651
Зацепил мэм про литературу от Рыси (насчёт 12-летних, вынужденных врубаться в несчастную жизнь 30-летних алкоголиков и дегенератов, описанных в классической русской литературе). Вспомнился ряд историй, связанных со школьной литературой и моим её изучением в советской школе.
Должен сказать, что за всю свою жизнь я встретил только пару филологов, которые смогли мне рассказать про красоту русской классики. Остальные десятка два люто ненавидели классическую русскую литературу. Видимо, понимали свою убогость и никчёмность в сравнении с гениями.
Итак, история первая: мне, как и моему другу-однокласснику Юрке, по пятнадцать лет. Мы учимся в 9 классе и изучаем (точнее, пытаемся изучать) "Кому на Руси жить хорошо". Надо сказать, что Юрка был из простой рабочей семьи, в которой оба родителя работали на заводе, а всего детей в семье было пятеро. Юрка был старшим. Таким образом, с учёбой у него не клеилось, но его родители твёрдо решили дать парню среднее образование, чем сильно удивили школьное начальство.
Я, будучи изначально более успешным учащимся, с класса с седьмого негласно помогал Юрке делать уроки, на чём, собственно, и базировалась наша дружба. При этом Юрка был очень неглупым парнем с, как сказал бы Л.С. Выготский, "обширной зоной ближайшего развития". С ним было интересно, он много умел и знал (по сравнению с интеллигентским мальчонкой, коим был я).
Именно из-за Юрки история, собственно говоря, и случилась.
Читая безсмертную поэму, Юрка неожиданно выдал: «Чёт я не понял!», чем меня очень заинтересовал. На мой вопрос «Что тебе непонятно-то?» было сообщено: «Смотри: дед внучке хочет обувь купить за два двугривенных. Это ж вроде 40 копеек?» Я говорю: «Да, 40 копеек, а что?» «Да ничего, только мы тут собирались Светке (Юркина младшая сестра) ботинки покупать, так они сорок рублей стоят. Родители сказали пока погодить, походить в прежних». Я, весь из себя такой комсомолец: «Ты не сравнивай дореволюционные деньги с нашими! Тогда рабочие получали несколько рублей в месяц. Для них это 40 копеек были как сейчас 40 рублей». Юрка буркнул под нос и продолжил чтение. Как на грех, нам тогда нужно было прочитать третью и четвёртую главы. Я-то умный – читал только критику да то, что учебнике было про произведение, а Юрка – вдумчивый, ему читать само произведение было интересно. И вот он доходит в четвёртой главе до каменотёса, который в день до пяти рублей серебром наколачивал. А тут уже и мой комсомольский задор слегка поугасл: всё ж Некрасов, врать-то не будет, а не складывается по всем математическим нормам. За пять рублей можно 12 пар обуви купить и ещё два гривенника останется (20 копеек). И это в день!
Понятно, что на следующий день на уроке литературы сей литературоведческий факт был мною (Юрка на литературе всё больше отмалчивался, стеснялся высказываться, а излагать, как в учебнике, не умел) донесён до нашей учительницы русского языка и литературы, а по совместительству, классным руководителем нашего 9А класса (единственного в параллели).
То, что последовало вслед за этим, честно говоря, было для меня, тогда вполне себе идейного комсомольца, неожиданно. Я был обвинён ни много ни мало как идеологической слепоте и подрыве советского строя, возведении поклёпа на великого русского писателя и чего-то там ещё (местами филологиня переходила на ультразвук, поэтому я не расслышал). Короче, в тот же было созвано внеочередное комсомольское собрание нашего класса, на котором в присутствии завуча по воспитательной работе классуха требовала исключить меня из организации (что было невозможно из-за падения показателей социалистического соревнования между школами района), либо вкатить строгий-престрогий выговор. Завуч была в здравом уме, а потому спустила всё на тормозах, попросив меня дать честное комсомольское, что я больше так не буду. Пришлось торжественно обещать «не читать русскую классику в подлиннике». Причём, если завуч поняла стёб, то филологиня – вообще нет.
Более всех переживал Юрка, еле отговорил его выступать в мою защиту. Потому как, что простительно мальчику из интеллигентной семьи, совершенно непростительно мальчику из рабочей семьи. Правда, понял я это позже, в другое время и в другом месте, а тогда просто отговорил.
|