маленькие возраста → Результатов: 9


1.

На тему татуировок.
Эх, верно говоря, "маленькие дети - маленькие проблемы, большие дети - большие проблемы".
Доче не так давно 16 лет исполнилось. Соответственно, нужен подарок, а с учетом возраста - абы что не уже подаришь. Ладно.
За пару недель до ДР на тихом семейном ужине закидываю удочку типа "доча - а какие пожелания насчет подарка?".
Пап - говорит - ругаться не будешь?
Уже напрягся. Ладно, говорю - банкуй. Руби с плеча.
Папа - говорит - тату хочу.
Я лично - категорический противник татуировок. Себе не бил никогда и не собираюсь. Почему? А нафига?
Ну а пока я в ступоре, начинается обработка на тему "пап, ну у нас почти все в классе уже что-то набили. Кто бабочек-цветочки-розочки, кто уже чуть ли не на всю руку (ногу) что-то себе забабахал. Круто ведь. Клипы и фильмы посмотри или хоть твои любимые бои без правил - там наверно, только Федор Емельяненко без тату остался".
Блин, думаю - приплыли тапочки к обрыву.
В темпе качаю ситуацию.
Убеждать, что серьезным людям тату нафиг не нужны - без толку. Круто же.
Про перспективы рассказывать - тоже. Сам такой был - в мои 16 мне даже 20 лет дремучей недостижимой старостью казались. А уж 30-40 - это вообще (пап, а ты в каком полку на Куликовской битве бился? А мамонтов помнишь или по старости позабыл все?).
Хотя...
Ладно, говорю - давай попробуем. Что где и как хочешь колоть?
Объясняет, даже рисунки показывает. Энтузиазма - море. Что ж, давай, трать свой энтузиазизм - потом мне проще будет. Я ведь старпер - мне что на ринге, что по жизни сначала измотать противника надо, а уж потом и нокаутировать. Сразу сходу - силенки уж не те.
Ладно, говорю, а с чем носить будешь? Принеси мне свою самую любимую шмотку, а?
Притаскивает. Знаю я это платьице и кошелек мой его тоже знает. "Помнят с горечью древляне". Как они его с моей второй половиной выбирали - тема отдельного разговора.
Ну что ж, говорю, давай договоримся.
С этого дня ты, доча, в этом платье обязуешься ходить месяц. Всегда и везде. В школу, к подругам, на доп.занятия. Дома маме помогаешь - тоже в нем. Ешь в нем. Ага, и полы тоже в нем моешь. И ДР свой в нем отмечаешь. Ну да, после того, как полы в нем помоешь. Можешь постирать - я не зверь. Короче, снимаешь его только в ванной, да на ночь перед сном.
Пап, а на фига?
А все просто - уверен, к концу даже этой недели оно тебе надоест по полной. И смотреть ты на него будешь как Ленин на буржуазию. С одной мыслью - как ты мне уже надоело.
Это один раз в нем понтануться - одно. А вот в любимой шмотке комнату убирать - совсем другое.
И когда оно тебе надоест, прикинь - шмотку ты снимешь. А тату - уже нет. И носить ее тебе не месяц, а до конца жизни. И снимать ее даже в ванной не получится.
Как-то так.
Рискнешь?
Гляжу, пошло осознание. Ладно, пап, я подумаю.
Это правильно. Думать - оно полезно.

2.

К детской истории о смене фамилии.
Сыну было около четырех лет. Пришел с прогулки (в те времена детей выпускали гулять во дворе одних и приглядывали за ними из окна) с девочкой такого же возраста и заявил: это моя подружка и я хочу жениться на ней. Жить она будет у нас. Хорошо, говорю я, но учти, что будут у вас маленькие детки и придется их писульки и какашки убирать самому. Пауза. Жениться передумали оба.

3.

