старостой общежития. Пятикурсники и аспиранты льстиво заглядывали ей в глаза, чтобы не ставила двойки за беспорядок в комнатах.

Каиров, во время той беседы с Докторовом, сказал: «А Галя не Ваша дочка? Глаза похожи…»
Докторов ответил: «У меня таких дочек и сыновей – 200!»

Замминистра химической промышленности Софья Соломоновна Белоус тоже не забывала выпускников подведомственных детдомов.
Мама, уже студенткой, приезжала и к ней в министерство, и домой. И также к Белоус приезжали бывшие детдомовцы из Орехово-Зуево и Лисичанска. Мама их помнит.
В министерстве на проходной мама говорила - к кому идет. Вахтер звонил Софье Соломоновне. Та сразу отвечала: «Ведите ко мне!». Вахтер провожал.
В кабинете Белоус предлагала чаю со сладостями, потом вела Галю по всем кабинетам: «Это наша дочка к нам приехала! Студентка! Отличница! Будет выступать с танцами на Фестивале молодежи и студентов!» Министерство тогда возглавлял Сергей Михайлович Тихомиров – заходили и к нему.
Все хозяева кабинетов, и министр тоже, обязательно вручали детдомовке какие-то гостинцы-сладости – её возвращение в общежитие превращалось в пир, чуть не для всего этажа.
И мама сейчас вспоминает, что все общались с добротой и вниманием, не формально, уважительно и добро.

В детдоме им внушали, что они – дети страны. Общие дети. Так было.

Многие семейные дети в Воскресенске завидовали детдомовцам. Считали, что в детдоме жизнь интереснее, лучше… Может так и было…

Я должен это записывать за мамой и выкладывать. Мне интересно наше прошлое. Может и другим тоже.
Если не я – то кто?

10.

У всех есть мечта. Многие, например, мечтают оказаться в купе вагона СВ с прекрасной незнакомкой. Мечтают ли об этом прекрасные незнакомки я не знаю, знаю только, что некоторые из них храпят и нечаянно воруют зубные щетки из поездных наборов.

Есть люди в министерстве культуры, годами мечтающие, что их номер телефона наконец-то перепутают с номером прачечной.

Мечты очень разнообразны, вы сами знаете.

Мишка был врачом, и у него была мечта о панацее. Мишке было сорок лет, и мечта все еще оставалась мечтой. Да и как ей сбыться, если Мишка работал врачом на горнолыжной базе, где все разнообразие заболеваний сводится к ушибам, переломам, и сотрясениям.

Как ни странно, но сотрясения мозга для такого вида спорта редки. А может и ничего странного, потому что мозг, толкающий своего хозяина спускаться с гор ускоренным способом, с применением палок и веревок, сотрясти трудно. Панацею же обычно изобретают в других местах и другие люди.

Однажды к Мишке на базу заявилась компания друзей. С горными лыжами друзья соотносились только по телевизору, а вот к уральским горам, Мишкиному гостеприимству, башкирской водке и русской бане относились замечательно.

Вечером, после походов по горному зимнему лесу, всяческих обедов и шашлыков на искрящемся солнцем морозном воздухе Урала, компания собралась в сауне, где и произошел трагический несчастный случай, положивший начало исполнению мечты.

Сашка сел на каменку.

Голой, как вы понимаете, задницей. А чем еще можно сесть на каменку в сауне? Ничем другим не получится, можете даже не пробовать.

Сев на раскаленные камни Сашка издал такой рев, что в джакузи перестал подаваться воздух, в котельной отказала автоматика котлов, а в лесной берлоге проснулась и заскучала о несбывшемся большая медведица.

Мишка был наготове. Он мгновенно провел все известные спортивной медицине противоожоговые мероприятия, подув на ожог и обильно намазав место ожога оранжевой пеной с облепихой и левомицетином. Пациенту рекомендовалось до момента полного заживления лежать исключительно на животе, а в остальное время жить стоя.

Пациент при этом вел себя послушно и приняв для обезболивания четыреста водки, сесть даже не пытался, располагаясь за столом в позе древнего грека в ожидании оргии.

Утром компания вышла из банного корпуса, чтоб отправиться на трассу с горными лыжами, горными ботинками и горными палками. И отправилась бы увеличивать количество сломанных рук и ног, но тут опять вмешалась судьба. К корпусу подошли две лошади, и одна симпатичная наездница с предложением прокатиться.

- Да запросто, - воскликнул Сашка, напрочь забыв изречение Семена Михайловича Буденного, о главной части конного всадника.

«Конник!, - неоднократно говорил Семен Михайлович, - пуще всего береги жопу! Если у конника на жопе прыщ, он уже не боец».

Вполне возможно, что это говорил и не Семен Михайлович, но наездница была прекрасна, яркое солнце искрило свежий снежок, легкий тридцатиградусный морозец подталкивал к подвигам. Напрочь забыв про рекомендации врача Сашка вскочил в седло, и поскакал в лес. Потому что кроме леса скакать было некуда. Наездница кинулась следом.

Вернулись они минут через сорок. Девушка ехала впереди, держа в поводу лошадь, на которой поперёк седла лежал Сашка.

У него была перевязана голова.

- Там у нас сук над тропинкой, - пояснила девушка, - а ваш товарищ не успел нагнуться. В лесу же нельзя галопом, можно только рысью. Мы на соседней базе в медпункте пару швов наложили, и сразу к вам приехали. А товарищ ваш странный какой-то – ложиться на спину и садиться на отрез отказался.

- Миша, - позвал Сашка голосом крови на рукаве израненного Щорса, - у тебя обезболивающего нет? А то что-то везде болит.

- Есть как же не быть, - обрадовался Мишка.

Он достал из кармана огромную таблетку, и разломил ее пополам.

- Я мечтал об этом всю жизнь, с тех пор как уволился в запас. Вот тебе обезболивающее. Эта половина таблетки от головы, а эта от наоборот. Смотри не перепутай.

Так в Уральских горах исполняются мечты о панацее. А в вагонах СВ прекрасные незнакомки мало того что храпят, они еще могут воспользоваться вашими тапочками, и даже зубной щеткой. Будьте бдительны с мечтами.

11.

Всеми любимый мультфильм Фёдора Хитрука «Фильм! Фильм! Фильм!» большинство читателей Анекдот.ру, конечно, знает наизусть: и маленького гневливого режиссёра с квадратной головой, и тощего сценариста с печатной машинкой, и девочку, собирающую на поле ромашки. Но не всем известно, что сценарий этого мультика собран Хитруком из дюжины забавных ситуаций, произошедших в разное время со знаменитыми деятелями искусства. Так, прототип маленького бегающего режиссёра – Григорий Рошаль, которого во время съёмок «Хождения по мукам» заставляли вместе со сценаристом Борисом Чирсковым 27 раз переписывать сценарий. Прототип тугодумной маленькой девочки – маленькая девочка, которая в 1962 году довела до истерики Элема Климова на съёмочной площадке «Добро пожаловать или Посторонним вход воспрещён». А есть ещё одна чудесная история: как вы помните, в мультике режиссёра заставляют переснимать концовку картины, потому что невидимая рука начальника шлёпает на сценарий печать «Слишком мрачно». И вместо отпевания убитого верзилой боярина его переодевают в гробу в праздничный кафтан, да и пересаживают за свадебный стол. Прототип этой истории вот какой.

В 1920 году в революционном Петрограде задумали организовать художественную выставку для просвещения рабочего класса. Тут же обнаружился серьёзный недостаток этой задумки – революционных картин не было совсем, их надо было рисовать с нуля, а праздничных картин с понятным содержанием имелось мало, всё один кубизм да супрематизм. Председатель Петроградского комитета просвещения принялся бегать по оставшимся в городе художникам с просьбой спасти положение. Разумеется, забежал и к Борису Кустодиеву, который к революции относился прохладно, но в 1918-1919 годах активно помогал в оформлении Петрограда, рисовал плакаты и писал портреты революционных деятелей. Кустодиев согласился помочь и только уточнил: «Сюжет картины произвольный, я полагаю?» Председатель комитета ответил: «Конечно, конечно! Полная свобода творчества!»

Через несколько недель картина «Голубой домик» была готова. (К истории прилагается картинка, можно на неё взглянуть).
«Голубой домик» изображает домик, на крыше которого мальчик гоняет голубей (это 1-й уровень, детство), на втором этаже крестьянин и крестьянка пьют чай (это 2-й уровень, молодость), на первом этаже пожилые полицейский и крестьянин играют в шахматы (это 3-й уровень, зрелость), а ещё ниже лестница в подвал, где старики делают гробы (это 4-й уровень, смерть). На самом деле, это далеко не все смыслы: в тени стоит женщина с прижатым к груди младенцем, во дворе тусуется мужчина, похожий на самого Кустодиева, повсюду видны масонские знаки, но уровни жизни – самый очевидный сюжет.

Как только Председатель комитета просвещения увидел готовую работу, он скривился, как будто надкусил лимон:
- Ну нет, Борис Михайлович! Что это такое? Какие ещё гробы? Рабочие и матросы празднуют, Деникин побеждён, иностранные державы выводят войска, а вы им рисуете гробы! У вас блистательный талант рисовать лёгкие, праздничные вещи! Ваша «Масленица», ваши румяные разбитные мужики и бабы – в них вся Русь. А тут какие-то намёки, какая-то гоголевщина…
Кустодиев терпеливо объяснил Председателю комитета просвещения смысл картины. Тот сказал:
- Я не прошу вас перерисовывать всю картину. Просто уберите гроб. У вас же вечно на картинах купчихи всякие – вот пусть в подвале сидят две толстые купчихи и едят пироги.
- Купчихи едят пироги в подвале?! – изумился Кустодиев.
- Да, – сказал Председатель комитета просвещения. – Получится очень модная и прогрессивная картина о том, как рабочие и крестьяне наверху радуются жизни, рабоче-крестьянский мальчик гоняет голубей, а загнанные в подвал старорежимные элементы доедают последние пироги с рябчиками.
Кустодиев внимательно посмотрел на собеседника. Председатель комитета просвещения смотрел на него с полной серьёзностью.
- Хорошо, - мирно сказал Кустодиев. - Дайте мне немного времени.

Как только Председатель Комитета просвещения ушёл, Кустодиев сел писать письмо Наркому просвещения Луначарскому. Как только письмо было готово, жена Кустодиева снесла его на главпочтамт.
Через некоторое время из Москвы пришёл ответ: «Гроб меня устраивает. Луначарский».

12.

Война в Хуторовке

(Рассказал Александр Васильевич Курилкин 1935 года рождения)

Вы за мной записываете, чтобы люди прочли. Так я прошу – сделайте посвящение всем детям, которые застали войну. Они голодали, сиротствовали, многие погибли, а другие просто прожили эти годы вместе со всей страной. Этот рассказ или статья пусть им посвящается – я вас прошу!

Как мы остались без коровы перед войной, и как война пришла, я вам в прошлый раз рассказал. Теперь – как мы жили. Сразу скажу, что работал в колхозе с 1943 года. Но тружеником тыла не являюсь, потому что доказать, что с 8 лет работал в кузнице, на току, на полях - не представляется возможным. Я не жалуюсь – мне жаловаться не на что – просто рассказываю о пережитом.

