Результатов: 4

1

Нина (полностью Нинель, что в свою очередь значит «Ленин» наоборот) выросла в одном московском доме с моей будущей женой, потом окончила пединститут и уехала по распределению в какой-то, не помню, Багровск или Бодровск учить детей русскому и литературе.

Преподавала она прекрасно, со всем энтузиазмом молодости. Ученики ее обожали, девочки пытались подражать в манерах и одежде, мальчики глазели и витали мыслями где-то далеко от школьной программы. За глаза прозвали ее Миледи, не только за красоту и отдаленное сходство с актрисой Тереховой, но и за то коварство, с которым она порой назначала контрольные.

А вот с личной жизнью как-то не задалось. На филфаке на сто красоток приходилось два очкарика, в Багровске мужики тоже под ногами не валялись. То есть как раз валялись после каждой получки, при горбачевском сухом законе даже больше, чем до него, но такие кандидатуры Нина не рассматривала. Конечно, к ней клеились. Городок небольшой, любую полузнакомую рожу встретишь пять раз на неделе то тут, то там. И каждый раз приходилось терпеливо объяснять, что на танцы она не пойдет, и к себе в съемную комнату не пригласит, и прямо сейчас отметить с клевыми пацанами день мелиоратора никак не может.

Наконец один из донжуанов решил, что столичная штучка много из себя строит, и полез под платье прямо на улице. В Багровске это считалось в порядке вещей, никто бы на Нинины крики не отозвался, но, к счастью, поблизости тусовались трое ребят из ее девятого «А». Донжуану вломили люлей и постановили впредь провожать Нинель Сергеевну до самого дома, по крайней мере в те дни, когда она вела факультатив или вторую смену и уходила из школы затемно.

Ох, сколько всего было переговорено во время этих провожаний! Про книги, про жизнь, про политику, и самые заветные мечты, и самые стыдные семейные тайны, и о том, какой должна быть настоящая женщина – конечно, такой как вы, Нинель Сергеевна!, и каким должен быть настоящий мужчина – главное, честным и благородным.

Своих защитников она звала мушкетерами, вполне логично, учитывая ее собственное прозвище. Крупного и плотного Сережу назначила Портосом, бойкого и разговорчивого Игорька – Арамисом, а роль Атоса досталась Павлу. Именно так, он с детства отзывался только на полное имя, никаких Паш или боже упаси Павликов.

Девятый «А» перешел в выпускной десятый, тогда еще была десятилетка. Незадолго до выпуска каждый из троицы подгадал остаться с Ниной наедине и признался ей в любви: мол, девчонки-ровесницы – дуры, с ними даже погворить не о чем, а вы самая прекрасная женщина на свете. Потерпите каких-нибудь пять лет, я кончу институт, вернусь в Багровск взрослым человеком и на вас женюсь. Подумаешь, восемь лет разницы, никто даже и не заметит, а кто станет вякать, тому не поздоровится.

Каждому Нина ответила, что польщена, что любит его как человека, но не надо спешить с клятвами, детская влюбленность в учительницу – вещь известная и быстро проходит. С каждого взяла обещание писать ей письма и пообещала писать в ответ. Каждого по-матерински поцеловала на прощание. Или, может быть, не совсем по-матерински, все-таки ей было только 25.

Где-то через год Игорь-Арамис написал: не обижайтесь, Нинель Сергеевна, но свое обещание на вас жениться я отзываю. Вы были правы, это ребячество. Помните, мы говорили о том, какой должна быть настоящая женщина? Тут есть одна девушка в параллельной группе, она как раз такая. Как честный человек, я должен на ней жениться прямо сейчас, а как благородный – все же подожду, пока мы получим дипломы.

Портос-Сережа то же самое выразил короче: помните Наташку из десятого «Б»? Ей не нравится, что вы мне пишете. Ревнует. Дура, конечно, но у нас всё серьезно, я не хочу ее огорчать.

Павел-Атос замахнулся на самый крутой вуз, МАИ. Не поступил и загремел в армию, не куда-нибудь, а в Афган. Это был самый конец афганской авантюры, но на его долю хватило. Через полгода вдруг написал:
– Нинель Сергеевна, у меня к вам странная просьба. Можете прислать свою фотокарточку? У всех парней остались девушки на гражданке, они про них рассказывают, хвалятся, а у меня же нет никого. Я рассказал про вас, но так, как будто вы не учительница, а учились со мной в одном классе. А они не верят.