Когда-то давным-давно в детстве жил я в небольшом закарпатском городке по месту службы отца. У детворы военного городка был всеобщий любимец – дядя Жора. Он очень любил детей, любил с ними играть и просто разговаривать, даже с мелюзгой самого ничтожного возраста. Дети ему отвечали такой же любовью и вниманием. Был он большой и сильный и еще у него были усы. Ни у кого в части не было таких замечательных усов. Дети эти усы очень любили и когда дядя Жора сажал кого-то из пацанов себе на колени, самые смелые просили у него разрешения дотронуться до них. Многие даже хотели побыстрее вырасти, чтобы у них тоже были такие усы. И еще у дяди Жоры на все случаи жизни была любимая пословица:
- Мы сами с усами.
И вот один раз, помню, долгое время его не было в части и дети без него сильно скучали. Сейчас-то я понимаю, что это было связано с выполнением интернационального долга в Египте. Но он вернулся. Все мальчишки собрались у его дома. Он вышел, мать честная, а усов-то нет. Получилась прямо таки немая сцена, как у Гоголя. А самые маленькие даже заплакали. Дядя Жора увидел это, сам чуть не расплакался и сказал:
- Запомните, пацаны, в жизни и без усов можно быть с усами.

4.

Жили-были юноша и девушка, например, Рома и Юля. Хотя нет, эти имена кто-то вроде уже использовал. Пусть будут Сема и Галя. Сема Монтекер и Галя Капуленко. Учились они в одной группе советского еще вуза и к последнему курсу настолько прониклись друг другом, что обрадовали родителей намерением связать судьбы воедино.

Но родители как-то не очень обрадовались. Дело в том, что Сема был еврей, а Галя – нет. И родители совсем не горели желанием делать многонациональную семью братских народов еще более многонациональной за счет собственных внуков. Галя-то своих быстро поставила на место с использованием различных выражений ридной мовы. А вот Сема своих – нет, не сумел. Видимо, мамэ-лошн в этом плане менее выразителен.

– Семочка, – ласково, но властно сказала мама, – Или ты забыл, что мы собираемся в Израиль? Что твоя шикса будет там делать? Петь в ресторане «Червону руту»?

Тут мама попала в точку. Галя была знатная певунья. Сема любил ее слушать, но репертуар предпочитал другой. Не Ротару, а еврейского поэта Визбора, про ночную песню еврейской буквы шин. Хотя разницы по сути никакой. Тут «ты у мене едина», а там «ты у меня одна».

Вышло, однако, что не едина. Сдался Сема, пряча глаза расстался с Галей и женился на хорошей еврейской девочке, которую указала мама. И стал собирать манатки.

– Ах, так? – сказала Галя и дернула эдак плечиком. – Да я в этом Израиле раньше его окажусь!

И она стала ходить на танцы в дом интернациональной дружбы. Где на нее немедленно запал без пяти минут дипломированный физик, араб-христианин из библейкого города Вифлеема. Каковой город, как известно, входит в состав государства Израиль под названием Бейт-Лехем. Хотя несколько кривовато входит. И действительно, Галя со своим арабом приземлилалсь в аэропорту Бен-Гуриона даже раньше, чем Сема со своим семейством. И стали они осваивать землю, текущую молоком и медом, а чаще потом и кровью, ничего друг о друге не зная.

И так они жили, ничего не зная друг о друге, верных двадцать лет. Пока не явился на свет великий ворошитель былого, склеиватель черепков и проворачиватель фарша вспять, сайт «Одноклассники».

Неизвестно, да и неважно, кто из них кого нашел первым. Вроде бы Галя сказала себе: «Я только посмотрю, каким он стал». Увидела, что Сема облысел, заматерел, но уши торчат по-прежнему. Работает по специальности, которую они с Галей получили в вузе. Специальность редкая и уважаемая, но называть я ее не буду, живые все-таки люди, вряд ли они обрадуются, узнав себя в моей писанине. Сема любит маленькие спортивные машинки, меняет их каждый год в поисках идеальной. С женой давно расстался, дочь-студентку обожает, но видит редко. Живет с мамой. Мама почти не встает с постели, но властности не утратила, дает прикурить и сиделке, и Семе.

Что касается Гали, то она почти не изменилась. Те же черные глаза, те же брови вразлет. Даже похорошела слегка, потому что похудела. С физиком тоже рассталась, тоже дочь студенческого возраста. Работает по той же специальности, весь Вифлеем ее знает и здоровается на улицах.

Опять же неизвестно, кто первый предложил встретиться. Вроде бы Сема сказал себе: «Я только посмотрю на нее». Час чинно сидели в кафе на набережной Тель-Авива, обменивались новостями. А потом Галя достала кошелек, чтобы заплатить за свой кофе, а Сема накрыл ее руку, показывая, что заплатит сам – и этого касания оказалось достаточно. Оказалось, что тела все помнят, и не было ни этих двадцати лет, ни Семиного предательства, ни Галиной мести, и очнулись они в каком-то мотеле под утро от пения птиц, и с трудом вспомнили, что Семина машина стоит под окнами, а Галина осталась на набережной, и ее, наверно, оштрафуют.