Как женщины и дети трудились в колхозе

Деревня наша Хуторовка была одной из девяти бригад колхоза им. Крупской в Муровлянском районе Рязанской области. В деревне было дворов пятьдесят. Мы обрабатывали порядка 150 га посевных площадей, а весь колхоз – примерно 2000 га черноземных земель. Все тягловые функции выполнялись лошадьми. До войны только-только началось обеспечение колхозов техникой. Отец это понял, оценил, как мы теперь скажем, тенденцию, и пошел тогда учиться на шофера. Но началась война, и вся техника пошла на фронт.
За первый месяц войны на фронт ушли все мужчины. Осталось человек 15 - кто старше 60 лет и инвалиды. Работали в колхозе все. Первые два военных года я не работал, а в 1943 уже приступил к работе в колхозе.
Летом мы все мальчишки работали на току. Молотили круглый год, бывало, что и ночами – при фонарях. Мальчишек назначали – вывозить мякину. Возили её на санях – на току всё соломой застелено-засыпано, потому сани и летом отлично идут. Лопатами в сани набиваем мякину, отвозим-разгружаем за пределами тока… Лугов в наших местах нет, нет и сена. Поэтому овсяная и просяная солома шла на корм лошадям. Ржаная солома жесткая – её брали печи топить. Всю тяжелую работу выполняли женщины.
В нашей деревне была одна жатка и одна лобогрейка. Это такие косилки на конной тяге. На лобогрейке стоит или сидит мужчина, а в войну, да и после войны – женщина, и вилами сбрасывает срезанные стебли с лотка. Работа не из легких, только успевай пот смахивать, потому – лобогрейка. Жатка сбрасывает сама, на ней работать легче. Жатка скашивает рожь или пшеницу. Следом женщины идут со свяслами (свясло – жгут из соломы) и вяжут снопы… Старушки в деревне заранее готовят свяслы обычно из зеленой незрелой ржи, которая помягче. Свяслы у вязальщиц заткнуты за пояс слева. Нарукавники у всех, чтобы руки не колоть стерней. В день собирали примерно по 80-90 снопов каждая. Копна – 56 снопов. Скашиваются зерновые культуры в период молочной спелости, а в копнах зерно дозревает до полной спелости. Потом копны перевозят на ток и складывают в скирды. Скирды у нас складывали до четырех метров высотой. Снопы в скирду кладутся колосьями внутрь.
Ток – место оборудованное для молотьбы. Посевных площадей много. И, чтобы не возить далеко снопы, в каждой деревне оборудуются токи.
При молотьбе на полок молотилки надо быстро подавать снопы. Это работа тяжелая, и сюда подбирались четыре женщины физически сильные. Здесь часто работала моя мама. Работали они попарно – двое подают снопы, двое отдыхают. Потом – меняются. Где зерно выходит из молотилки – ставят ящик. Зерно ссыпается в него. С зерном он весит килограмм 60-65. Ящик этот они носили по двое. Двое понесли полный ящик – следующая пара ставит свой. Те отнесли, ссыпали зерно, вернулись, второй ящик уже наполнился, снова ставят свой. Тоже тяжелая работа, и мою маму сюда тоже часто ставили.
После молотьбы зерно провеивали в ригах. Рига – длинный высокий сарай крытый соломой. Со сквозными воротами. В некоторые риги и полуторка могла заезжать. В ригах провеивали зерно и складывали солому. Провеивание – зерно с мусором сыпется в воздушный поток, который отделяет, относит полову, ость, шелуху, частички соломы… Веялку крутили вручную. Это вроде огромного вентилятора.
Зерно потом отвозили за 10 километров на станцию, сдавали в «Заготзерно». Там оно окончательно доводилось до кондиции – просушивалось.
В 10 лет мы уже пахали поля. В нашей бригаде – семь или девять двухлемешных плугов. В каждый впрягали пару лошадей. Бригадир приезжал – показывал, где пахать. Пройдешь поле… 10-летнему мальчишке поднять стрелку плуга, чтобы переехать на другой участок – не по силам. Зовешь кого-нибудь на помощь. Все лето пахали. Жаркая погода была. Пахали часов с шести до десяти, потом уезжали с лошадьми к речушке, там пережидали жару, и часа в три опять ехали пахать. Это время по часам я теперь называю. А тогда – часов не было ни у кого, смотрели на солнышко.

Работа в кузнице

Мой дед до революции был богатый. Мельница, маслобойка… В 1914 году ему, взамен призванных на войну работников, власти дали двух пленных австрийцев. В 17 году дед умер. Один австриец уехал на родину, а другой остался у нас и женился на сестре моего отца. И когда все ушли на фронт, этот Юзефан – фамилия у него уже наша была – был назначен бригадиром.
В 43-м, как мне восемь исполнилось, он пришел к нам. Говорит матери: «Давай парня – есть для него работа!» Мама говорит: «Забирай!»
Он определил меня в кузню – меха качать, чтобы горно разжигать. Уголь горит – надымишь, бывало. Самому-то дышать нечем. Кузнец был мужчина – вернулся с фронта по ранению. Классный был мастер! Ведь тогда не было ни сварки, ни слесарки, токарки… Все делалось в кузне.
Допустим - обручи к тележным колесам. Листовой металл у него был – привозили, значит. Колеса деревянные к телеге нестандартные. Обруч-шина изготавливался на конкретное колесо. Отрубит полосу нужной длины – обтянет колесо. Шатуны к жаткам нередко ломались. Варил их кузнечной сваркой. Я качаю меха - два куска металла разогреваются в горне докрасна, потом он накладывает один на другой, и молотком стучит. Так металл сваривается. Сегменты отлетали от ножей жатки и лобогрейки – клепал их, точил. Уж не знаю – какой там напильник у него был. Уже после войны привезли ему ручной наждак. А тут - привезут плуг - лемеха отвалились – ремонтирует. Тяжи к телегам… И крепеж делал - болты, гайки ковал, метчиками и лерками нарезал резьбы. Пруток какой-то железный был у него для болтов. А нет прутка подходящего – берет потолще, разогревает в горне, и молотком прогоняет через отверстие нужного диаметра – калибрует. Потом нарезает леркой резьбу. Так же и гайки делал – разогреет кусок металла, пробьет отверстие, нарезает в нем резьбу метчиком. Уникальный кузнец был! Насмотрелся я много на его работу. Давал он мне молоточком постучать для забавы, но моя работа была – качать меха.

Беженцы

В 41 году пришли к нам несколько семей беженцев из Смоленска - тоже вклад внесли в работу колхоза. Расселили их по домам – какие побольше. У нас домик маленький – к нам не подселили.
Некоторые из них так у нас и остались. Их и после войны продолжали звать беженцами. Можно было услышать – Анька-эвакуированная, Машка-эвакуированная… Но большая часть уехали, как только Смоленск освободили.

Зима 41-го и гнилая картошка

Все знают, особенно немцы, что эта зима была очень морозная. Даже колодцы замерзали. Кур держали дома в подпечке. А мы – дети, и бабушка фактически на печке жили. Зимой 41-го начался голод. Конечно, не такой голод, как в Ленинграде. Картошка была. Но хлеб пекли – пшеничной или ржаной муки не больше 50%. Добавляли чаще всего картошку. Помню – два ведра мама намоет картошки, и мы на терке трем. А она потом добавляет натертую картошку в тесто. И до 50-го года мы не пекли «чистый» хлеб. Только с наполнителем каким-то. Я в 50-м году поехал в Воскресенск в ремесленное поступать – с собой в дорогу взял такой же хлеб наполовину с картошкой.
Голодное время 42-го перешло с 41-го. И мы, и вся Россия запомнили с этого года лепешки из гнилого мороженого картофеля. Овощехранилищ, как сейчас, не было. Картошку хранили в погребах. А какая в погреб не помещалась - в ямах. Обычная яма в земле, засыпанная, сверху – шалашик. И семенную картошку тоже до весны засыпали в ямы. Но в необычно сильные морозы этой зимы картошка в ямах сверху померзла. По весне – погнила. Это и у нас в деревне, и сколько я поездил потом шофером по всей России – спрашивал иной раз – везде так. Эту гнилую картошку терли в крахмал и пекли лепешки.

Банды дезертиров

Новостей мы почти не знали – радио нет, газеты не доходят. Но в 42-м году народ как-то вдохновился. Притерпелись. Но тут появились дезертиры, стали безобразничать. Воровали у крестьян овец.
И вот через три дома от нас жил один дедушка – у него было ружьё. И с ним его взрослый сын – он на фронте не был, а был, видимо, в милиции. Помню, мы раз с мальчишками пришли к ним. А этот сын – Николай Иванович – сидел за столом, патрончики на столе стояли, баночка – с маслом, наверное. И он вот так крутил барабан нагана – мне запомнилось. И потом однажды дезертиры на них может даже специально пошли. Началась стрельба. Дезертиры снаружи, - эти из избы отстреливались. Отбились они.
Председателем сельсовета был пришедший с войны раненный офицер – Михаил Михайлович Абрамов. Дезертиры зажгли его двор. И в огонь заложили видимо, небольшие снаряды или минометные мины. Начало взрываться. Народ сбежался тушить – он разгонял, чтобы не побило осколками. Двор сгорел полностью.
Приехал начальник милиции. Двоих арестовал – видно знал, кого, и где находятся. Привел в сельсовет. А до района ехать километров 15-20 на лошади, дело к вечеру. Он их связал, посадил в угол. Он сидел за столом, на столе лампа керосиновая засвечена… А друзья тех дезертиров через окно его застрелили.
После этого пришла группа к нам в деревню – два милиционера, и еще несколько мужчин. И мой дядя к ним присоединился – он только-только пришел с фронта демобилизованный, был ранен в локоть, рука не разгибалась. Ручной пулемет у них был. Подошли к одному дому. Кто-то им сказал, что дезертиры там. Вызвали из дома девушку, что там жила, и её стариков. Они сказали, что дома больше никого нет. Прошили из пулемета соломенную крышу. Там действительно никого не оказалось. Но после этого о дезертирах у нас ничего не было слышно, и всё баловство прекратилось.

Новая корова

В 42 году получилась интересная вещь. Коровы-то у нас не было, как весной 41-го продали. И пришел к нам Василий Ильич – очень хороший старичок. Он нам много помогал. Лапти нам, да и всей деревне плел. Вся деревня в лаптях ходила. Мне двое лаптей сплел. Как пахать начали – где-то на месяц пары лаптей хватало. На пахоте – в лаптях лучше, чем в сапогах. Земля на каблуки не набивается.
И вот он пришел к нашей матери, говорит: «У тебя овцы есть? Есть! Давай трех ягнят – обменяем в соседней деревне на телочку. Через два года – с коровой будете!»
Спасибо, царствие теперь ему небесное! Ушел с ягнятами, вернулся с телочкой маленькой. Тарёнка её звали. Как мы на неё радовались! Он для нас была – как светлое будущее. А растили её – бегали к ней, со своего стола корочки и всякие очистки таскали. Любовались ею, холили, гладили – она, как кошка к нам ластилась. В 43-м огулялась, в 44-м отелилась, и мы – с молоком.

1943 год

В 43-м жизнь стала немножко улучшаться. Мы немножко подросли – стали матери помогать. Подросли – это мне восемь, младшим – шесть и четыре. Много работы было на личном огороде. 50 соток у нас было. Мы там сеяли рожь, просо, коноплю, сажали картошку, пололи огород, все делали.
Еще в 43 году мы увидели «студебеккеры». Две машины в наш колхоз прислали на уборочную – картошку возить.

Учеба и игры

У нас был сарай для хранения зерна. Всю войну он был пустой, и мы там с ребятней собирались – человек 15-20. И эвакуированные тоже. Играли там, озоровали. Сейчас дети в хоккей играют, а мы луночку выкопаем, и какую-нибудь банку консервную палками в эту лунку загоняем.
В школу пошел – дали один карандаш. Ни бумаги, ни тетради, ни книжки. Десять палочек для счета сам нарезал. Тяжелая учеба была. Мать раз где-то бумаги достала, помню. А так – на газетах писали. Торф сырой, топится плохо, - в варежках писали. Потом, когда стали чернилами писать – чернила замерзали в чернильнице. Непроливайки у нас были. Берёшь её в руку, зажмешь в кулаке, чтобы не замерзла, и пишешь.
Очень любил читать. К шестому классу прочел все книжки в школьной библиотеке, и во всей деревне – у кого были в доме книги, все прочитал.

Военнопленные и 44-й год

В 44-м году мимо Хуторовки газопровод копали «Саратов-Москва». Он до сих пор функционирует. Трубы клали 400 или 500 миллиметров. Работали там пленные прибалтийцы.
Уже взрослым я ездил-путешествовал, и побывал с экскурсиями в бывших концлагерях… В Кременчуге мы получали машины – КРАЗы. И там был мемориал - концлагерь, в котором погибли сто тысяч. Немцы не кормили. Не менее страшный - Саласпилс. Дети там погублены, взрослые… Двое воскресенских через него прошли – Тимофей Васильевич Кочуров – я с ним потом работал. И, говорят, что там же был Лев Аронович Дондыш. Они вернулись живыми. Но я видел стволы деревьев в Саласпилсе, снизу на уровне человеческого роста тоньше, чем вверху. Люди от голода грызли стволы деревьев.
А у нас недалеко от Хуторовки в 44-м году сделали лагерь военнопленных для строительства газопровода. Пригнали в него прибалтийцев. Они начали рыть траншеи, варить и укладывать трубы… Но их пускали гулять. Они приходили в деревню – меняли селедку из своих пайков на картошку и другие продукты. Просто просили покушать. Одного, помню, мама угостила пшенкой с тыквой. Он ещё спрашивал – с чем эта каша. Мама ему объясняла, что вот такая тыква у нас растет. Но дядя мой, и другие, кто вернулся с войны, ругали нас, что мы их кормим. Считали, что они не заслуживают жалости.
44 год – я уже большой, мне девять лет. Уже начал снопы возить. Поднять-то сноп я еще не могу. Мы запрягали лошадей, подъезжали к копне. Женщины нам снопы покладут – полторы копны, вроде бы, нам клали. Подвозим к скирду, здесь опять женщины вилами перекидывают на скирд.
А еще навоз вывозили с конного двора. Запрягаешь пару лошадей в большую тачку. На ней закреплен ящик-короб на оси. Ось – ниже центра тяжести. Женщины накладывают навоз – вывозим в поле. Там качнул короб, освободил путы фиксирующие. Короб поворачивается – навоз вывалился. Короб и пустой тяжелый – одному мальчишке не поднять. А то и вдвоем не поднимали. Возвращаемся – он по земле скребет. Такая работа была у мальчишек 9-10 лет.

