сдавался оказалось → Результатов: 4


1.

Хорошо быть корейцем.

Место действия.
Москва 2006 г. Я снимаю койко-место в квартире возле метро Чертановская.
В комнате 8 человек. Спим на полу. Ещё четверо в другой комнате. Все - узбекские граждане. Корейцы, узбеки, русские.
Тесновато, но лучше, чем в казарме.

Еда.
Плита всего одна. Поэтому, скидывались на питание. Корейские дамы готовили корейские и узбекские блюда для всех.
Еда острая. Непривычно. Но я неприхотливый.

Кастрюлька
Пришёл с работы немного раньше других. На плите небольшая кастрюлька с красноватым супом. Удивился, что так мало и налил немного. Чтобы другим тоже осталось. Сижу и кушаю не спеша.

Слёзы.
По щеке потекла скупая мужская слеза. Потом ещё одна.
Потом слёзы перестали быть скупыми и потекли в два ручья.

Сопли
Под носом появилась скупая мужская сопля. А сам нос стал красным.
Я не сдавался, давился, но ел. В итоге сдулся.

Грустные раздумья.
Сидел и думал о том, что никогда не научусь есть эту острую корейскую пищу. Что-то надо было решать с едой и может быть даже жильём. Здесь я долго не протяну. Питаться в фаст-фудах каждый день не по карману. На дошираке сложно продержаться.
Долго пил воду снова и снова. Во рту огонь. Крутило живот, но в туалет не шёл, терпел. Боялся, что те же ощущения появятся на противоположной стороне пищеварительной системы. Загрустил и окончательно пал духом.

Живите проще.
Когда пришли корейцы, то оказалось, что им живётся проще чем мне. Они не хлебают жгучий соус большими ложками. Они просто чуть-чуть поливают рис.

2.

Посмотрел по ТВ "Солнечный удар" Михалкова... Ой, блин... Я понимал, что судя по полному провалу в прокате - точно на Оскара не тянет... Но превзошло ВСЕ МОИ ОЖИДАНИЯ...
Меня хватило лишь на два эпизода:
1) пароход отходит от пристани (где-то на маленькой волжской пристанюшке в период до первой мировой войны, т.е. до 1914 г. Во время отхода оного парохода слышна музыка, а именно - джаз! Оркестра при этом на пристани не видно (какие, нафиг, оркестры для проводов пароходов на микроскопической пристанюшке в поволжском городке с населением максимум 500 чел? за чей счет банкет?) Вариантов остается два: либо это был граммофон (но не показывали его, да и звук был чистый, "не граммофонный"), либо с помощью машины времени в 1913 год из какого-нибудь 1963 года перенеслась ламповая радиотрансляционная установка. Последнее - наиболее вероятно.
Насчет джаза в России в 1913 году, цитата: "Днем рождения отечественного джаза традиционно считается 1 октября 1922 года, когда в России состоялся первый в стране джазовый концерт". Даже в США, на родине джаза, само слово джаз начало употребляться в отношении музыки только в 1915 г (!) Какой же тогда джаз (мелодия в стиле Цфасмана, кстати, т.е. минимум 1930-е годы по стилю), льющийся из ушей героев фильма на пристани в уездном городе N в 1913 г. в Российской империи?
2) толпа мордатых артистов, страдающих поголовно ожирением II степени, изображающих "боевых белых офицеров" в плену у красных (если посмотреть на фото Колчака - только на именно фото САМОГО худющего Колчака, а не более чем увесистого Хабенского в роли Колчака - можно легко представить, как выглядело большинство офицеров в то время). Они хотят зачем-то сфотографироваться (в плену!). Один из офицеров объявляет "у меня есть новый фотоаппарат, давайте сфотографируемся!". Я подумал было про пленочный "Кодак" (уже был тогда), хотя в красном плену(!) проявлять пленку, печатать фотографии - бред какой! Но фантазия мэтра российской кинематографии пошла дальше, этот офицер в красный плен потащил, как оказалось, новый (со слов героя) ПЛАСТИНОЧНЫЙ фотоаппарат, размер пластинок где-то минимум 13 на 18 см. На всякий случай, вес такого деревянного агрегата - килограммов 20. И эту бандуру (со стеклянными пластинками, проявителями, фотобумагой, и т.п., т.е. еще килограммов 10) офицер попер с собой в плен к красным? Как (неужели он в плен сдавался с личным автомобилем)? И, главное, нах..я?
Дай ответ, Никита Сергеич!
Не дает ответа...
Больше не смог смотреть - очередная даже не "развесистая клюква", а развешиваемая на уши с непонятной целью откровеннейшая лапша.

3.

Мой отец воевал немного. Его призвали в 42м, и после сокращенных командирских курсов, как и миллионы других, кинули в окопы. В среднем жизнь комвзвода на передовой длилась месяц-два, а он пробегал четыре. Пулеметная очередь выбила глаз, разорвало легкое. И сделала неподвижным колено. В 20 лет он стал инвалидом первой группы.
Он не сдавался. Закончил юридический, работал адвокатом, запоминая дела на слух. Конечно, это были безденежные дела (в Донецкой консультации он был единственным не-вечно-угнетенной национальности ).
Практически слепым, он рассказывал мне о планерах, путешествиях, охоте, фотографии... всем тем, что забрала у него война.
Только вот никогда не говорил о войне. Никогда не ходил выступать перед школьниками. Ездил только на встречи с фронтовиками, но никогда не брал меня. Он говорил, что лучше это скорее забыть. Даже на передовой он не научился пить и курить. Только однажды, в конце восьмидесятых я увидел его пьяным. Девятого мая он вернулся со сбора странно молчаливым, купил и выпил бутылку, и стал безудержно рыдать. Мне все растерялись. А папа достал с антресолей драный фанерный чемодан, где, как оказалось хранил свои фронтовые записки, фото, награды, какие-то памятные вещи (почему-то запомнились коробочка зубного порошка, станок для заточки безопасных лезвий, и кисет с вышитой надписью «защитнику Родины»).
Он сказал, что на встрече из всего полка он остался последним.
Он рассказывал про фронт. И это было совсем не то, что показывали в фильмах. Это было страшно. Я жалею, что не записал тогда. Никогда больше он не повторял. Но до сих пор помню, как он рассказывал про расстрел дезертиров перед строем, и как его поразило, что об их предательстве сообщат на родину (это означало смерть для родни), и о том как полк промаршировал поверх наспех вырытой могилы с расстрелянными. И о жизни в оледеневших окопах с дерьмом. О голоде. И о том что иногда больше всего хотелось поскорее быть убитым...
Он умер. Где-то я рад, что он не увидел малолетних новых нацистов и недобитых эсэсовцев на парадах, и бандеровскую сволочь у руководства... И я считал, что с моим переездом в Торонто все это останется позади.
Но однажды я спросил младшую дочку, которая проучилась уже в канадской школе, что она знает о второй мировой. Она честно повспоминала уроки и сообщила, что война началась с того, что немцы стали обижать евреев, а потом за них заступилась Америка, и она вместе с канадским десантом победили Гитлера.