Что дальше? А ничего. Сема предлагал переехать к нему, но как быть с работой? Специальность редкая, больше одного человека на город не нужно, а в Семином городе один уже есть – это Сема. Потом, дочь. Галина дочь – арабка, и мальчик ее араб, и все друзья арабы, куда она поедет из Вифлеема? И Галя без нее не поедет, вот-вот внуки пойдут, кто будет их нянчить? О том, чтобы Семе переехать к ней, нечего и говорить. Еврей может приехать в израильский город Бейт-Лехем в двух случаях – если он либо танкист, либо самоубийца.

Почти каждую пятницу, закончив работу, Галя садится в маршрутку и выезжает из города. За КПП ее ждет маленькая спортивная машинка. Они бегло целуются и едут в заранее снятый мотель, обычно на Мертвое море. В салоне играет музыка, иногда Ротару, иногда Визбор. Гудит форсированный движок, ложится под колеса серая нитка израильских дорог, штопает ранения души. Заштопает ли?

5.

Праздновали какое-то событие, маленькие дети сидели в комнате, ели торт и пили газировку из больших стаканов, взрослые сидели на кухне и что-то обсуждали. Я пришёл на кухню за чаем и тортиком.
Прибегает младшая сестра (8 лет): "Илюша разлил сок", мальчик такого же возраста. Мама указала на тряпку, чтобы вытерла. Сестра вернулась в комнату. Через полминуты опять прибегает, выжимает тряпку и бежит обратно. Заходит третий раз в комнату и происходит примерно такой диалог между мамой и сестрой:
- Илюша пролил сок.
- Ты уже говорила, дальше что?
- Он на стол пролил.
- Вытерла?
- Да. Он стакан уронил, куда осколки девать?
Я, переварив услышанное, выдал такую фразу, коротко описывающую произошедшее:
Пролили сок, куда осколки?

6.

КЛЮЧ

Каждый камень булыжной мостовой улыбался мне своим, как оказалось незабытым узором. В голове вертелась песня Стинга - «Англичанин в Нью-йорке», а из груди мягким комом выпирала сладкая грусть. Я приближался к родному дому, в котором родился и вырос.
А мой неугомонный сынок, семенивший рядом, абсолютно не чувствовал… да он вообще ничего такого не чувствовал, его только и заботило – почему на четвертом уровне, монстров больше чем патронов?
Я решил как-то заинтересовать московского хлопчика ситуацией и перевести на лирический лад:
- Ты представляешь - сорок лет тому назад, я так же ходил по этой мостовой, покупал хлеб в том магазине и устраивал штабики на этих каштанах.
- Папа, а там, в твоем доме, тебя кто-то узнает?
- Это вряд ли. Старики поумирали, а молодые родились уже после меня. Вон, видишь урну? У нее треснутый бок с заклепками. Как ты думаешь, сколько эта урна еще тут простоит? Год, Два? Пять?
- Ну, я думаю – полгода, год и развалится…
- А вот и нет, самое грустное, что она, на вид старая и никудышняя, но, как показала практика – переживет всех нас. Когда я был гораздо младше тебя - эта урна уже тогда стояла тут в таком же отремонтированном виде, хотя в ржавых заклепках, тогда еще можно было опознать гайки…
- Ничего себе.
- Не то слово. Людям кажется, что жизнь вечна и они бы очень удивились узнав, что какая-то маленькая пуговка, которая еле держится на ниточке, переживет не одно поколение своих хозяев.
Вот например, мой дом построили сто с лишним лет тому назад, когда Львов еще принадлежал Австро-Венгрии. Так вот он помнит, наверное, восемь поколений своих жильцов, а может и больше и меня в том числе. Да что там помнит, даже квартирные двери и то с тех пор не поменялись.
- Такие старые? А почему жильцы их не заменят?
- А зачем? Представь себе – толстые дубовые двери высотой в три метра. Они не хуже современных металлических, ну ты сейчас сам увидишь. Глупо такие менять. Мало того, в них еще старые, австрийские замки. До сих пор работают сволочи и еще сто лет прослужат пока дом не снесут…
Закрываешь замок и стальные штыри расходятся вверх, вниз и в стороны, как в сейфе.
А звук такой, как будто заряжаешь крупнокалиберный пулемет. Красота.
Единственный минус – большой ключ. Просто огромный. Весил, наверное граммов сто пятьдесят и в длину как карандаш.
Помню, мы их в школу на шее таскали, как Буратины. Даже дрались ими… Зато такой ключ невозможно потерять. Во первых сразу почувствуешь в момент потери, что стало легче дышать, а во вторых – родители убьют. Они скорее смирятся с тем, что из школы вернулся ключ без мальчика, чем мальчик без ключа.
- Папа, а это уже твой двор?
- О Боже мой… Да, Юра – это мой двор, а вот это мой дом.
- А что мы будем там делать?
- Не знаю, просто войдем в подъезд и выйдем…
Однажды, когда я был совсем маленьким, еще в школу не ходил и вот, как-то утром к нам постучали. Мама открыла, на пороге стояла дряхлая польская старушка, она поздоровалась и сказала, что родилась и выросла в нашей квартире.
Мы впустили ее, бабулька прошлась по комнатам и попросила затопить печку. Хоть на улице стояла летняя жара, мы зажгли газ.
Помню, старушка стояла прижавшись, грела свои маленькие сухонькие ручки об нашу печку и плакала…
- А почему она плакала?
- Вспоминала свое детство, ведь это была ее печка…