Табак

Табаку очень много тогда сажали – табак нужен был. Отливали его, когда всходил – бочками возили воду. Только посадят – два раза в день надо поливать. Вырастет – собирали потом, сушили под потолком… Мать листву обирала, потом коренюшки резала, в ступе толкла. Через решето высевала пыль, перемешивала с мятой листвой, и мешка два-три этой махорки сдавала государству. И на станцию ходила – продавала стаканами. Махорку носила туда и семечки. А на Куйбышев санитарные поезда шли. Поезд останавливается, выходит медсестра, спрашивает: «Сколько в мешочке?» - «10 стаканов». Берет мешочек, уносит в вагон, там высыпает и возвращает мешочек и деньги – 100 рублей.

Сорок пятый и другие годы

45,46,47 годы – голод страшный. 46 год неурожайный. Картошка не уродилась. Хлеба тоже мало. Картошки нет – мать лебеду в хлеб подмешивала. Я раз наелся этой лебеды. Меня рвало этой зеленью… А отцу… мать снимала с потолка старые овечьи шкуры, опаливала их, резала мелко, как лапшу – там на коже ещё какие-то жирочки остаются – варила долго-долго в русской печке ему суп. И нам это не давала – только ему, потому что ему далеко ходить на работу. Но картошки все-таки немного было. И она нас спасала. В мундирчиках мать сварит – это второе. А воду, в которой эта картошка сварена – не выливает. Пару картофелин разомнет в ней, сметанки добавит – это супчик… Я до сих пор это люблю и иногда себе делаю.

Про одежду

Всю войну и после войны мы ходили в домотканой одежде. Растили коноплю, косили, трепали, сучили из неё нитки. Заносили в дом станок специальный, устанавливали на всю комнату. И ткали холстину - такая полоса ткани сантиметров 60 шириной. Из этого холста шили одежду. В ней и ходили. Купить готовую одежду было негде и не на что.
Осенью 45-го, помню, мать с отцом съездили в Моршанск, привезли мне обнову – резиновые сапоги. Взяли последнюю пару – оба на правую ногу. Такие, почему-то, остались в магазине, других не оказалось. Носил и радовался.

Без нытья и роптания!

И обязательно скажу – на протяжении всей войны, несмотря на голод, тяжелый труд, невероятно трудную жизнь, роптания у населения не было. Говорили только: «Когда этого фашиста убьют! Когда он там подохнет!» А жаловаться или обижаться на Советскую власть, на жизнь – такого не было. И воровства не было. Мать работала на току круглый год – за все время только раз пшеницы в кармане принесла – нам кашу сварить. Ну, тут не только сознательность, но и контроль. За килограмм зерна можно было получить три года. Сосед наш приехал с войны раненый – назначили бригадиром. Они втроем украли по шесть мешков – получили по семь лет.

Как уехал из деревни

А как я оказался в Воскресенске – кто-то из наших разнюхал про Воскресенское ремесленное училище. И с 1947 года наши ребята начали уезжать сюда. У нас в деревне ни надеть, ни обуть ничего нет. А они приезжают на каникулы в суконной форме, сатиновая рубашка голубенькая, в полуботиночках, рассказывают, как в городе в кино ходят!..
В 50-м году и я решил уехать в Воскресенск. Пришел к председателю колхоза за справкой, что отпускает. А он не дает! Но там оказался прежний председатель – Михаил Михайлович. Он этому говорит: «Твой сын уже закончил там ремесленное. Что же ты – своего отпустил, а этого не отпускаешь?»
Так в 1950 году я поступил в Воскресенское ремесленное училище.
А, как мы туда в лаптях приехали, как учился и работал потом в кислоте, как ушел в армию и служил под Ленинградом и что там узнал про бои и про блокаду, как работал всю жизнь шофёром – потом расскажу.

13.

- Послушайте! - сказал усталый голос в трубке. - Вам не надоело?
- Надоело! - честно ответил директор. - Очень надоело. Вы уже сорок второй, кому я звоню.
- А зачем?
- Я уже сказал, - устало ответил директор. - Как понимаю, вы возможностями не располагаете, поэтому давайте просто закончим разговор.
- Необычный ход для телефонного хулигана, - усмехнулся голос в трубке. - Вы что, серьёзно говорите?
- Знаете, вы первый, кто переспросил, - сказал директор. - Другие начинают издеваться или сыпать угрозами. Иногда смеются, шутят и вешают трубку.
- Послушайте, как вас там?..
- Рыжиков Александр Михайлович, - охотно повторил директор. - Я представлялся в начале разговора.
- Во, Александр Михайлович! - голос в трубке стал весёлым. - Вы можете как-нибудь доказать, что не шутите? Ну, чтобы дальше мы говорили серьёзно.
Директор вздохнул, задумался.
- Есть такой вариант, - ответил Александр Михайлович. - Найдите в справочнике телефон директора зоопарка и позвоните туда. Если отвечу не я, можете считать меня шутником.
- Лады!
В трубке раздались короткие гудки. Рыжиков поморщился, положил трубку на рычаг, снова вздохнул и бросил взгляд за окно. По мутному от времени и грязи стеклу стекали редкие капли небольшого дождя.
- Грибной, - пробормотал директор. - Вот уйду на пенсию, пошлю всех, возьму ведро и пойду в лес. Наберу чистых...
Каких именно чистых грибов собрался набрать Рыжиков, он сказать не успел. Телефон на столе зазвонил той самой прерывистой трелью, которую Рыжиков слышал уже двадцать лет. Звонки лично ему в кабинет редко несли хорошие новости.
- Да, - ответил Александр Михайлович, сняв трубку. - Я вас внимательно слушаю.
- Это всё-таки вы! - ответил знакомый голос.
- Да, я, - кротко подтвердил директор. - А толку?
- Ладно, убедили, - голос в трубке стал серьёзным. - Но почему такой необычный способ? Есть же объявления, газеты. Интернет, наконец!
- Давал я объявления, - пояснил Рыжиков. - И в этом вашем Интернете давал. Поэтому прекрасно вас понимаю. Никто не воспринимает их всерьёз. В лучшем случае звонят и шутят. Знаете, я так устал от этих шутников! Мне что, заняться больше нечем?
- Но почему лично вы обзваниваете? - продолжал недоумевать собеседник.
- Секретарша ушла в декрет, - ответил директор. - Бухгалтер зашивается со сдачей отчёта. Работникам есть чем заняться, помимо звонков. Мне сажать на телефон уборщицу? Может, ещё вопросы будут? Может, вам нужен размер моих ботинок? Отвечу сразу - сорок четвёртый.
- А почему сразу двух особей?
- Они по-другому в неволе не живут, - сказал Александр Михайлович. - Скучают, бесятся, потом чахнут. Короче, как люди. Вы, например, долго просидите в пустой запертой комнатушке с большим окном, которое выходит на пустырь? А им нужен простор. Ну нет у меня сейчас помещений для них! - в сердцах воскликнул директор. Потом нормальным голосом пояснил:
- Никак построить не могут! Что им, мёрзнуть зимой?
В трубке замолчали. Директор молча ждал, смотря на своё отражение в грязном зеркале. Лысеющий мужчина в потрёпанном коричневом костюме. Позеленевшие очки в пластиковой оправе с толстыми стёклами не могли скрыть усталость в серых глазах. Не выдержав, Рыжиков сначала строго посмотрел на своего зеркального двойника, а потом неожиданно подмигнул и показал язык. Вроде даже тень улыбки появилась у отражения.
- А город? - сказал, наконец, голос.
- У города на это денег нет, - отрезал Рыжиков, нахмурившись. - Сказали - выкручивайтесь сами. Вот я и выкручиваюсь, как могу. Могу, как понимаете, немного.
- Сколько у нас времени? - тоном делового человека осведомился собеседник.
- Месяц, - кисло ответил директор. - Максимум. - Он посмотрел на пол, где в выцветшем линолеуме зияла огромная дыра, обнажавшая хищный оскал отполированного тряпкой паркета. - Слушайте, вы правда можете помочь? Или тоже решили пошутить? Вам есть, где их разместить? Есть на чём перевезти? Есть, наконец, чем кормить?
- У меня, разумеется, нет.., - начал голос.
- Тогда - прощайте! - Рыжиков глубоко вздохнул. - У меня слишком мало времени для светской болтовни.
Он протянул вторую руку к телефону, чтобы дать отбой.
- Я не закончил! - крикнул собеседник. Палец директора застыл в миллиметре от рычага. - Лично у меня - нет. Но есть люди...
- Всегда есть люди, у которых всё есть, - ледяным голосом ответил Александр Михайлович. - Только у меня денег нет на их услуги. И никто их не даст.
- Речь не о деньгах, - сказал собеседник. - Есть ли у вас человек, который сможет позаботиться об этих животных, пока они у меня будут? Я могу купить им хоть тонну морковки, но понятия не имею, как их кормить. Насколько теплой водой их мыть? Куда девать навоз? Кстати, его можно вывозить на поля?
- Можно, - усмехнулся директор, рисуя на обшарпанном пыльном столе пальцем круги поверх потрескавшегося лака. - В Чехии один мой коллега торгует им по три доллара за кило. Вот прямо в пластиковые ведёрки фасует и продаёт.
- Неужели покупают? - удивился голос в трубке.
- От туристов отбоя нет! - похвалился Рыжиков. - Он же не пахнет совсем, если животное здоровое. В Индии из него бумагу делают. Тоже сувенирную. Идёт нарасхват!
- А вы чего тогда не торгуете?
- Мне нельзя этим заниматься, - посетовал директор. - Если тут появится другой источник доходов, кроме билетов и фотографий - сожрут в один миг. А мой бухгалтер повесится от такой нагрузки. Хотя, нет, скорее просто уволится, если я хоть заикнусь об этом.
- Вот что, Александр Михайлович! - Голос собеседника резко изменился, стал жёстче. Директор инстинктивно напрягся.- В течение часа к вам подъедет человек от меня. Внимательно вас выслушает. На этой неделе мы подготовим вольер, поэтому сообщите, а лучше - напишите все требования к условиям содержания особи.
- Двух особей! - поправил директор.
- Да, двух! - согласился собеседник. - Температуру, влажность и тому подобное. После этого вы лично, я повторяю, лично осматриваете вольер. До этого вы сообщите требования к перевозке и погрузке животных, чтобы мы успели подготовиться. Ваш человек должен сопровождать особей всё время. Проезд и проживание сотруднику я обеспечу. Надолго всё это?
- Не знаю, - честно сказал Александр Михайлович. - Когда построят нормальный зимний вольер в зоопарке. Вы лучше скажите, зачем вам лично всё это надо? Вот только сразу предупреждаю: не надо петь про любовь к животным. Я работаю с животными два десятка лет. С людьми — ещё больше. Итак — зачем? Только честно!
- Честно! - пообещал собеседник. - Я с детства мечтал купить слона.

14.

Навеяно недавней историей https://www.anekdot.ru/id/950327/ про ширину дороги.
Ходила в свое время байка про строительство МКАД (Московская кольцевая автодорога) и Лужкова, мэра Московского.
Байка древняя, возможно получится баян, но нигде не нашел и в обсуждалке к той истории тоже никто про нее не вспомнил.

"Дела давно минувших дней,
Преданья старины глубокой."
А.С. Пушкин

Случилась эта быль в те стародавние времена, когда новый МКАД еще только строиться начинал, среди лесов дремучих Лосиноостровских, да речек текучих Московских, да Яузких... А боярин Лужков, который на кормление мэром Москвы был посажен, а злые языки напраслину возводили, что шустрил он еще, так сказать, при очень удачливом и успешном купце Елене Премудрой Батуриной, по совместительству второй любимой его жены, как-то приехал на строительство МКАД, окинул все взором соколиным, да речь пламенную да грозную сказал. Мол смотрите тут у меня, всех карающим органом покараю, да железом каленным..., и тогда падает ему в ноги заглавный зодчий и вещает со слезами горькими:
- Ой ты гой еси, добрый молодец, Юрий Михайлов сын, свет очей наших, рек ты мудрость великую, но позволь слово молвить, не вели казнить, вели миловать... - но перебил его не по-людски, да не по Правде Русской, Лужков:
- Молви уж скорее, а то тянешь, как старого козла за яйца... - и разозлился Юрий Михайлович, почувствовал, что ляпнул опять ерунду какую-то.
- Прости батюшка, но все равно в смету не вкладываемся, давай может тракт стольный, сей великий, да хоть чуть поуже сделаем?
- На хуй поуже - только и ответил ему Лужков, да и уехал сразу вершить свои мудрые мерзкие (ой, винюсь, мэрские) дела.
- Сам ты гой - пробормотал мэр, уже садясь в свою карету иноземную, налаченную да тонированную: - Пес смердячий...
Лживые предания кривду возводят, что молвил он вовсе не "на хуЙ поуже", а очень даже "нАхуй поуже", а зодчий, будучи с украин государев, а то и с порубежья дальнего, такого тонкого нюанса московитской мовы не прочувствовал и передал неверно. Ложь это до последней ижицы, при воеводе были и бояре знатные, московские, и другие мужи честные да родовитые, а они и на дыбе правду не переимут.

