выпил николай → Результатов: 4


1.

Ко дню рождения вождя мирового пролетариата...

***

«Ленин и печник»

Ленин, хоть и сверг сатрапа,
Но храпел, как капеллан –
И народ, устав от храпа,
Вновь искал мадам Каплан.

Как учёный люд не бился,
Вождь храпел назло врагу.
Тут печник один явился:
– Не боитесь, помогу...

Подошёл к Надежде Крупской:
– Есть секрет один. Гляди:
Раз храпит – по моде русской
Ноги мужу разведи.

Яйца свесятся до жопы,
Перекроют кислород,
И не будет тяги, чтобы
Храпом так пугать народ!

Он печник, видать, бывалый,
Не один пропил кирпич:
Лишь прикрыли «поддувало» –
Перестал храпеть Ильич.

Мастер вымыл руки с мылом,
Тяпнул с Крупской по одной,
И жене про всё, что было,
Рассказал, придя домой.

А жена спешит с закуской –
Явно ж выпил, зубоскал:
Кто б его, ещё при Крупской,
К яйцам Ленина пускал?..

24.10.2014

#Николай_Александрович_Лосев

2.

Только что минуло 23-е февраля. В этот день моему дедушке исполнилось бы 97 лет. Я думал в память о нём 23-его и забросить эту историю, которую он мне рассказал чуть более года назад, но к сожалению не успел. Посему делюсь сейчас. Напишу от первого лица, как он рассказывал. Будет длинно, извините.

Возвращение "Домой"

Эпиграф - "Шар земной мы вращаем локтями, от себя, от себя." (В.С. Высоцкий)

"К концу января 1944-го я уже был почти здоров. Лопатка и плечо правда ещё ныли, тем более, что осколки так все и не достали. Но рана затянулась, хоть и зашили её абы как, ты же сам видел. (Пояснение - в госпитале деду рану зашили очень плохо. Между лопаткой и плечом образовалась впадина размером с детский кулак). В больничке до смерти надоело, и так уже три месяца провалялся.

Начали документы на выписку готовить. Оказалось что пишет их врач, симпатичная такая девушка, Лида. Так получилось, что пока я в госпитале был, мы познакомились. Кстати землячка, тоже родом из Белорусии. Нет, никакого романа и близко не было, просто подружились, разговаривали о том, о сём.

Начала документы писать и спрашивает меня:
- Ранение у тебя тяжёлое было. Давай я напишу, что к прохождению дальнейшей службы ты не годен. Комиссуют тебя.
- Да ты что? - говорю. - Все воюют, а я в тылу отсиживаться буду. Пиши, "годен без ограничений".
- Миша, - уговаривает меня, а сама чуть не плачет, - ну зачем тебе на фронт переться? Тебе что, больше всех надо? Ты же уже 2.5 года воюешь, мало тебе что ли? Или наград ищешь? Так у тебя орден уже имеется. Сам знаешь, пошлют к чёрту в пекло, пропадёшь ни за грош. Давай хотя бы напишу, что "ограниченно годен", в армии останешься, но на фронт не попадёшь.
- Нет, - твердил я, - пиши "годен". Я на фронт хочу.
Препирались мы с ней долго. В конце концов она и написала как я просил.
- Вот упрямый баран, - в сердцах сказала. - Ты уж не забывай, черкни весточку мне хоть иногда, что да как.
Кстати, мы с ней действительно переписывались, даже после войны. Она даже ко мне на Дальний Восток приехать собиралась в 1946-м. Ну, а когда на бабушке женился, я писать перестал...

Я теперь думаю нередко, чего я упорствовал? Ведь не мальчик уже, знал, что ни хрена на войне хорошего нет. И убить могут ни за понюх табаку. Наверное, воспитывали нас тогда по другому. Как там в песне поётся "Жила бы страна родная, и нету других забот." Вся жизнь, может быть, пошла бы по-другому.

На формировании подфартило. Я вообще везучий - что есть, то есть. Там майор какой-то сидел, на меня посмотрел, на документы. Говорит:
- Вы, товарищ лейтенант, на фронте давно, с 41-го?
- Так точно, - отвечаю.
- И сейчас прямо из госпиталя?
- Так точно, - повторяю.
- Значит так. Вижу, что вы на фронт хотите, но он от вас никуда не денется. Сейчас остро нужны офицеры для маршевых рот. Пополнение большое, а опытного младшего комсостава мало. Примите маршевую роту.
Куда деваться? Принял.

Для чего маршевые роты нужны, спрашиваешь? Видишь ли, солдат после учебки или госпиталя не сразу на фронт посылали. Обычно собирали в таких подразделениях, чтобы хоть какое слаживание произошло. Формировали роты и давали пару месяцев, чтобы солдаты друг к другу притёрлись, да и командиры к солдатам пригляделись.

Состав разный, конечно. Попадались и опытные бойцы, обычно после госпиталей. Их командирами отделений ставили. Но у меня таких было мало, в основном совсем мальчишки, прямо из учебки. Мелюзга, лет им по 17, реже 18, все 26-го года рождения. У них ещё молоко на губах не обсохло, а их на фронт. Думалось - обеднела земля мужиком, совсем молодняк в армию берут.

Я им, наверное, стариком казался, ведь мне уже целых 22 года было. Да и я сам себя так чувствовал, ведь с июня 41-го на войне. А опыт - это не шутка. Вижу, что задору цыплячьего в пополнении много, но понимаю - это не солдаты. Разве за 3 месяца учебки солдата можно сделать? Да ни в жизнь. Их, по-хорошему, ещё бы с полгодика учить надо, да кто же столько времени даст? Войне люди нужны. Осознаю, что с такой подготовкой на первом же задании половина этих мальцов поляжет. Надо хоть как-то их поднатаскать.