Мы подошли к подъезду, но он оказался наглухо закрытым на кодовый замок. Делать нечего, я позвонил в «свою» квартиру.
Из дома выглянул заспанный мужик моего возраста и я ничего не придумывая, объяснил нехитрую цель нашего визита.
Мужик качнул головой и впустил нас в подъезд.
- Юра, а вот это наша дверь.
- Да. Высокая.

Вдруг дверь знакомо лязгнув открылась и из квартиры на роликах выкатилась девчушка лет восьми.

Мой сынок внезапно зашипел:
- Папа, папа, у нее на шее ключ!

Я попросил у мужика разрешения посмотреть, тот улыбнулся и кивнул дочке:
- Гальмуй, доця, а ну дай малому, хай подывыться.

Это был не папин и не мамин, а именно мой ключ… Я узнал его по игривой завитушке на ухе.

Мой сынок деловито взвешивал на руке огромный ключ с привязанной за шею девочкой, а я чувствовал себя польской старушкой…

7.

Иду я на работу. Тихо и мирно. Никого не трогаю. Обгоняет меня девчушка
– краем глаза вижу, что возраста она предшкольного. Вторым краем глаза
вижу невдалеке детский садик – туда она и бежит. Да не тут-то было:
собачёнка таксообразная с радостным лаем бросается к ней. С визгом и
криком девчушка подбегает ко мне – я её хватаю и прячу за собой, отгоняю
собаку известным приёмом – нагибаюсь якобы за камнем и быстро
разгибаюсь. На большинство собак это действует … успокаивающе. Вот и
наша шавка с визгом улепётывает.
Вот и хозяйка «нарисовалась». Что хозяева собак всегда говорят?
- Вы не бойтесь – она не укусит!
А если ребёнка напугает до заикания – это уже не считается
повреждением-укусом?
Ещё интересуюсь у хозяйки - выгодно ли экономить на поводках?
Хозяйка ответила что-то достойное и собака с ней (обе с достойно
поднятыми мордами) ушли.
А мне надо успокоить ребёнка.
- почему ходишь одна и где родители?
Дрожащий голосок и дрожащая ручёнка держит меня за куртку.
- мама в окно следит, как я дойду до садика.
(да ведь темно же на улице и потому можно запросто не краситься перед
выходом на улицу, а после пятиминутной прогулки на свежем воздухе и
спаться будет крепче!)
- тебе вон в тот садик?
- да.
- пошли – нам по пути.
Дрожащая ручёнка продолжает держаться за мою куртку.
По дороге я ей (да и вам тоже) рассказываю, что даже маленькие собачки –
это всё равно звери по своей природе. Когда они жили в стае, им надо
было поддерживать свой авторитет, если и не вожака, то приближённого к
вожаку.
А для чего – лучший кусок пищи, тёплое место…
Сейчас они не в стае, поэтому гавкают на всех других с целью проверки:
испугался-побежал – уже их маленькая победа, надо догнать и окончательно
самоутвердиться.
А если кто-то просто бежит, значит, уже неправ – пытается спастись
бегством.
Мы подходим к воротам детсада.
Ты всё поняла? – спрашиваю.
Всё-всё – отвечает она и голос у неё уже не дрожит, и за меня она уже не
держится.
Напоследок говорю ей – и не разговаривай на улице с незнакомыми
мужиками!
Я знаю – радостно отвечает она – нам про это уже говорили (слава Богу,
ребёнок успокоился) и БЕЖИТ к дверям детсадика.
Вздохнул – выдохнул я многозначительно и продолжил свой путь.