Собрали тогда дьяки думные, начальники всех палат казенных, большое вече, да давай думать, да рассуждать, да затылки крепкие чесать, весь кофий и чай выпили, а некоторые уже даже на крепкое вино басурманское дымокуренное перешли, а никак не могут решить насколько поуже то делать.
Только Елена Премудрая Батурина знала, какой длины наиважнейший, оказывается, орган в строительстве у Лужкова Ю.М., хоть и не канонизирован еще сей отросток славный в палате мер и весов. И ведь не спросишь, уж больно грозна боярыня, может осерчав, из гильдии строительной на раз выкинуть, куда уж у самого узнавать...
Мало уберешь, мужа грозного смертельно обидишь, много тракта усечешь, тут уже княжья счетная палата не поймет, начнет вдруг к уважаемому мэру со срамными вопросами подкапываться...

И рёк тогда большой думный дьяк, зодчему - ты мол вопрос задал и тебе градоначальник наш неподсудный ответ дал - вот свой и мерь. А у того, то ли от страха животного, то ли из-за годов немолодых, то ли от болезни какой иноземной, случилось сразу полное мужское бессилие позорное. И дохтурам его показывали, и знахарям-страстотерпцам великим, и даже девок разгульных привозили - не выходит аленький цветок. Посему поступили по строительному сурово, рекли грозно - оттягивай мол из-зо всех сил молодецких, сколько терпежу хватит, да аршин мерный, рулеткой прозванный, приложили. Так и оказался МКАД, на всего чуть больше трех вершков, да поуже, чем в проекте диковинном, знающими, мудрыми мужами начертанным.

Быстро сказка сказывается, да долго дело делается...
И были еще потом разборы страшные и кровавые, заглавный прокуратор ручки потирал и слюну уже пускал, дыбу в разбойном приказе представляя, да сослались строители на авторитета мэрзкого, а тот, не будь дурак, подготовился - картинки живые, тайно снятые, где прокуратор с девками непотребными срамными делами тешился, да при всем народе казывал, в очах князя всея Руси и думы боярской позорил, чтоб ни на полушку веры ему не было...

Так и закончилась эта быль, как принято у нас на Руси - пустым, никчемным и бездельным. Ни в сказке сказать, ни пером описать... А МКАД и поныне там - всего-то на 15 сантиметров иноземных, намерянных, да все же меньше по ширине с каждой стороны.

И я там был, и кофий пил, по усам текло, да ничего не обломилось.

Сказка ложь, да в ней намек - добрым молодцам урок.
Новый князь, как в силушку богатырскую вошел, построил много трактов широких, да мостов великих, и лично приглядывал, чтоб не растащили строители-лиходеи да олигархи-кураторы всё до камушка малого, но повелось с тех пор на Руси, что не можно задавать подобные вопросы, а то лизоблюды теперешные, так подольстят, что и КамАЗ по ширине не проедет...

15.

Утреннее происшествие, или о приличных соседях.

Есть у нас с женой привычка просыпаться часиков так в 3-4 утра и проветривать комнату, но так как сейчас оба прихворнули, то открываем окошко перед сном (лень вставать). И собственно сама история. Позавчера вечером у нас выпала мелкая поземка. А вчера утром я проснулся от очень странных звуков, как будто кто-то лом таскал по тротуарной плитке. Выглянув в окно я обнаружил жителя солнечного Таджикистана, который радостно возил лопатой по плитке делая вид что сгребает снег. Кричать с 5-го этажа неудобно (да и можно побеспокоить других жителей) посему я спустился и крайне вежливо поинтересовался - «Не могли бы ли вы прекратить издавать данный звук, так как на часах всего лишь 4-20 и люди хотят отдыхать, ну или на крайний случай сменить лопату на метлу, уж коль у Вас в столь ранний час проснулось желание поработать». На что он мне крайне любезно заметил, что он суть человек подневольный, метлу для работы ему не выдали, посему приходится обходиться тем инструментом который был ему предоставлен, а все вопросы связанные с его рабочим графиком необходимо передавать его прорабу, который является несомненно достойным человеком и в данный момент изволит видеть грезы в своей машине стоящий не так далеко. Да и к тому же он не единственный кто работает во дворе, с ним много его друзей. Посему для прерывания работ мне необходимо разговаривать с их начальником.

Так как я уже был на улице, я решил дело довести до конца и пошел к машине прораба. Аккуратно постучав в окно я крайне вежливо поинтересовался необходимостью проведения данных работ в столь ранний час. На что проснувшийся и крайне недовольный моим поведение молодой человек поведал мне что он выполняет прямое указание нашего ЖКХ о уборке снега сразу после его появления, так как мы сами виновны в том, что жаловались на отсутствие данных работ. Посему снег убирается сразу после его выпадения выданными лопатами.

Во время нашего разговора, к нам присоединился еще один житель соседнего дома, который так же был не удовлетворён столь ранними работами. Прораб увидев что нас уже двое зачем то приподнял окно в машине и оттуда заявил что если нас что то не устраивает, то мы можем бросить ему вызов на дуэль прямо сейчас, но так как нас 2-е а он один, ему необходимо дать время позвонить своим друзьям, которые прямо сразу примчатся и с удовольствием побудут на этой дуэли секундантами. Мы конечны были сильно огорчены таким поворотом событий, посему попросили его хотя бы прекратить работы до приезда его секундантов, дабы все таки не мешать остальным безусловно достойным жителям наших домов продолжать отдыхать.

И тут собственно все и произошло, из подъезда появился ОН! Третий участник нашего происшествия. Глядя на его лицо у меня, почему то возникали мысли о царствии небесном, и странно хотелось открыть небольшую базу мелкооптовой продажи кирпичей. Подойдя к нам он представился как Федор Михайлович, и поведал нам историю о том что намедни он со своими друзьями изволили проводить досуг в банных комнатах, и для увеселения вызвали туда куртизанок. Кои прибыли в количестве 5-ти штук и развлекали их всю ночь. Так как, увлекшись разговорами о новых веяниях в живописи и музыкальном искусстве, они потеряли счет времени, то домой он прибыл всего лишь час назад, и хотел бы отдохнуть несколько часиков для приведения себя в норму. А данные работы во дворе сильно мешают его отдыху, и он хотел бы узнать, что собственно происходит. На что я с моим напарником пояснили ему, что мы прибыли сюда с той же целью, но, к сожалению, руководитель работ не может их прервать в связи с выполнением трудового контракта, и не может выдать им что-то вместо лопат, в связи с отсутствием иных вещей на складе. А выйти из машины для разговора с нами он не может, так как явно видно, что мы хотим вызвать его на дуэль, а проводить дуэль без секундантов он не может, так как это нарушит кодекс чести.
Услышав наши слова, Федор Михайлович обратился к сидящему в машине прорабу с предложением провести дуэль прямо сейчас, ибо теперь нас стало трое, дуэль будет только между прорабом и Федором Михайловичем, а мы вдвоем будем секундантами с обеих сторон. Это не нарушит правила дуэли, а мы без сомнения являемся достойными гражданами, и потому можно на нас полностью положиться. Правда добавил, что после дуэли, в исходе которой он не сомневается он прямо на этой же машине и отвезет уважаемого прораба к месту захоронения, и эта же машина станет его гробом. Но потом извинился и сказал, что данные слова произнес в горячке и злобе, о чем очень глубоко сожалеет.

Оглядев нашу троицу, безымянный прораб сказал, что он явно сожалеет о содеянном и немедленно прекратит работы, прибыв сюда позже, дабы не мешать столь достойным гражданам отдыхать. Погрузив в машину своих работников, он убыл в неизвестном нам направлении, Федор Михайлович спросил у меня сигарету, посетовав на отсутствие у нас на районе круглосуточных магазинов, и в связи с этим невозможностью приобретения себе сигарет в столь ранний час, убыл к себе в квартиру. А я, закурив возле подъезда, подумал о том, сколь приличны мои соседи, и сколь великолепно выглядит предрассветное небо в столь ранний час.

16.

В 1824 году действительный тайный советник Александр Михайлович Потемкин купил для своей жены, Татьяны Борисовны, старинное село Гостилицы, находящееся по дороге из Петербурга на Петергоф.
Потемкина прославилась своей благотворительной деятельностью. Она никому не отказывала в помощи и неутомимо обращалась к сильным мира сего с ходатайствами.
Особенно сердечно относилась Татьяна Борисовна к бедствующим лицам духовного звания и усердно за них хлопотала. Несколько записок с просьбами она послала и митрополиту Никанору. Через некоторое время Татьяна Борисовна сама приехала к владыке в гости. В разговоре, между прочим, митрополит Никанор сказал ей:
— А вы, матушка, Татьяна Борисовна, не извольте беспокоиться о просьбах, что вы мне дали. Они все порешены!
— Не знаю, как и благодарить ваше высокопреосвященство за милостивое внимание ваше,— ответила растроганная Потемкина.
— Благодарить нечего,— продолжал спокойно владыка,— всем отказано.

17.

ВЕСЫ

Я думаю, что 95% моих читателей совершенно не представляют себе, каким был небольшой продуктовый магазин времен моего советского детства. А у меня один из таких магазинов буквально стоит перед глазами. Он располагался на углу в одном квартале от нашего подъезда и занимал часть первого этажа большого жилого дома. У нас в семье его так и называли: «Угловой».

- Саша, - говорила моя мама, - в «Угловой» сегодня завезли сахар. Сбегай, купи два килограмма. Скоро будем варить варенье, нужно сделать запас.
Я брал деньги, слетал с пятого этажа и через две минуты открывал тяжелую дверь магазина. Прямо напротив входа был прилавок. Перед ним стояла маленькая, шесть - семь человек, очередь, а за ним орудовал Яков Михайлович, невысокий кряжистый человек с цепким взглядом. Жил он в том же доме, каждый день открывал магазин ровно в 6:30 и, вроде Димы Вернера, ни разу на моей памяти не покинул боевой пост.

Заняв очередь, я сначала смотрел на улицу через большое окно слева, затем - на второй, маленький, прилавок справа, где продавала водянистые соки и минералку Зоя, жена Якова Михайловича. Наконец, переводил взгляд на полки за главным прилавком. На них возвышались затейливо выложенные пирамиды несъедобных консервов и батареи бутылок дешевого суррогатного вина. На полу иногда стояли несколько бидонов с молоком, иногда бидон со сметаной, иногда бочка с селедкой. Там же довольно часто можно было видеть мешок с сахаром или мукой и практически всегда - мешки с крупами, которые не пользовались особым спросом, например, перловкой или саго. В витрине за гнутым стеклом красовались несколько кремовых тортов, два сорта вареной колбасы малоаппетитного вида и один – сыра.

Когда подходила моя очередь, Яков Михайлович ставил на одну чашку весов двухкилограммовую гирю... Сейчас такие весы и гири можно найти только в антикварном магазине. Если есть желание посмотреть на этот агрегат, загляните на http://abrp722.livejournal.com/ в мой ЖЖ. Потом он сворачивал бумажный кулек, совком насыпал туда сахар из мешка, осторожно укладывал его на другую чашку. Отсыпая и досыпая сахар, добивался идеального равновесия, закрывал кулек, брал деньги, давал сдачу. Еще через пару минут я взлетал на пятый этаж и отдавал сахар маме. Мама доставала пружинные весы, которые она называла безменом, взвешивала сахар и печально говорила:
- Опять недовесил 150 граммов!
- Мама, - пробовал успокоить ее я, - пойди, потребуй, чтобы он вернул деньги!
- Нет, - вздыхала мама, - не стану я связываться из-за рубля!
- Ну, тогда пожалуйся на него!
- Господи, что у тебя на уме!? – возмущалась мама, - Человека же могут посадить!

Незадолго до эмиграции я приехал в родной город, чтобы попрощаться со старыми друзьями и с нашей соседкой тетей Шурой. Когда выходил из подъезда, почувствовал на себе чей-то цепкий взгляд. Оглянулся, на скамейке перед домом грелся на солнце очень старый человек. Я присмотрелся и узнал Якова Михайловича. Спешить мне было некуда. Подошел, поздоровался, подсел. После короткого разговора понял, что никаких проблем с головой и памятью у ветерана прилавка нет. Я немного напрягся и впрямую спросил:
- Яков Михайлович, мама всегда жаловалось, что Вы обвешивали. Было дело?
- Конечно, было. А куда было деваться? На зарплату не прожить, наверху тоже требуют. Все обвешивали и я обвешивал. Время было такое.
- Соседи говорили, что у Вас гири были облегченные. Правда?
- Не дай Бог! Гири государственные, с клеймами. За них и загреметь недолго.
- А как же?
- У меня коромысло на весах специальное было: одно плечо немного короче другого. И чашки чуть-чуть разные, чтобы пустыми ровно стояли. Процентов семь получалось в мою пользу.
- А если ревизия? Как это называлось? Контрольный заказ? Они же следили, как продавец взвешивает.
- Ну, это просто, - улыбнулся Яков Михайлович, - Если контрольный заказ, переносил гири на другую сторону весов. При перевзвешивании оказывалось даже с походом. Странно, конечно. Ну и пусть странно. Главное, чтобы не меньше.
- А как же Вы распознавали ревизоров?
- Ну, это совсем просто. Я у себя в магазине простоял 35 лет. Всех покупателей знал в лицо. Если видел, что люди незнакомые, сейчас же гири на другую сторону весов!
- А если это не ревизоры?
- Ничего страшного. Те, которые замечали перевес, обязательно приходили снова. Тогда я свое возвращал... Чего уж там говорить?! Хорошо жили, интересно, красиво! Не то, что сейчас.
Он с трудом встал и медленно пошел к дому.