Нинель решила поддержать бойца, прислала фото, на котором ей 18 лет, написала на обороте: «Павлу от Нины». И письма стала подписывать не именем-отчеством, а «Нина», потом «Целую, Нина», а потом и «Крепко целую». Павел страшно обрадовался, перешел в ответных письмах на ты, тоже стал писать, что целует, и даже конкретизировать, куда именно и сколько раз. Нина писала как бы от имени девчонки-одноклассницы, но с умом и опытом взрослой женщины. Игра затянула обоих, незаметно пошли уже признания в любви, слюнявые нежности и даже то, что сейчас назвали бы виртуальным сексом. Ничего удивительного, что когда Павел зашел к ней после дембеля, всё то, что они навоображали в письмах, само собой случилось наяву.

Я их видел однажды, когда они приезжали в Москву к Нининым родителям. Ей тогда было 30, ему 22. Смотрелись ровесниками, несмотря даже на то, что Нина была беременна. Павел отпустил для солидности бороду, работал на заводе мастером и учился заочно. Потом он приехал один на сессию, мы случайно столкнулись во дворе, взяли по пиву. Я не удержался и спросил:
– Что, неужели совсем никаких проблем от того, что ты женат на своей учительнице?
– Да нет, проблемы такие же, как у всех. Хотя… она же и сейчас преподает. Пока не было живота, обязательно какой-нибудь оболтус заловит в коридоре и начинает: «Нинель Сергеевна, вы мой идеал женщины, 15 лет разницы – ерунда, подождите, я вырасту и отобью вас у мужа». И злиться на него невозможно, сам таким был.

Ну и, как водится, эпилог. Что делать, жизнь идет к концу, невольно оглядываешься: а что сейчас с теми, кого знал 20, 30, 40 лет назад? Сейчас-то я в Москву не ездок, но пять лет назад – приезжал, было дело, останавливался в том самом доме, где когда-то жили Нинины родители и мы с женой, а теперь – наши родственники. Нина окликнула меня дворе. Я ее не сразу узнал, она выглядела лет на 20 меня моложе.

– Как там Бодровск? – спросил я. – Стоит?
– Багровск. Не знаю, мы давно живем в Москве, в родительской квартире. Папа умер, мама болеет, нужен постоянный уход.

У нее зазвонил телефон.
– Милый, сейчас иду, – отозвалась она. – Встретила знакомого, разговариваем. Антоша, ну что ты такой нетерпеливый? Сказала же – сейчас.

Так-так, подумал я с разочарованием. Антоша. Атос Павел, стало быть, в прошлом. Не пережил-таки, что жена старше на восемь лет, нашел себе молодую. Небось еще сказал на прощание: «Ты учила меня быть честным и благородным – так вот, честно говорю, что ухожу, и благородно оставляю тебе квартиру». Хотя квартира Нининых родителей, какое там благородство.

Нина положила трубку и повернулась ко мне, прервав мои размышления.
– Муж? – кивнул я на телефон.
– Нет, внук. Моего мужа зовут Павел, ты разве забыл?

3

Устал от толпищ назойливых нищих в Дели. Сообразил, что они обложили отели для интуристов. Решил вырваться из этого осадного круга. Попросил таксиста увезьти меня подальше. Сам командовал несколькими случайными поворотами, вышел где полная глушь и где понравилось. Немедленно замел следы еще несколькими резкими поворотами, уже пешком. Что называется, не судите о Москве 1992 года по улице Пятницкой. Я хочу увидеть настоящий Дели. Мысленно поклялся, что никому не дам ни гроша - лучше раздам в России. А еще через несколько секунд на меня наткнулась девочка лет пяти. Видели бы вы ее глаза - как будто встретила живого Деда Мороза. Или, что еще круче в этих местах, Белого Человека. В общем, хрен с ними с этими клятвами. Вечно русские отдуваются там, где Европа успела нагадить.

4

ДИКИЙ ЗАПАД

"Справедливость без силы и сила без справедливости - обе ужасны"
(Жозеф Жубер)

Эта, мелкая история дворового значения, произошла с моей старинной подругой по имени… но поскольку она отчаянно желала сохранить свое инкогнито, а стало быть и жизнь, назовем ее редким женским именем Андрей.
Парковочные места во дворе у Андрея делились на три категории:
1) Гостевой карман для десяти везунчиков – эти козырные места реально было занять, если только нигде не работаешь, а с заведенным мотором весь день поджидаешь, что кто-нибудь вдруг уедет (хотя дураков нет, кто же покинет такое парковочное место? Уж лучше пешком на дачу уйти)

2) Несколько мест похуже в так называемой – колесоснимательной зоне. Закуток темный и глухой, к нему даже дом боком повернулся, чтобы окна его туда не глядели. В этой зоне частенько происходил неравноценный обмен - машины засыпали на новых колесах, а просыпались на старых кирпичах.