8.

ЧЕРНЫЙ КАМЕНЬ
... Ах, как они приятно пахли лаком, это же можно было сдохнуть...
С каким деревянным стуком терлись друг о друга - просто музыка, ничего
восхитительней я никогда не слышал.
Мы - плотная группка пятилетних детсадовцев, смотрели на них, не в силах
даже моргать. Липа Васильевна – заведующая детсадом, давно обещала
принести их на денек, чтобы показать нам. На вид они были прекраснее
самых смелых наших детских фантазий. Тридцать маленьких подробно
раскрашенных деревянных фигурок ручной работы. Тетеньки в парах с
дяденьками, наряженные в национальные костюмы народов СССР. В магазинах
и близко такие не продавались, наверняка – это был подарок щедрых
инопланетян.
В руки фигурки не давались и мы, окружив постамент, чуть слышно стукаясь
лбами, тяжело вздыхали, рассматривая кинжальчик у грузина и цветастый
халатик у туркмена.
Если бы нам знать тогда, о существовании сухой голодовки, тут же
объявили бы ее в тот момент, когда сеанс счастья закончился и заведующая
начала собирать и прятать человечков в большой сейф, стоящий в нашей
группе.
Воспитательница погасила детский бунт, пообещав, что если мы будем
идеально спать в тихий час и на прогулке бегать не быстрее коал, то
вечером, может быть Липа Васильевна опять покажет нам своих волшебных
человечков.
Наступил сонный час.

Все маленькие дети склонны к клептомании, не потому что плохие, просто,
до какого-то возраста они не видят смысла не украсть хорошую вещь... А
дальше как кому повезет: один в пять лет поймет бессмысленность
воровства и прекратит навсегда, другой в десять, а третий - бедолага и в
сорок лет будет вести себя как маленький...