18.

Быть тоньше — не значит выбирать слова, а лишь выбирать время для слов.

Итак, кто не знает, в юности я изучал петербургские публичные дома (не похоти ради, а токмо волею пославшего меня туда главного редактора). Местные гражданки странного посетителя приняли хорошо, платил я за болтовню как за любовь, и они подробно рассказывали занятные истории из своей неоднозначной трудовой деятельности. Я далек от романтизации данного образа жизни, драм там было предостаточно, но и веселые, даже сказал бы светлые события происходили регулярно.

Одним из постоянных клиентов борделя на улице Марата был крупный научный деятель. Представим себе, что звали его Арсений Михайлович. Ученому было к семидесяти, милейший дедушка, который считал ниже своего достоинства развращать студенток, а исполнять супружеский долг со своей любовью юности, ставшей женой лет 40 назад, было выше его сил, да и ее тоже. Тем не менее супругу он любил всем сердцем, о чем знал весь бордельный профсоюз, в остальном был ей верен и, более того, даже в публичном доме связал себя узами распутства с одной только девушкой. Звали ее Алиса, в миру Антонина из Луги. Ходил дедушка к Алисе как на заседание кафедры, раз в две недели, заслужил право звать ее настоящим именем, приносил всем конфеты и даже имел в данной квартире собственные тапочки. Также Арсений Михайлович хранил в местном баре армянский коньяк, который девушки считали дешевым пойлом, а профессорские упоминания Черчилля считали ругательством.

Помимо научных трудов, Арсений Михайлович что-то намутил в Перестройку и, в общем, не бедствовал, а родной институт даже обеспечил его извозчиком. Как я уже сказал, ученый наш любил свою жену и подходил к вопросу конспирации со всей строгостью науки, так как обоснованно считал, что такого адюльтера старорежимная женщина не переживет и не простит. Водителя отпускал за два квартала, периодически меняя диспозицию. Но так как на улице Марата было несколько имевших отношение к его работе учреждений, то подозрений поездки не вызывали. Также внимательно профессор относился и к другим деталям: инспектировал одежду на предмет случайных женских волос, тщательно мылся в душе, уходя проверял наличие всех вещей и четко соблюдал расписание.

Однажды осенью Арсений Михайлович пришел в обычное время, сразу был препровожден в комнату, присел на кровать и попросил свой коньяк. Алиса-Антонина заболталась с другими девушками и появилась в комнате минут через пять.

Профессор спал.

Она попыталась разбудить его, но из уважения к заслугам клиента делала это нежно и заботливо. Арсений Михайлович частично вернулся в сознание:

— Тонечка, я посплю немного, ты только не буди пока, я за все заплачу, просто встал сегодня очень рано...

Он достал из неснятых брюк сумму за два часа, отдал Алисе и засопел. Лужская девушка была сердцем добра, дедушку раздела, накрыла одеялом и попросила работниц соседних комнат стонать вполсилы.

Арсений Михайлович, не выходя толком из сна, продлевал его два раза, и постепенно наступил вечер.

Около девяти в регистратуре борделя раздался звонок:

— Девушка, добрый вечер. Скажите, а Арсений Михайлович до сих пор у вас? Я его жена и как-то уже начинаю волноваться, пятый час пошел. Не нужно только вешать трубку, я все знаю, он у вас бывает через среду. Сегодня он в сером костюме, красном галстуке и на нем белые в зеленую полоску трусы, так что я точно его жена. Просто поймите меня правильно — человек пожилой и обычно он от вас через час выходит, а тут застрял. Водитель порывается к вам подняться, звонит, спрашивает «что делать?», а зачем нам всем скандал? Так с ним всё хорошо?

Начальница регистратуры, видавшая на своем веку многое, ненадолго потеряла дар речи и надолго обрела уважение к институту брака.

— Понимаете... он спит... Говорит, устал, но мы только полчаса назад проверяли — с ним все хорошо.

Сидевшая напротив Алиса начала отчаянно жестикулировать, пытаясь перерезать телефонный шнур взглядом.

— Вы уверены? А он уже сделал то, зачем пришел или еще нет? — ровным голосом спросила жена профессора, как будто речь шла о библиотеке.

Потерявшая всякое чувство реальности происходящего управляющая борделем голосом зав. библиотеки ответила:

— Пока нет. Он сразу лег и просил не мешать, мы даже тише себя ведем. Может, разбудить?

— Ладно. Давайте, через полчаса будите его, иначе он совсем застрянет, начнет волноваться и придумывать всякую ерунду, а он такой плохой врун, что мне больно на его мучения смотреть. А раз уж этот разговор состоялся, скажите... как мужчина он здоров, все хорошо? Вы же понимаете, пока к вам ходит, жить будет,— в голосе жены профессора не было ни слезливой сентиментальности, ни лицемерия. Она просто поинтересовалась здоровьем супруга.

— Ну, у нас такие мастерицы, что любой здоровым будет,— пошутила из астрала «заведующая библиотекой».— Но ваш супруг еще в полном порядке, так что жить ему долго!

— Ну и слава богу. Еще момент. Если вы хотите, чтобы Арсений Михайлович и далее продолжал приходить именно к вам, о нашем разговоре ему ни слова. Всего доброго.

После нескольких минут тишины обе девушки начали медленно приходить в себя.

— Кто бы нас так любил, как она его...

— Кто бы нам мозги такие дал... — ответила Антонина.

Через указанное начальством время Арсений Михайлович был разбужен. Посмотрев на часы, он начал причитать, заламывать руки, пытаться придумать объяснение для жены и через десять минут «преждевременно эякулировал» из гостеприимной квартиры. До любви дело не дошло.

Та самая управделами борделя рассказала мне эту историю через полгода после описанных событий. Алиса уже бросила работу, оплатив последний год обучения. Кстати, профессионалы отрасли говорят, что кое-как и не всем, но все-таки выскочить из капкана можно, если только не проработал больше года. Дальше наступают уже совсем необратимые изменения в душе и в мировоззрении. Арсений Михайлович погоревал, но, как истинный джентльмен, замену ей искать в той же квартире не стал.

В память о дивной истории (которая, возможно, озвучена не только мне и не только мною), в баре стоял его армянский коньяк. Я отпил и поспорил с Л. Н. Толстым. Все семьи и несчастливы по-разному, и счастливы неодинаково.

19.

Однажды академику Минцу пришлось сидеть рядом с известным атеистом-большевиком Емельяном Ярославским. Шла XVIII партийная конференция. Минц сказал:
– Какое великое время мы переживаем, Емельян Михайлович! Я ведь каждый день подробно описываю в дневнике, чтобы для потомков сохранились даже мельчайшие детали нашей замечательной эпохи.
Многоопытный Ярославский осадил Минца:
– Этот дневник будет главным вещественным доказательством на вашем процессе.
Напуганный Минц закопал свой дневник на даче.

20.

В этой истории практически нет юмора, и она никак не уместится в обычные интернетовские 2-3 абзаца. Но, поверьте, дело того стоит. Тем более, что история - фактически эксклюзив, звучала несколько раз в тесном кругу, без выноса наружу. Теперь, похоже, настало время для большего охвата, как раз под День Победы.

В 70-е годы наша семья жила в Ростове-на-Дону по адресу: Крепостной переулок, дом 141, кв. 48. Обычная кирпичная пятиэтажка в центре города, через дорогу наискосок от бассейна "Бриз", если кому интересно точное местоположение.

Там и сейчас кто-то живёт, в нашей двухкомнатной хрущёвке. Равно как и этажом выше, в 51-й квартире, в однокомнатной. А вот во времена моего детства в квартире номер 51 жила бабушка Соня, тихая улыбчивая старушка. Я помню её плохо, можно сказать, вообще не помню ничего, кроме того, что у неё всегда был в прихожей мягкий полиэтиленовый пакет с карамельками, которыми она угощала меня, прибегавшего за солью или ещё по каким хозяйственным поручениям.

Моя мама и Софья Давидовна нередко беседовали, соседи в ту пору были гораздо ближе друг к другу, поэтому и отношения были более открытыми.

Прошло много лет, мы давно переехали, и как-то раз мама рассказала мне потрясающую историю. Ей, конечно, это стало известно от соседки, так что сейчас это получается - "из третьих рук", уж извините, если где-то ошибусь. Передаю, как услышал.

***

Софья Давидовна в молодости училась в Москве, проходила практику в каком-то издании, а когда началась война - стала стенографисткой-машинисткой в редакции газеты "Красная Звезда". Их там было несколько молодых девчонок, и работали они в основном на грандов советской журналистики - тем летом сорок первого Соне достался Константин Михайлович Симонов, именно его тексты она и перепечатывала большую часть времени.

А время было тяжёлое. Немцы подступали к Москве, ежедневные авианалёты, редакция перебралась куда-то в пригород столицы, фактически готовится эвакуация. И вдруг посреди всего этого кошмара объявляют: "В Москве концерт! В филармонии! Есть пригласительные билеты для газеты, кто желает поехать?"

Желали поехать все. Нашли какой-то то ли автобус, то ли полуторку, набился полный кузов почитателей музыки, в том числе и Софья, и Симонов. На дворе то ли конец лета, то ли начало осени, доехали без приключений.

А там красота - дамы в модных платьях, офицеры в парадном обмундировании, немногочисленные штатские тоже нашли во что приодеться. Наши девчонки смотрят во все глаза, масса известных людей, да что ты! На сцене - оркестр... тут воспоминания размываются, вроде мама неуверенно припоминает, что речь шла о премьере симфонии Шостаковича. Но в целом атмосферу чувствуете, да? Кусочек счастливой мирной жизни.

В середине первого акта начинают выть сирены противовоздушной обороны. Оркестр прекращает играть, выходит распорядитель и говорит: "Товарищи, у нас неожиданный перерыв, кто хочет, может спуститься в фойе, там бомбоубежище, это будет безопаснее." Зал сидит молча, ни один человек не поднимается со своего места. "Товарищи, я вас прошу - спуститесь в бомбоубежище!" В ответ тишина, даже стулья не скрипят. Распорядитель постоял, постоял, развёл руками и ушёл со сцены. Оркестр продолжил играть до окончания первого акта.

Отгремели аплодисменты, и только потом все спустились в фойе, где и переждали тревогу. Соня, конечно же, приглядывает за "своим" Симоновым, как он там да с кем. О его романе с Валентиной Серовой все знали, и надо же тому случиться - на этом концерте они практически случайно встретились.

Серова была с какими-то военными, Симонов схватил отчаянно отбрыкивающуюся Софку, подошёл вместе с ней к актрисе и представил их друг другу. Это, конечно, был, скорее, повод для начала разговора, но юной стенографистке и этого хватило - ещё бы, сама Серова, звезда экрана!..

Потом Симонов и Серова отошли в сторону и там, за колоннами, долго о чём-то разговаривали. Разговор шёл на несколько повышенных тонах, все вокруг деликатно как бы не замечали происходящего. Симонов о чём-то спрашивал Серову, та мотала головой, он настаивал на ответе, но в результате добился лишь того, что Валентина Васильевна развернулась и оставила Симонова одного у этих колонн.

Тут объявляют о начале второго акта, все возвращаются в зал, взмах дирижерской палочки, и вновь гремит музыка. Время пролетает незаметно и вот уже практически ночью грузовичок едет обратно, в кузове трясутся зрители, моросит мелкий дождь. Софья украдкой посматривает на Симонова, тот сидит молча, курит папиросы, одну за другой...

Доезжают до расположения, все расходятся спать, полные впечатлений.

Глубокой ночью, часа в три, наша героиня просыпается от того, что её будит посыльный: "Софка, вставай, тебя срочно требует!" Она спросонья, наскоро одевшись, прибегает в дом, где жил Симонов. Константин Михайлович стоит у тёмного окна, смотрит вдаль. "Софья, садитесь за машинку" - и начинает диктовать:

"Жди меня, и я вернусь, только очень жди,
Жди, когда наводят грусть жёлтые дожди,
Жди, когда снега метут, жди, когда жара,
Жди, когда других не ждут, позабыв вчера..."

И Софка стучит по клавишам и плачет. И слёзы капают на первый печатный экземпляр знаменитого стихотворения.

***

Долго думал, писать ли этот пост. Ведь никаких письменных свидетельств нет. Софья Давидовна Юкельсон умерла в конце восьмидесятых, других похожих воспоминаний найти не удалось, Яндекс об этом тоже ничего не знает.

В каких-то архивах наверняка найдутся факты, подтверждающие или опровергающие этот рассказ. Но мне он кажется достойным для сохранения в нашей памяти - маленький кусочек истории большой страны.

Такие дела.

21.

Прочитал в газете, что в австралийском Брисбене проходит саммит G20, и что на время саммита мобилизованы 7000 полицейских и учреждены особо охраняемые зоны города. Еще прочитал, что мэр подарил горожанам нерабочий понедельник, но призвал их все же не отказываться от посещения центральных районов, чтобы, по его выражению, "Брисбен не показался городом-призраком". Что касается меня, я бы точно не сунулся в эти зоны, а уехал бы из города вовсе.

