Результатов: 4

1

Как я стал пионером.

Секретаря пионерской организации, Леночку Быкову, любили все. Когда она звонко и торжественно выкрикивала: «Ребята!» – актовый зал замирал в чувственном экстазе.
Поглощённая общественной деятельностью, Леночка не заметила, как выросла из школьного платьица, а вот мы - октябрята, заметили. И, шмыгая носами, безнаказанно любовались её упругой белизной и безупречно отутюженным галстуком.

«Сегодня мне повяжут такой же! – мечтательно ковырялся я в носу. – Надо лишь, как Зина Портнова, выстоять на допросе».

Великий праздник Весны - день рождения вождя мирового пролетариата – в школе отмечался пытками. Пытали октябрят. Палачом выступал Совет Пионерской Дружины.
От одного лишь этого названия наши лица зеленели, губы синели, а влажные ладошки начинали неистово теребить тетрадки Юного Пионера, где на двадцати четырёх листах была прописана вся наша подноготная - от клятвенных заверений умереть по первому зову Родины, до суровых будней Юного Тимуровца.

Ключевым персонажем тех будней выступала одна прыткая старушенция.
Чего только мы с этой великомученицей не вытворяли, как только ненасытную не ублажали. Три параллельных класса, все, как один - и мальчики, и девочки - кололи ей дрова, носили лекарства, прибирались в избе, и переводили болезную через дорогу с такой периодичностью, что попасть в дом бабуся, при всём своём желании, никогда не смогла бы.
С такими вот накатанными под копирку непотребствами, мы и стояли под дверью Ленинской Комнаты, когда из неё вышел Виталик Шестопалов – член Совета, из шестого «Б».

Смазав нас надменным взором, Виталик развязно спросил: «Ну, чё, мелюзга, дрейфите?!» – и взмахом руки попросил приблизиться.
- Значит так, – вынимая из кармана шпаргалку, начал этот пионерский гуру. И мы распахнули рты.
– Когда зайдёте, отсалютуйте три раза! Первый – знамени. Второй – портретам молодогвардейцев. Третий – Совету Дружины. Регламент уяснили?
Мы дружно промычали.
- Дальше, – не глядя на нас, продолжил чеканить Виталик. – Когда вас спросят: «Какой сегодня день?» – Ответите: - «Сегодня, двадцать второе апреля – день рождение, вождя мирового пролетариата, Владимира Ильича Ленина!».
На вопрос: «Где учитесь?» – скажете: - «Учусь в школе, борющейся за присвоение ей имени героя-комсомольца-молодогвардейца Сергея Тюленина!».
А на вопрос: «Где находитесь?» – ответите: - «Нахожусь в Ленинской Комнате, в комнате-музее героя-комсомольца-молодогвардейца Сергея Тюленина!».
Досюда всё понятно?
Мы промычали снова.
- Так... - перевернул шпаргалку важный Виталик. – Дальше... На вопрос: «На каком континенте расположена наша страна?» – надо отвечать так: - «Союз Советских Социалистических Республик находится в Евразии. Потому что наша необъятная Родина, занимающая одну шестую часть суши, располагается на двух континентах!». А на вопрос: «Где находится наш город?» – говорите: - «В Европе!». Потому что, до уральских гор у нас – Европа, и только после – Азия. Всё запомнили?.. Ну и отлично!

Отстреляв витиеватые инструкции, Виталик юркнул за дверь, и нас, липких от готовности служить делу Ленина, одного за другим, стало поглощать жерло пионерского котла.
Моя фамилия в том котле плавала на самом дне. И каждый, вывалившийся из плавильни малыш, заставлял меня умирать заново. Округляя глаза и размахивая руками, допрошенные, принимался наперебой тараторить об ужасах перенесённых ими пыток, о Европе и Евразии, о Ленине и Тюленине. Отчего моя нарядная рубашка быстро пропиталась потом, превратилась в мешок, и, словно перестоявшее тесто, неряшливо поползла наружу.

Когда прозвучала моя фамилия, я уже пребывал в таком глубоко предобморочном состоянии, что очнулся лишь от толчка в бок, и, вскинул в салютующем приветствии руку, обречённо шагнул под пламенный пионерский взор Леночки Быковой.

- Как твоё имя?! – торжественно, будто на общем собрании, выкрикнула эта розовощёкая активистка, и из моих окоченевших рук вырвали тетрадь Юного Пионера.
Вспомнив о своих бесчинствах с неугомонной бабусей, я тотчас же почувствовал лёгкую тошноту.
- Где ты находишься? – донёсся до меня второй не менее торжественный вопрос.
- В Европе… – пробормотал я, чувствуя одновременно обжигающий жар и пронизывающий холод.
- Где ты СЕЙЧАС находишься?! – акцентировала свой вопрос Леночка Быкова.
- В школе...
- А ещё?!
- В комнате...
- Какой комнате?!
- В комнате-музее.
- Полный ответ!!
- В комнате-музее героя-молодогвардейца Сергея Тюленина.
- А ещё полнее!!!
- В комнате-музее героя-комсомольца-молодогвардейца Сергея Тюленина, борющегося за присвоение ему имени Ленина.
- Какого ещё Ленина?!! – выпучив глаза, вскочила Леночка.
- Вождя мирового пролетариата, – пробормотал я, немея.
- Где! Ты! Сейчас! Находишься?!! – разделяя слова, прорычала председательствующая, и скалящиеся лица дружинников вдруг закачались. А ещё через миг их красные пилотки, будто подхваченные ручейком кораблики, поплыли перед моим меркнущим взором.
- В Евразии... - хватая ртом воздух, простонал я, - в шестой части суши…
И услышав в ответ дикий гогот, словно пионер-герой, мысленно швырнул гранату, с удовольствием отправляя себя и этих фашистов во тьму.