3) И наконец те автомобилисты, которые не вместились в первые две категории, вынуждены были привязывать своих коней, просто вдоль улицы. Колеса там не снимут, но машину эвакуировать – это уж раз плюнуть.

И все было бы еще терпимо, если бы не два, очень не тактичных человека.
В отличие от всех жителей дома, проблему парковки эти двое решали ковбойскими методами. Один прокалывал колеса каждому, кто становился на «его» место, а на вопрос грустного человека с дырявыми колесами:
- Но позвольте, почему Вы считаете это место своим, я ведь его первый занял?
Ковбой отвечал:
- Закрой свою индейскую пасть, это место мое, потому что это единственное место на парковке, которое видно из моего окна. Еще вопросы будут?

Вопросов, ни у кого из краснокожих, не возникало, ведь ковбой этот был то ли бандитом, то ли еще хуже – шерифом.
Короче «его» место всегда было свято и пусто…

Второй ковбой действовал несколько иначе, но не менее решительно. Он подъезжал к парковке первой категории, выбирал себе жертву, просто цеплял ее тросом и выволакивал своим джипом из ряда, как ротный старшина выволакивает из туалета, уснувшего на унитазе молодого солдатика.
С этим ковбоем тоже никто не хотел связываться, по двум веским причинам.
Во первых, у него были дерзкие земляки, а во вторых, этих земляков было, как земляники в сказочном лесу…
Себе дороже.
Таким образом, каждый индеец знал, что если на парковке осталось больше двух свободных мест, то ему повезло, а если только два, то увы - они ковбойские…

Между собой благородные ковбои не бодались, а соблюдали холодный нейтралитет, они опасались и ненавидели друг друга, даже не здоровались.

Вот однажды, моя подруга Андрей, захотела в два часа ночи отвести свою маму в аэропорт, а машина ее, как раз стояла около ковбойского джипа.
Пригляделась Андрей и ахнула – джип немного, но все же наглухо перегородил выезд ее огромной мужской машинки.
Женщины запаниковали - до регистрации на рейс оставалось не так уж и много времени, но о том, чтобы разбудить страшного ковбоя, не могло быть и речи.
Андрей даже заплакала от обиды, оставалось только выходить на проспект и ловить такси.
Выволокли чемоданы на дорогу, видят – едет трактор а в нем кучка сонных гастарбайтеров. Андрей грудью остановила трактор и за смешные деньги подбила парней на подвиг.
Ребята в оранжевых жилетах, как пчелки облепили бампер ковбойского джипа, поднатужились, подняли передок и сантиметров на десять, аккуратно переставили в сторону, даже сигнализация не сработала.
Андрей с мамой были спасены, они благополучно выпорхнули из западни и умчались в сторону Шереметьево, гастарбайтеры тоже продолжили свой жизненный путь на тракторе, но цепная реакция уже была запущена…
Рано утром проснулся ковбой номер один, подошел к своему Мерседесу и увидел, что джип ковбоя номер два, нагло закрыл ему дорогу. Совсем немножко, на полвареника, но все же выехать помешает зеркало (Парни в оранжевых жилетах мал-мала перестарались)
Видимо ковбой номер один давно ждал и готовился к этой войне, он молча открыл багажник, извлек из него биту, с одного удара начисто снес джипу зеркало и уехал.
Вечером того же дня, второй ковбой встретил первого на въезде во двор и вместо «здрасьте», сходу провалил Мерседесу лобовое стекло. А дальше цепная реакция и вовсе вышла из под контроля…
Веселый выдался вечерок: покореженные дорогие машины, выбитые зубы, сломанные руки, крики подоспевшей земляники, полицейские сирены, новая злая земляника со свежими клятвами и угрозами, шерифы, наручники, жуть.

В итоге - обоих ковбоев увезла скорая, а их машины растащили по автосервисам.

Теперь на некоторое время парковочных мест во дворе стало на два больше, мелочь, а индейцам душу греет…