До сих пор хорошо помню, как в академическом институте, где я работал патентоведом, ожидали товарища Щербицкого, первого секретаря ЦК Компартии Украины. Как и в Брисбене, нам сказали, что на работу в этот день можно не выходить. Но я был молодым, очень любопытным и решил пойти. На проходной у меня долго проверяли документы совершенно незнакомые крепкие мужчины в одинаковых строгих костюмах. Такие же мужчины стояли вдоль коридоров, по которым я шагал в свой офис. Нечто подобное я предполагал и был даже доволен, что все так и оказалось. К 10 утра к нам в кабинет зашел начальник первого отдела, лично закрыл шторы и попросил не стоять около окон и не выходить в коридор без крайней необходимости, а после 12 не выходить вообще. В 11 я решил, что крайняя необходимось имеет место, и пошел в туалет. В коридоре стояли те же мужчины, но их стало больше. На меня внимательно смотрели, но вопросов не задавали. Около 12 я заглянул в дырку в шторе, благо окно выходило на парадный вход. В тот же момент дверь офиса открылась, и крепкий мужчина попросил меня отойти от окна. Отошел. Через минут десять решил, что у меня снова крайняя необходимость, вышел в коридор и проследовал в туалет. В туалете меня уже ожидал еще один крепкий мужчина. Он дал мне справить нужду и коротко скомандовал:
- Оставаться здесь!
Тут выяснилось, что ученые - народ действительно любопытный, и что все сидения уже заняты. Пришлось стоять. В течение следующего часа нас, любопытных, набилось человек восемь. После краткой дискуссии установили очередь на сидения. Пожилой профессор В. попросил для себя дополнительное время. Дали. Через три часа крепкий мужчина вдруг занервничал и потребовал освободить кабинку для него. Пока он там уединялся, все остальные переглянулись и на цыпочках покинули туалет. В коридорах было пусто. Пусто было и на проходной. Видимо, о крепком мужчине, а заодно и о нас, каким-то образом забыли.

Утром следующего дня по пути на работу я догнал нашего самого молодого зав. отделом. Ему, в числе немногих, была доверена честь выступить перед Щербицким с трехминутным докладом. Я поздоровался, поинтересовался как прошел доклад. Юрий Михайлович внимательно посмотрел на меня и сказал:
- Я думал, что все уже знают, что Щербицкий не приехал. Оказывается – нет, – и добавил, - Эх, а какая драчка за эти доклады была!»
С тех пор от сильных мира сего я стараюсь держаться подальше.

А в Брисбене я был примерно месяц назад. До саммита было так далеко, что за три дня я не увидел ни одного полицейского. Зато бесплатных удовольствий было больше, чем в любом городе, где мне когда-либо приходилось бывать. В моем ЖЖ на http://abrp722.livejournal.com/ вы можете об этих удовольствиях прочитать, а заодно и посмотреть фотографии.

Abrp722

22.

«Я - Рубль. Новенький советский бумажный Рубль. Родился я в большом кирпичном доме, где у каждого входа и выхода стоят часовые и куда посторонним вход строго воспрещается». Так начинается рассказ Сергея Михалкова «Похождения рубля». Это серьезный рассказ про обращение денег, где после всех похождений бумажный рубль превращается в серебряный.

А это не серьезный рассказ про обращение с рублем, без всякого его превращения.

У Лёхи был рубль. Обычный юбилейный рубль с портретом Владимира Ильича Ленина. Рубль Леха нашел. Еще у него было шило в заднице и папа, начальник цеха неизвестного оборонного завода. Шило и папу Леха не находил, они у него были всегда. С самого рождения.

- Папа, - подозрительно кротко спросил Леша, - а у вас есть сварщики, способные сваривать разные металлы?

- У нас есть все! – твердо ответил папа Леши, даже не подозревая как он попал.

- А могут они приварить вот этот гвоздь к вот этому рублю? – Леша протянул отцу двухсотмиллиметровый гвоздь, металлический рубль с Лениным и соврал, - нам в школе задали опыты провести.

- Приварят, - не глядя сказал папа, - положи мне в карман и не мешай смотреть программу Время.

- И не жалко вам Ленина, Борис Михайлович? – спросил старый сварщик начальника цеха, - раньше за это десять лет без права переписки могли бы припаять.

- А ты к обратной стороне привари, Николай Геннадич, - вывернулся начальник цеха, - я потом слесарям отдам, резьбу нарежут, гайку подберут, – значок получится с Ильичом.

Гвоздь был приварен к рублю аргонно-дуговой сваркой неплавящимся вольфрамовым электродом. Возникшие было цвета побежалости на юбилейном лике зачищены и заполированы.

- Спасибо, пап, теперь пятерка по физике мне обеспечена, - поблагодарил Леха и ушел на улицу искать своего приятеля Антона.

- Принес? – Антон держал в руках молоток и обрезок мягкой сосновой доски, - может не будем рисковать, Лех, а? Привяжем кошелек на леску и вся недолга.

- Это хорошо, что вы такой зеленый и плоский, - ободрил Лешка Антона, подражая мультяшной старухе Шапокляк, - не боись, Тоха, все будет хорошо.

И они вбили гвоздь в асфальт. Обрезок доски был нужен, чтоб не оставлять на дедушке Ленине следов молотка. Рубль "лежал" на асфальте и сиял. Антон и Леха сидели в кустах и ждали. Не долго. На дорожке показался слесарь-сантехник, Иван Григорьевич. Дядя Ваня был немного не трезв, из-за чего аккуратен и внимательно смотрел под ноги.

- Ух ты, елкиндрын, - приветствовал слесарь-сантехник сверкнувшего полировкой Владимира Ильича, - рубль, тля! – нагнулся и цапнул его пальцами, поднимая. Ильич не поднялся, уходя своим коренным гвоздем в упрочненный годами асфальтобетон.

- Дрын, дын, дрын, - прокомментировал дядя Ваня поведение вождя и открыл свой сантехнический чемоданчик, - сейчас мы тебя, гада…

- На кого это вы ругаетесь Иван Григорьевич, - спросила, пенсионерка Мария Сосипатовна, выйдя из подъезда.

- Так, елкиндрын ведь, Маша, сволочь такая, - дружелюбно ответил дядя Ваня, в притворных сердцах хлопнув кепкой об асфальт, прикрывая рубль, - опять бездетность вычли в расчете. Злюсь вот на руководство.

- Вот падлы драные, - тихо посочувствовала милая пенсионерка, посетившая по политическим мотивам два лагеря строго режима, - не переживай, Вань, сейчас в магазин схожу, приходи чай пить с пряниками.

И ушла. Дядя Ваня поднял кепку, вытащил из чемодана клещи, ловко поддел рубль рукояткой, зацепил губками и выдернул его привычным жестом.

- Ух ты, елкин, ля, дрын ля, - сказал он, рассматривая двухсотмиллиметровое основание рублевого Ленина, - Тоха, ля, с Лехой, ля. Не иначе.

Слесарь-сантехник зажал гвоздь клещами под корень, положил на кстати торчащую из асфальта металлическую полусферу и грохнул сверху молотком. Гвоздь отлетел. Невидимые в кустах Леха с Тохой вздохнули, а дядя Ваня спрятал оставшийся от гвоздя рубль в карман.

- Говорил, кошелек на леску надо было, - Антон врезал приятелю локтем в бок, - рубль жалко.

- Из-за ядра все, - вяло возразил Леха, - не было б ядра не откусил бы.

Металлическая полусфера действительно являлась спортивным ядром. А папа Антона когда-то был спортсменом и толкал это ядро на всех соревнованиях. Ядро было счастливым и однажды папа толкнул его так далеко, что выиграл чемпионат Московской области по легкой атлетике. Хотя у нормального человека, смотревшего на стотридцатикилограмового папу Антона, ни за что не повернулся бы язык назвать его легким атлетом.

Ядро путешествовало с папой по соревнованиям в специальной сумочке для переноски спортивных ядер. Потом папа потерял интерес к спорту. Потеряв интерес, он нашел маму Антона, самого Антона, счастье в личной жизни, квартиру на семнадцатом этаже и даже автомобиль запорожец.

Ядро лежало в специальной сумке и ждало своего часа.

- Вот, - обычно говорил папа Антону, легко жонглируя двухпудовой гирей, упражняясь физически - будешь заниматься спортом, я подарю тебе свое счастливое ядро и ты выиграешь соревнования.

- Вот, Леха, счастливое ядро, - говорил Тоха приятелю, на балконе семнадцатого этажа, доставая ядро из специальной сумки, - фиг его знает почему, оно счастливое.

Ядро повернулось, выскользнуло из рук Антона и улетело вниз.

- Не, и правда счастливое, - минуты через три Леха выглянул вниз уже из кухонного окна своей квартиры на четвертом этаже того же дома, - у вашего запорожца только бампер оторвало и дядю Ваню нисколько не задело. Чирикнуло немного и все.

- Ух ты, елкиндрын, ля, - сказал далеко внизу немного чирикнутый ядром слесарь-сантехник, сидя на бордюре и разглядывая металлическую полусферу, выглядывающую из асфальта, - Леха, ля, с Тохой. Попадутся еще.

Сказал, привычно сорвал белую головку с вынутой из кармана чекушки, вылил водку в горло и только после этого сглотнул набежавшую слюну. Уф.

23.

ХАНУКА
Как?! Из чего рождается этот еврейский юмор, этот слог, эта изящная двусмысленность?
Этим просто живут. Это элементарно, как дыхание. Это происходит рефлекторно, независимо от сознания.
А возможно, всё возникает от соприкосновения парадоксальности еврейской мысли и многозначности русского языка?
Я режиссировал однажды иудейский праздник огня «Ханука». Просматривая список номеров художественной самодеятельности, спросил у организаторов:
- В программе указано: «Хор волонтёров». Это что?
- Это члены нашего Общества. Что ещё вы хотите знать?
- Например, возраст и количество?
- Возраст - от семидесяти. А вот количество… зависит от погоды.

Мой приятель Саша, имевший контакты с верхушкой ростовской еврейской общины, предложил заработать немного денег с помощью организации одного из главных национальных праздников. Руководителям он представил меня, как самого известного в Ростове и эрудированного в вопросах иудаизма постановщика, который (и это главное!) берет за свою работу смешные деньги.
«Александр Михайлович, мы не будем плакать, когда выплатим ему гонорар за смешную работу? - Вы будете рыдать от умиления».

Несколько слов о моём друге. Он менял работу с периодичностью два раза в год. Успел поработать редактором женского журнала, менеджером по рекламе в деловом еженедельнике, курьером в телекомпании, книгоиздателем и массажистом.
В отличие от своих единоверцев, Саша был типичным русским разгильдяем. Он не любил работать. «Успеется…» Для него Шабат был каждый день. Его стойкое отвращение к труду наниматели терпели не более полугода, и Сашка снова искал новое место.
Обладая внешностью Александра Ширвиндта в молодости и его же обаянием, он часто и результативно любил ростовских девушек, о красоте которых слагают стихи. В свободное от общения с прекрасными девами время участвовал в играх КВН.
Раза три я принимал его на работу и столько же раз увольнял. Весь его рабочий день, как правило, состоял из непрерывных телефонных переговоров с очередными прелестницами. Он регулярно опаздывал на все встречи с клиентами, путал адреса и даты.
- Саня, ты не еврей, - сокрушался я. - Где твоя предприимчивость, напор, активная коммерческая позиция? Можно так опаздывать? Ну, в кого ты такой?
Когда он уезжал, как преследуемый за свою национальную принадлежность в Штаты, то спросил, не обижусь ли я, если он меня поставит в список гонителей?
- Почему нет? – ответил я.
Потом, перезвонив, Сашка порадовал:
- Зато ты на первом месте!
Это обстоятельство не помешало нам оставаться друзьями. Мы часто перезваниваемся, и он подробно рассказывает о своем существовании за океаном, пересыпая русскую речь американизмами.
- Саня, чем ты зарабатываешь на жизнь?
- Что ты называешь жизнью?..
Он подрабатывает массажистом. Больше всего его убивает необходимость делать массаж женщинам, накрыв их простынкой.
Он снимает квартиру, перебивается случайными заработками и страшно тоскует.
- Из армии я не хотел так вернуться в Ростов, как хочу этого сейчас.
- Стоило уезжать так далеко, чтобы это почувствовать?
- Who его знает…

Наша история произошла на излёте ХХ века, в тот период, когда Александр Михайлович работал водителем в Обществе «Хеседи Шолом Бер», квартировавшем в здании рядом с синагогой.
Ещё за две недели до события мои познания в еврейском вопросе ограничивались наличием раритетного издания «Тевье-Молочника»; осведомленностью, что в Мертвом море невозможно утонуть; и догадкой, что жаргонизм «маза», вероятно, произошел от слова «мазл» - счастье.

…Я засел в библиотеку и через несколько дней мог вполне успешно преподавать в еврейской гимназии историю этого древнего народа. Мы решили с Сашей: пора!
И поехали в Общество. Ростовская синагога находится на разбитой донельзя улице Тургеневской. Последователи иудаизма были уверены, что власть не ремонтируют улицу, дабы затруднить им прикосновение к истокам.