Когда же перед моими глазами вновь забрезжил свет, я увидел над собой Леночку.
«Медсестру!!!» – призывно кричала она.
Широкий купол её короткого платьица развевался. Пронзительно ситцевая голубизна в его вершине призывно покачивалась. И я вяло ей отсалютовал.

© Эдуард Резник

3

Летом 1986 пришел мой год обязательной поездки в стройотряд. Такие были порядки: не хочешь исполнять почетную обязанность в казарме - ходи на военную кафедру и помогай в подъеме сельского хозяйства.

Нам досталось строить коровник в Подмосковье, меси цемент лопатой и подноси кирич носилками. К концу августа стены кое-как осилили, осталось укрепить перекрытие. Но цемент кончился. А взять негде: в апреле взорвалась ЧАЭС и цемент со всей страны ушел туда на сакрофаг. Прораб сказал пох, кладите плиты на песок, и так сойдет. Закрыл нам наряды и мы, получив огромные деньжищи по 300 рублей на нос, вернулись назад в общагу и, прикинув что осталось еще пара дней до начала семестра, устроили пьянку такую что казалось стены закачались.

Наутро, однако, однако выяснилось что нам не показалось. 30 августа 1986 произошло землетрясение в Румынии, Москву тоже тряхнуло, и крыша коровника рухнула.

4

Произошла эта история со мной, когда я училась в 9-ом классе, то есть *надцать лет назад. В качестве преамбулы добавлю, что, во-первых, я очень любила рисовать. Тогда ещё у нас не было никаких компьютеров и программ наподобие Фотошопа, так что малевали кто как умел, а рисование за школьный предмет не считала даже сама учительница. Ну, и, в результате, половина класса обращалась ко мне с просьбами «накалякать что-нибудь по теме», чем я не без удовольствия и занималась, т.к. была молодой, восторженной, и безразличной к тому, что, собственно, рисовать и сколько. У меня даже своя любимая краска была: небесно-голубая и восхитительно жидкая гуашь десятилетней давности.

В то же время у нас в городке открылся какой-то там престижный то ли колледж, то ли ПТУ для секретарш, куда поступила моя одноклассница и хорошая подруга: девочка красивая, элегантная, но обделённая интересом к большинству школьных предметов. Включая рисование (если только дело не касалось её личного макияжа) – как вы понимаете, без этого истории никогда бы не случилось.

А в колледже с учёбой всё обстояло гораздо сложнее: педагоги требовали интереса и безукоризненного выполнения домашних заданий. Местная учительница по рисованию кокетливо именовала свой предмет дизайном и показывала пятнадцатилетним лентяйкам то икебану, то оригами, то ещё что-нибудь милое и изящное, достойное их будущей профессии.

Как-то раз Анжелика (все имена и фамилии во избежание конфузов изменены) примчалась ко мне в расстроенных чувствах и заявила, что завтра ей предстоит Позор. Именно так, с большой буквы. Потому что на прошлой неделе по болезни пропустила урок дизайна, на котором изучалась роспись цветочных горшков. И сама она никак его расписать уже не успеет.

В руках она держала этот несчастный горшок с геранью и умоляюще смотрела мне в глаза. Я поняла её без слов.

- Загляни завтра с утра, - сказала я, принимая из её рук символ молчаливого укора о пропущенном занятии.

Анжелика повеселела и умчалась, а я пошла в комнату, задумчиво осматривая со всех сторон пустой и очень скучный коричневый горшок.

Надо признаться, я тоже никогда в жизни не расписывала горшков, понятия не имела, как и – главное – зачем это делается, и уж точно не представляла, на кой чёрт какой-то «дизайнерше» понадобился размалёванный горшок. Как-то выписывание точечек-линий-цветочков на керамике обошли моё детство стороной. В плане что-то там нарисовать горшок выглядел обычным листом бумаги, пусть и слегка неудобной формы.

Я решила изобразить на нём ТАКОЕ, чтоб все закачались, а Анжелика гордилась своей подругой до конца жизни.

Вы ещё не забыли, что моя любимая краска обладала нежно голубым отливом?

Я решила нарисовать море с рыбами. Но, поскольку золотые рыбки смотрелись бы на горшке ужасно глупо и негармонично, я решила нарисовать акул.

Я пропыхтела над злосчастным горшком с постоянно дёргающейся во все стороны геранью весь день, и к вечеру ЭТО было готово. Полностью голубой глиняный горшок с печально мажущейся и частично осыпающейся с него краской, и с угрозой ощерившиеся со всех сторон хищные морды с треугольными зубами – их я с максимальным реализмом скопировала из большой энциклопедии о животных, не забыв даже про касатку и рыбу-молот.

В общем, когда Анжелика утром с опаской приняла из рук в руки горшок в прозрачном целлофановом пакете, лицо её слегка вытянулось. Как она рассказывала позже, в транспорте оно вытянулось ещё больше, потому что люди принимали её за ненормальную: высокую красивую девушку в деловом костюме и с пакетом, откуда из-под розовенькой герани на пассажиров крысились акула с касаткой и рыбой-молотом.

А на уроке по дизайну лицо Анжелики приобрело выражение «покерфейс» под заинтересованными взглядами и смешками новых одноклассниц. Но это было неважно. Неопределённо похмыкав, педагогиня аккуратно вывела в журнале четвёрку по пятибалльной системе.

Позора удалось избежать.