Сна ни в одном глазу, лежу на раскладушке и думаю: эх если бы эти
фигурки были моими, уж я бы тогда... да мне бы... Одним словом, за
обладание этого богатства и умереть не жаль.
Сейчас или никогда. Я дождался особо дружного детского храпа, а главное
храпа воспитательницы спящей с нами из солидарности (мы очень ее уважали
за это. Она говорила: «Вообще-то взрослые днем не спят, но чтобы вам
было не так обидно, я так уж и быть - посплю вместе с вами». И самая
первая выдавала тракторный храп...) Было дико страшно, на виду у
полусотни спящих глаз залезть в карман белого халата воспитательницы,
вытащить звенящую колоколами связку ключей и приняться открывать
старинный австрийский сейф. Сейф меня не полюбил, он клацал и щелкал,
пытаясь хоть кого-нибудь разбудить, но как истинный австрияк, был
вынужден подчиниться правильному ключу и с железным вздохом приоткрыл
свое сокровище.
Кроме «моих» фигурок, там лежала толстая пачка денег, но зачем мне
деньги, когда у меня итак в руках было счастье в концентрированном виде?
Загрузил тридцать веселых советских людишек в майку, прокрался в
раздевалку и ссыпал человечков в свой шкафчик с вишенками. Закрыл сейф,
сунул на место ключи и еле успел лечь в постель.
На прогулке вся наша группа изображала вялых манекенов, чтобы заслужить
еще один вечерний просмотр фигурок, надо ли говорить, что я бегал как
ошпаренный, осыпая всех песком и провоцируя массовые драки. Не помогло.
Вечером все опять собрались у сейфа в ожидании чуда. Заведующая открыла
своим ключом и... в детсаде началась атомная война.
Всеобщее броуновское движение бегало, кричало, заведующая набросилась на
воспитательницу и принялась обвинять ее, ведь у той был второй ключ.
Стоны, вопли, обиды, оправдания.
Под шумок начали подходить родители и за мной пришел папа. Я быстро
распихал краденные фигурки в карманы и капюшон куртки. Заплаканная
воспитательница грустно пожаловалась папе, что я плохо себя вел, и
спокойно выпустила нас из «золотохранилища» на улицу.
По дороге домой меня так и подмывало открыться прямо во дворе, но решил
дождаться до дома. Я вполне понимал, что красть нехорошо, но был твердо
уверен, что когда мама с папой увидят - ЧТО я украл, они кардинально
изменят свои взгляды на неприемлемость воровства...
- Уже можно смотреть, открывайте глаза!!!
Родители открыли, увидели на столе взвод веселых цветных людишек и...
загрустили.
Папа, выспросив детали «операции» погладил меня по голове и сказал:
- Сыночек, наша жизнь поделилась на «до и после». А как еще утром все
было хорошо... Теперь тебя будут искать и найдут, может сегодня, а может
через месяц придет ночью милиция с собакой и уведет в тюрьму.
Но ждать ты их не сможешь, тебя будет мучить совесть и ты сам пойдешь
сдаваться. Чтоб снять с души камень, придется отсидеть лет пять. Вот
сейчас тебе почти шесть, сядешь и в десять выйдешь. Не переживай, мы с
мамой дождемся, если будем живы, зато выйдешь почти счастливым
человеком. Без груза на душе. Эх, а как все было хорошо еще утром...
Я остался один на один с этими паршивыми деревяшками и как же мерзко они
воняли ацетоновой краской. И вот из-за них я должен сесть в тюрьму...
В комнату вошел папа и сказал:
- Есть еще маленький шанс хоть немножко загладить свою вину, нужно
завтра же отнести их в детсад и тем же способом вернуть обратно в сейф.
Если получится, то в тюрьму не посадят, но камень на душе останется на
всю жизнь.

Хорошо, что пятилетние дети очень редко умирают от инфаркта, а то я на
следующий день там в обнимку с сейфом концы бы и отдал.

Волшебные фигурки чудесным образом оказались на своем законном месте.
Так я опять почти вернулся в свой счастливый безмятежный вчерашний день
и с тех пор никогда даже не думал о воровстве. Я ведь уже знал простой
секрет, что воровство не дает, а отнимает.

P.S.

Как-то давным-давно, сразу после армии, я проходил мимо родного садика и
увидел за забором свою старенькую седую воспитательницу, которая учила
деток плести венок из одуванчиков. Поздоровался, объяснил, кто я такой и
свалил с души старый черный камень – покаялся, рассказал, как украл и
как подложил назад. Попросил прощения.
Она обняла меня, погладила по голове и сказала:
- А я знаю, что это был ты. Твой папа с утра тогда пришел, предупредил,
чтобы мы не «заметили». Ну, ну, перестань, не переживай маленький, ты же
больше так не будешь...?

9.

Мальчик детсадовского возраста ерзает на лавке в электричке и отчаянно
болтает ногами. Все выдает его крайне возбужденное негодование: и сжатые
маленькие кулачки, и распахнутые для слез большие глаза, и нетерпеливые
короткие реплики, которыми он прерывает свою старшую спутницу. Молодая
женщина, очевидно мама мальчика, с выражением читает ему мрачную сцену
из сказки: «Чиполлино, Чиполлино, сынок! — звал, растерянно оглядываясь
по сторонам, бедный старик, когда его уводили солдаты…».
— Все, хватит! – негодование мальчика, вероятно, достигло предела. –
Почему же они терпят?!
— Ну, у принца Лимона большая охрана, армия… — мама рассудительно
разглаживает страницу.
— Но ведь остальных больше! Их же много! – мальчик в отчаянии ударяет
маленьким кулачком по книжке, и она захлопывается. – Чего ж они?!
Мама, слегка напуганная такой бурной реакцией сына, пытается подобрать
успокаивающую реплику, когда мужчина напротив отрывается от своей газеты
и, взглянув поверх очков на революционно настроенного мальчика, громко и
отчетливо проговаривает:
— Потому что они овощи. Это про овощи сказка…

Партнеры

Реклама