В библиотеке я выяснил, что Ростов-на-Дону является одним из центров еврейской духовности и культуры России. Здесь находится могила Пятого Любавичского Ребе Шолома Дов Бера Шнеерсона, которую часто посещают паломники. До революции 1917 года город находился в черте оседлости, и до 40% его населения составляли евреи.
Но мы отвлеклись.

Саша долго искал, кто будет общаться с режиссёром из организаторов, я же разглядывал оформление помещения. На входе нас встретила стенгазета с фотографиями и зловещим заголовком «ОНИ УЖЕ ТАМ!». Она повествовала о тех, кто эмигрировал в Израиль.
Рядом на стене висел рекламный плакат с незатейливой рифмой: «Курсы кройки и шитья! Приходите к нам, друзья».
В углу громоздились штабеля упаковок оливкового масла, коробок с мацой и игрушками. В ту пору существовало множество благотворительных фондов, оказывающих гуманитарную помощь российским евреям.

Наконец, вернулся мой компаньон и с грустью доложил:
- Красивой нет, будешь общаться с умной.
К нам вышла Роза Давидовна.
Сашка погрешил против истины, она должна быть гениальной.

Наша творческая группа обложилась перечнем номеров еврейской художественной самодеятельности, списком приглашенных официальных лиц, необходимого оборудования и стала выстраивать программу. Процесс пошел.
Я расставлял номера по своему режиссерскому разумению: несколько ярких и интересных для затравки в начале концерта, потом послабее и в конце для кульминации самые интересные и громкие. Я не подозревал, какая битва развернется вокруг программы в день праздника.

Итак, мы строили концерт…
Роза Давидовна описывала каждый номер, чтобы режиссёр мог зрительно его представить.
- В середине, я думаю, мы поставим танцевальный ансамбль. Это члены нашего Общества, - заметила она, - с номером «Зажги свечу». Замечательные ребята! Все утонут в слезах. Предпоследним номером - школьный ансамбль нашего Общества. И в финале.., - в её голосе зазвучала патетика, - выходит хор мальчиков!
Поймав мой вопросительный взгляд, она конкретизировала:
- Это маленькие члены нашего Общества.
Отрапортовав обо всех концертных номерах, Роза Давидовна вздохнула и добавила:
- Извините, что не смогла удовлетворить вас на 100%.
Я содрогнулся, представив.

Потом мы повстречались с представительницей какого-то фонда, оказывающего финансовую помощь ростовским евреям. Мне предстояло защищать бюджет праздника.
Мадам Штуцер, так я назвал её про себя, - мужеподобная тетка, как выяснилось, в недавнем прошлом офицер израильской армии. Она смотрела на меня тяжелым взглядом старослужащего на новобранца, говорила отрывисто, сопровождая свои тексты-команды рубящим движением руки.

По программе у неё практически не было замечаний. Но по вопросу выплат сторонним организациям и специалистам, она «имела большие сомнения» и крепко держала оборону. Мне даже показалось, мадам Штуцер воспроизводила типичные жесты рыбаков: вытянув левую руку и стуча по ней ребром ладони правой руки. Она, похоже, подозревала, что со своим русским расточительством режиссер заведёт весь еврейский народ на арабские минные поля.
- Так как это праздник огня, предлагаю завершить концерт большим фейерверком, - подытожил я.
- Насколько большим, господин рэжиссёр?
Я намек понял:
- Большим, но приемлемым по цене.
- И как они будут стрелять?- в ней проснулся профессионализм.
Мадам Штуцер прищурилась, представляя вражеские позиции и будто готовясь корректировать огонь.
- Сначала каскад огней, потом огненный фонтан и под конец - разноцветный салют.
- Сколько?
- Тысячу.
- ?..
- Тысячу баксов.
- Тысячу долларов? – всё-таки уточнила она.
- Точно.
Мадам Штуцер воздела руки к небу:
- Тысячу долларов?! В воздух?!!

Я позвонил фейерверкерам. Сошлись на девятистах.
Первый день закончился.

День второй. Репетиция

Утром я позвонил в театр, где было намечено проведение мероприятия, чтобы выяснить, какое у нас будет оборудование на сцене. Поднявшая трубку вахтерша крикнула кому-то:
- Костик, иди сюда. Евреи звонят за аппаратуру.
Выяснив все подробности, и услышав обещание за дополнительные деньги получить сверхчувствительные микрофоны, я направился в гимназию на репетицию. Сашка, который должен был меня подвезти, по своему обыкновению опоздал на час. Когда я, нацепив бэджик со своими данными, вбежал в актовый зал, несколько десятков карих глаз смотрели на меня напряженно-внимательно и очень насторожено.
Ко мне подошел, участвующий в концерте актер оперетты Хандак, постучал пальцем по пластиковой карточке на моей груди и вкрадчиво спросил:
- А скажи-и-те… Это фамилия?

В зале сидела толстая еврейская мама. Общаться с сыном ей сильно мешала репетиция.
- Миша, - громко сказала она, перекрывая голоса на сцене, - я принесла тебе лекарство от насморка.
- Мама, потом! - прогундосил со сцены сын.
- Когда – потом? Ты не доживешь до концерта, - она зашуршала аннотацией и стала читать вслух. - Побочные явления: тошнота, понос, головокружение, обморок.
- Мама, я выбираю насморк! - крикнул со сцены Миша.

- Что такое «шлимазл»? - спросил я Сашу после репетиции.
- Это не про тебя, - успокоил он.


День третий. Концерт

Я стоял у входа в концертный зал. Подошел хасид в черной шляпе. С акцентом спросил:
- Ви еврей?
- Нет, - пожал я плечами.
- Не повезло, - заключил он.
Что такое «не повезло», я понял уже минут через десять. Во время концерта за кулисы колонной пошли представители тех самых многочисленных фондов. Они брали меня за пуговицу и советовали, вместо одного концертного номера поставить другой, а то и два. И обязательно в начале. Ни в коем случае не выпускать перед Слуцким Фельдмана, а Зеленый должен обязательно следовать за Гринбергом. И раввину нужно таки дать слово ещё и в конце.
Я отказывался, они сверкали глазами и осыпали меня проклятиями. Закулисный галдеж с помощью чувствительных, как и обещал Костик, микрофонов был слышен в зале. Зрители незамедлительно приняли участие в вёрстке программы. Пошли поправки с мест. В зале начался гвалт.
Маккавеи против греческо - ассирийской армии! Азохнвей.
- Это конец света или начало?- спросил у меня актер Хандак, стоявший рядом.
Я обратился к старшему по званию. С госпожой Штуцер мы заняли круговую оборону. Когда обороняется израильский офицер, штатским ловить нечего.

…В общем, концерт прошел на высоком идеологическом и профессиональном уровне. Меня поблагодарили за терпение.

После фейерверка мы с Сашкой и Хандаком собрались в гримерке. Саша, как самый молодой, сгонял в магазин. По его классификации он вернулся почти мгновенно: через полчаса. Хотя ходу до магазина максимум минута, причем приставным шагом.
- Встретил бывшую подругу,- вальяжно объяснил он.
Мы пили русскую водку и закусывали пончиками. Мой друг рассказывал соответствующие событию анекдоты, актер пел дуэт Эдвина и Сильвы из «Королевы чардаша», а я уже готов был признаться, что на бэджике указан мой псевдоним.

На следующее утро мне позвонила госпожа Штуцер и в ультимативном тоне заявила, что через пару месяцев начинается подготовка к Пуриму и рэжиссёром назначен я.

"Если уж повезёт, так на рысях", - писал Шолом-Алейхем.
Мазл тов!


ЭПИЛОГ

12 августа 2012 года прошли памятные мероприятия к 70 -летию расстрела фашистами евреев в Ростове.
В тот день сорок второго года евреям приказали собраться в определенное время в специальных пунктах по районам города и далее группами по 200-300 человек пешком погнали по направлению к Змиёвской балке. Там у людей отбирали деньги и ценности, раздевали и выводили на расстрел.
Среди прочих жителей города погибла и знаменитый психотерапевт, ученица Зигмунта Фрейда и подруга Карла Юнга Сабина Шпильрейн.
Было расстреляно 27 тысяч ростовских евреев, практически полностью истреблен целый этнос крупного областного центра.
В этом году для участия в траурной церемонии приехали гости из 11 государств. Был проведен Международный форум памяти жертв Холокоста и фашизма.

Я тоже присутствовал на памятных мероприятиях, встретил там много знакомых, в том числе, и по тому самому ханукальному концерту. Вернувшись домой, решил связаться по скайпу с Алексом.
У Сашки, должен заметить, жизнь стабилизировалась: постоянная работа, хорошая квартира, сыновья подрастают. В свободное от работы время участвует в играх КВН северо-американской лиги.

- У тебя кто-нибудь там похоронен? – спросил я, имея в виду Змиёвку.
- Нет, но должен был дед.
- Что значит - "должен"?
- Не пришел вовремя на сборный пункт. Перепутал что-то… Короче, опоздал.

24.

Эта история случилась в те времена, когда "Жигули" были отличной машиной, Союз нерушимым, а гомики не объясняли нам какие мы неправильные. Мой дядя, Борис Михайлович, был тогда уж-жасно застенчивым юношей субтильного вида в очках минус восемь. Уверенно он себя чувствовал только тогда, когда копался в потрохах телевизора или магнитофона. После техникума отработал год на заводе "Промавтоматика" и считался хорошим электронщиком. Кто везет, того и нагружают, вот и нашего Борю нагрузили, отправив на пару с опытным зубром в Н-ск на тамошний комбинат. Заселившись в общежитие, зубр решил отметить приезд в компании местных спецов. Спецы, обрадованные приездом наладчика, директор обещал премию за досрочный пуск цеха, хорошо его угостили и тот умудрился сломать ногу. Утром начальник цеха, увидев приехавшего пацана, поморщился и махнул рукой куда-то в угол.
- Там твоя автоматика, налаживай.
Помятые, после вчерашнего, специалисты хмуро смотрели на Борю, в мыслях прощаясь с премией. Однако к обеду настроение у них поднялось, мальчишка оказался докой. Шкафы управления, перемигиваясь лампочками, потихоньку оживали. К вечеру надежда на премию окончательно окрепла и Боре предложили, после работы, попариться в бане. Баня, прямо на территории комбината, была хорошей, для начальства даже с парилкой и вениками. Киповцы, пользуясь Борей как тараном, отодвинули в сторону других желающих и оккупировали парную. Никогда не бывавший в парной парень с интересом осматривался, но вскоре ему стало нехорошо, а оправа очков стала подозрительно мягкой и жгла лицо.
- Слыш Вась? Как бы мне остыть? - обратился он к бригадиру слесарей.
- Вон туда выскакивай.
Показал тот на дверь в стене противоположной входу. Слабо соображающий Боря толкнул дверь и сделав пару шагов, рухнул в ледяную воду. Не ожидавший такой подляны новоиспеченный морж чуть не захлебнулся. Казалось, прошел час, прежде чем Боря не столько увидел (очки он потерял), сколько нащупал лестницу ведущую наверх. Наверху обнаружились две двери, по краям маленького бассейна, в ближайшую из которых он и нырнул. Замерзший до синевы, ничего не видящий в клубах пара от двери, зомби двинулся на ощупь к источнику тепла. Источник оказался мягким и не успел Боря понять что к чему, как получил в глаз. Потом он услышал женский голос.
- Да за..бали вы со своими шутками! А ну-ка, девки...
Борю схватили за руки за ноги и со смехом бросили обратно в бассейн. Выбравшись из воды во второй раз, жертва бабьего произвола отправилась уже к другой двери, открыла ее и приготовилась дать деру, если и здесь будут бить.
- Дверь закрой! Пар уходит!
Сказанные басом слова излились бальзамом на душу Бориса. Свои! Минуты через две дрожащий "надежда слесарей" смог выговорить первое слово.
- С-с-с-уки...
Увидев бланш на физиономии и услышав бесхитростный рассказ, Василий долго извинялся перед Борей и оправдывался перед ребятами.
- Ну я ж не знал, что он не знает, что там бассейн.
Потом, когда успокоились, долго смеялись. Утром смеялся наверное весь комбинат. Только вот киповцам было не смешно. Работать Боря не мог, не видел без очков. Начальник цеха, высказав слесарям все что он думает об их умственном развитии, сосал валидол. Появился парторг, приволок какую-то деваху, заставлял извиняться перед Борей.
- Ты ему очки разбила! Из за тебя он работать не может! Ты весь цех подвела! Я на комсомольском собрании вопрос поставлю!
Девушка извиняться не хотела.
- Он без очков был! И вообще он к нам вломился! Как этот бассейн сделали, так к нам уже три раза мужики вваливались, этот четвертый!
Парторг не унимался.
- А бить было зачем? Вон синяк какой! В общем так! Ты перед ним виновата, тебе и выручать. Води его за руку, ищи его очки, но чтобы в понедельник он мог работать. Давайте все расходитесь, время рабочее.
Боря ощущал себя ребенком, беспомощным без привычных очков.
- Ну чего, пойдем что ли? Меня Натахой зовут.
Три дня Наташа водила Борю за ручку, в больницу за рецептом, в оптику заказывать очки, в столовую покушать. А еще они просто гуляли и разговаривали. В понедельник, получив очки, он впервые смог разглядеть ее целиком. Девка оказалась ладная, красивая, на голову выше его, крутобедрая, кровь с молоком. Вот и дочь ее, моя двоюродная сестра, такая же, вся в маму, не то что коня, слона остановит. А автоматику Борис Михайлович наладил, премию все же получили. Только в парную он больше не ходил, хватило одного раза.

25.

Я учился в восьмом, когда в школе организовали кинокружок. Для провинциального городка с населением десять тысяч это было круто. Как звали руководителя я честно говоря уже не помню. Вроде Дмитрий Михайлович. Неважно. Промеж себя мы его называли "Этодело". "Это дело" было его любимой присказкой. "Это дело мы вставляем вот сюда, а это дело просовываем вон туда". У него была довольно своеобразная манера обучения. Всё что он показывал, он будто сам делал в первый раз. "Так. Поглядим, как это дело тут крепится. Володя, посмотри. Вроде правильно, да?" Этодело был "химик". Не химик в смысле учёный, а "химик" в смысле человек, которому самый гуманный в мире суд заменил срок пребывания в колонии исправительными работами на стройках народного хозяйства. То есть "химией". Как он попал в школу? Вроде у кого-то из учителей муж служил в спецкомендатуре, где Этодело был на хорошем счету. Водку не пил, осуждён был по какой-то хозяйственной статье, и на досуге увлекался любительской киносъёмкой. А что делать? Где ещё брать кадры, если треть городка сидит, треть готовится сесть, а треть охраняет одних от других? У нас в старших классах, к слову, производственное обучение вёл прораб с зоны. И он неоднократно заявлял, что с зеками работать намного проще и спокойней, чем с десятиклассниками.

Поначалу от желающих взять в руки кинокамеру и последовать непростым путём красноармейца Некрасова отбою не было. В кружок записалось человек сто. И немудрено. Во времена, когда "Советский Экран" выходил двухмилионным тиражом, и на почитать его в библиотеке стояла очередь, приставка "кино" имела магическое свойство. Директрисса предложила установить вступительный ценз на основании поведения и успеваемости. Но Этодело категорически возразил.
- Записывать будем всех желающих.
- Как же вы справитесь?!
- Не волнуйтесь, я справлюсь. - коротко ответил тот.
Он был не так прост, как казался, этот мужичек.

Уже после первого занятия количество участников кружка сократилось втрое. Скучные лекции по физике, оптике, и химии, схемы и формулы на доске, непонятные термины в тетради, всего этого слава богу хватало и на уроках. К третьему занятию осталось человек двадцать. Я высидел просто потому, что увлекался фотографией, и мне было интересно. На пятое занятие пришло двенадцать человек. Этодело обвел нас взглядом, пересчитал, отложил в сторону мел, и сказал:
- Ну вот теперь нормально. Можно, это дело, и начинать.
А уже через месяц человек с кинокамерой стал непременным атрибутом всех школьных мероприятий. Наши фильмы из школьной жизни пользовались бешеной популярностью и собирали аншлаги. Этодело был хорошим руководителем. Как-то он умел ненавязчиво так организовать процесс, что каждому находилось занятие по душе, и никто не сидел без дела. То, что он не был профессиональным преподавателем и педагогом, добавляло нотку доверительности в наши отношения. Короче, нормальный был мужик.

А закончилось всё довольно неожиданно и печально. Приближался новый год. В последний день перед каникулами учителя как обычно, распустив учеников и закрыв школу изнутри, устроили вечеринку. И хотя Этодело не был членом педагогического коллектива, его пригласили. "В обнимочку с обшарпанной гармошкой". Кому-то же пришла в голову эта безумная затея - запечатлеть сие мероприятие на киноплёнку. Которая потом долго ещё пылилась в лаборатории в коробке с надписью "Новый год". После каникул про неё никто и не вспомнил.

Спустя какое-то время, уже ближе к весне, мы наконец закончили монтировать фильм на тему новогодних школьных утреников и огоньков. Определили время премьерного показа, сделали анонс. В зале было не протолкнуться, сидели на головах. Под нетерпеливый гул публики погасили свет, и начали кинопоказ. Кто перепутал плёнки, так и осталось тайной. Наверное в суматохе кто-то схватил не ту коробку. Новый год и новый год. Когда на экране пьяненькие учителя под беззвучную музыку стали непедагогично дёргаться и гримасничать, публика взвыла. Публика неистовствовала. Оператора, который попытался прервать несанкционированный кинопоказ, оттащили от аппарата. Коллапс наступил на эпизоде, где пьяный физрук с пьяным завучем прыгали наперегонки вокруг ёлки в мешках.

Конечно, разразился скандал. Нашу самую громкую премьеру объявили грязной провокацией. Все плёнки изъяли, лабораторию опечатали. И кружок прекратил своё недолгое существование. Только физрук за нас и вступился. Он сказал на педсовете, посвященному этому происшествию.

- Да ладно вам! Нормальное кино. Скажите ещё спасибо, что звука не было!

26.

Еще одна история про лупу. Шестидесятые годы, школа. По физике проходим
оптику. Соответственно, на каждый урок из физкабинета дежурный с
друзьями тащил в класс наглядные пособия. А наглядные пособия по физике,
зоологии, химии в нашей школе попадались интереснейшие. Не в смысле
замысловатости, а в смысле исполнения. Дело в том что школа эта
располагалась в одном из городков Западной Украины, и до войны в этом
здании была польская гимназия. А еще раньше до 1 мировой - австрийская
гимназия. Такая вот преемственность образовалась. Каким образом часть
этих приборов и пособий уцелела и осталась в стенах школы во время войн
и оккупации - трудно сказать. По всей видимости, смена власти
происходила так быстро, что ни местные жители, ни проходящие войска не
успевали побарахолить. Во всяком случае, заспиртованные в 1929 г. твари
свой спирт отстояли. То, что это "оригинальные" твари подтверждали
некоторые родители, которые ходили в гимназию "эа Польши", как у нас
говорят.
Так вот лупы представляли собой произведение искусства, в полном смысле
слова. Не само стекло, а подставки (штативы) на которых он были
смонтированы. Литые из бронзы с вычурным крепежом с латуни. Короче, по
красоте они мне напоминали вычурные эфесы парадных шпаг ил сабель. Физик
приносил/уносил эту "красотишшу" в класс всегда сам. И поэтому пощупать
её никак не удавалось. Тем более под бдительным надзором физика. Первая
фраза по оптике була "Шкло руками не лапати" (укр.). "Шкло" это,
понятное дело, стекло. И вот, закончился урок, звонок, возле стола
столпился народ. Одноклассница Люда задумчиво проводит рукой по
витиеватому ободку и стеклу самой большой лупы. Физик, заметив это,
перекрывая галдеж школьников громко говорит - Люда, я же тебе говорил,
никогда не трогай руками за лупу! Ну, Люда руки убрала. Все продолжают
галдеть. И тут до двух смешливых малых идиотов доходит "игра слов". Они
начинают истерически ржать. Им палец покажи... А тут... Через некоторое
время доходит до других. Люда, очаровательнейшая блондинка-отличница,
медленно розовеет, потом до неё тоже доходит и она становится красной.
Физрук смотрит на этот балаган, быстро встает, две затрещины и команда
"тройной стандарт". И тишина. А потом после уроков мы с другом Богданом
три дня убираем физкабинет. За "слишком широкие познания в областях,
имеющих к оптике очень косвенное отношение.". А физика была и есть
любимым предметом. И ее преподаватель Роман Михайлович.

27.

Жили-были в славном граде Москве два друга: владельцы
заводов-газет-параходов и иже с ними, Станислав Михайлович (СМ) и Олег
Евгеньевич (ОЕ), один владелец крупной торгово-закупочной компании,
второй небольшой сети розничных магазинов, дружили давно, общались на
равных. И вот волею случая оказались они на отдыхе в испанском
Мадриде... понятен размах широкой русской души, тем паче в средствах
стеснены не были, ввиду чего пребывали в перманентном состоянии
измененного сознания под воздействием алкогольной интоксикации. И в одно
безоблачное утро решили они изменить традиции тюленьей лежки на пляже и
пройтись по окресному торгово-развлекательнеому мега моллу.
Сказано-сделано. Взявши под-мышки жён, детей и себя добрались-таки до
сего заведения и как-то быстро разбежались по всем 5-ти этажам…Долго-ли,
которко-ли бродили они так, но пора и честь знать…а как тут
найдёшься-то.. не молл, а муравейник…Поднимается значит наш СМ по
экскалатору и видит в толпе, этажом ниже, друга своего, ОЕ…тут же со
сноровкой ковбоя достает мобильный, фокусирует мутный взгляд, тыкает в
записной книжке на примерно напоминающее ОЕ и сходу рычит басом «Олег,
стой на месте, никуда не двигайся, я тебя вижу!!!! Ща подойду…» .
В это время, в заснеженной Москве, молодой и перспективный начальник
одного из подразделений компании, принадлежавшей СМ полз на своём
рыдване со скоростью умирающей мухи по заснеженному МКАДу. Вдруг
раздался звонок и Олег (а именно так его звали) с ужасом понимает что
звонит ему ни кто иной, как САМ БОСС, обычно не опускавшийся до
разговоров с простыми смертными…трясущимися руками берет трубу и робко
выдает в эфир «алло».. в ответ слышит уже знакомое нам «Олег, стой на
месте, никуда не двигайся, я тебя вижу!!!! Ща подойду…»…липкий пот и
треммор рук…включается «аварийка» и не меняя ряда движения он замирает в
своем авто.
Финал истории случился 2-мя часами позже, когда на телефон СМ поступил
вызов из промерзшей Москвы с единственным вопросом «Станислав
Михайлович, я уже 2 часа стою на МКАДе.. но ко мне так никто и не
подошел…можно я уже поеду???....... Занавес.

28.

Рассказывают, перед тем как начать съёмки фильма "Прощай" поэт-фронтовик
Григорий Поженян собрал всех участников и спросил:
- Есть среди вас коммунисты?
- Я коммунист.
- И я.
- И я коммунист.
В общем, набралось довольно много коммунистов. Все приготовились слушать
речь о том, что коммунисты должны подавать пример, быть руководящей и
направляющей силой, то есть о том, о чём в те годы говорили на всех
партийных собраниях.
Однако Григорий Михайлович помолчал и сказал веско:
- Объявляю - на время съёмок ваша партия уходит в глубокое подполье.

29.

Когда мне было 15 лет, мы с родителями поехали отдыхать на море.

Перед поездкой папа купил дорогие японские часы – водонепроницаемые.
Такие часы у нас в стране в то время только-только появились. И папа
очень ими гордился. Я увлекалась подводным плаванием – у меня разряд и я
обожаю нырять. Мама боялась, чтобы я не простудилась от переохлаждения и
все время наставляла меня: «Сашка, только недолго, 20 минут и на берег!».
Но я так увлекалась красотами подводного мира, что забывала о времени
и отговаривалась тем, что подводных часов у меня нет. Вот кабы были
бы...

Маме это надоело и она уговорила отца давать мне часы в море. Он очень
неохотно, но дал. В первый же заплыв часы соскочили с моей тонкой
девичьей руки и канули в воду. Остаток отпуска прошел в нырянии и
поисках этого хронометра. Безрезультатно. Ещё не раз папа припоминал нам
с мамой этот случай. Просто достал. На следующий год мы приехали на то
же самое место. Только пришли на пляж, папа завёл свою песню, – какая
Сашка бяка, утопила его часы. Я обозлилась, говорю:

- Вот пойду и буду нырять, пока не найду твои несчастные часы. Хоть
утоплюсь!

- Вот иди и найди!

Только я нырнула и сразу вижу: лежат, голубчики, сверкают на солнышке,
словно весь год только меня и ждали. Я вышла на берег и гордо швырнула
часы в ноги отца. О реакции родителей рассказывать не стану. Когда стали
рассматривать, папа говорит:

- Они за год как будто изменились – стал другой цвет циферблата. Выцвел,
что ли? Но модель та же самая.

Весь день, конечно, обсуждали этот случай. Пришли после пляжа в столовую
обедать. И рассказываем эту историю соседям по столику – мать, отец и их
сын Вадик. Они даже не смеются – смотрят на нас круглыми глазами и даже
как-то испуганно. Мама говорит:

- Да вы не удивляйтесь, с Сашкой и не то ещё бывает.

Владимир Михайлович – отец Вадика – снимает со своей руки часы:

- Вадик вчера тоже утопил мои часы, но потом нашёл. Модель та же, но
циферблат другой. Случайно не ваши?

Так я познакомилась со своим будущим мужем. Через год мы с Вадиком
поженились. А на свадьбу родители, в качестве сувенира, преподнесли нам
хрустальную шкатулку. Там на бархатной подложке лежит пара часов –
модели одинаковые, только циферблаты разные.

(C)Любимые байки

Партнеры

Реклама