Гонял я их нещадно, и днём и ночью. Вижу, что им тяжело, но по мне - только так и надо, ведь лишь мёртвые не потеют. Бег и стрельба это хорошо, но ещё важнее сапёру - правильно ползать, ведь часто задания ночью. От своих, по нейтралке, и до колючки. С каждого отделения - проход 10 метров. Умри, но сделай. Туда и обратно ползком, думаешь легко?

Но главное для сапёра - это минное дело. Тут я им продыху не давал, ведь хитростей десятки, если не сотни. Это же не только мину поставить и снять. Её ещё и обнаружить надо, а немцы-хитрецы своё дело туго знали. А как проволоку правильно резать? Как проход обозначить? Как снаряжение упаковать, чтобы оно ночью, пока по нейтралке ползёшь, не загремело? Тут каждая мелочь жизнь спасти может. И погубить тоже.

Мне сейчас 95. Часто думаю, сколько из них до Победы дотянуло. Может, до сих пор ещё и жив кто из тех мальчишек, что я учил. Они же меня на пяток лет моложе. Как мыслишь?

Впрочем, особо покомандовать мне ими и не пришлось, всего пару месяцев. Прибыл с пополнением на 2-й Белорусский фронт в самом конце марта 1944-го. Тут в штаб меня вызывают и приказывают роту сдать. Ладно, а делать-то что? Вот тут и огорошили меня по настоящему.

Оказывается, немцы назад откатились, но минных полей оставили за собой множество. Надо очистить, ведь земля стонет, ухода просит. А... не поймёшь ты всё равно, ты же в деревне не жил, не знаешь, что такое поле и луг. Плюс много маленьких мостов разрушено, надо восстановить. Дают мне 4 сержанта, отделение солдат, и ... целый взвод девок. Лет им от семнадцати до двадцати. Комсомолки, доброволки. Я аж ахнул:
- Товарищ подполковник, а что мне с ними делать? Они хоть мины живьём видели? Топор или пилу в руках держат умеют?
- Они через училище прошли. Остальному на месте обучите. Предупреждаем сразу, бдить зорко - за потери будете отвечать по всей строгости.

Вот это поворот. Тут самая страда и настала. И откуда этих соплюх понабрали? Тут с пацанами-желторотиками проблем не оберёшься, а это девчонки-малолетки. Не забрели бы куда, не обидел бы их кто.

В первую очередь, на минные поля строго-настрого запретил им заходить. Все мины я, сержанты и солдаты снимали. Им лишь обезвреженные мины относить дозволил. А когда мосты строили, поручил им доски, брёвна, да инструменты таскать. Приказал - в воду ни ногой. В апреле же вода ледяная, простудят там себе что.

Ох и намучился я с ними! Они же, дуры, инициативные, всё лезут куда не надо, за ними глаз да глаз. Всё им хиханьки да хаханьки. Не понимают, курицы, что коли мина рванёт, ахнуть не успеют, как их кишки на деревьях окажутся. Думал, совсем с ума сойду, хорошо, что сержанты толковые попались, помогали. Мужики, всем лет за 30, у самих дети чуть помладше есть. Надо признать, старались девчонки, хотя с большинства от них проку как свинью стричь - визгу много, шерсти мало.

Но тут-то и случай один произошёл. Девки-девками, а службу нести надо. С них толку на копейку, значить всем остальным работать много надо. Так вот, был один солдат у меня. Имя не припомню сейчас даже, мы ему кличку "Бык" дали, ибо росту он был огромного и силы немерянной. Но лентяй и волынщик, каких сроду не видал. Всё стонал да жаловался. Гоняли его, конечно, и я, и сержанты, но не так чтобы уж намного больше других. Уж коли так его природа силой наградила, грех не использовать.

Так что стервец учинил. Надыбал взрыватель, к пальцу привязал. Когда мостик восстанавливали, чем-то тюкнул. Бахнуло, два пальца оторвало, кровь хлещет. Девки с испуга орут, он тоже. Не знаю, на что он рассчитывал - ведь и дураку ясно, что самострел. А за это по головке не погладят. Такая злоба взяла - вот сукин сын, девки стараются, из жил лезут, а на нём пахать можно, и вот что учудил.

Перевязали его, конечно. Из особого отдела приехали, опросили. Рапорт приказали написать. Впрочем, особисты и без меня своё дело знали, сразу самострел увидели. Быка увезли. Не знаю, что с ним стало, думаю, шлёпнули его, в то время с такими строго было.

Для морального духа подразделения такие случаи - это очень плохо. Девки мои скисли, да и мужики хмурые стали. Дрянное дело. У самого на душе кошки скребут, вроде бы всё правильно, а не по себе. Главное, гнетёт что я в тылу баклуши бью, пока остальные воюют. Умом, конечно, понимаю, что дело нужное делаю, а всё равно муторно.

Но я, как я и говорил, везучий. Прошла неделька, потеплело, май настал. Разминируем поле одно, а через дорогу ещё поле, его другие солдаты разминируют. С ними лейтенант. Разговорились:
- С какой части? - спрашиваю.
- Первая ШИСБр. - отвечает.
- Так и я там служил до ранения. Надо же где довелось свидеться. А где штаб ваш? - обрадовался я.
- Тут недалеко, километров 10. - рассказал, как добраться.

С делом закончили, и я туда ранним вечером направился. Деревенька полусожжённая, спросил у бойцов, где командование. Захожу в хату - и нате-здрасте, Ицик Ингерман, замначштаба батальона. Не скажу, что мы дружили, он вообще меня намного старше, да штабных мы не сильно жаловали, но тут обнял как родного. Тут на шум и комбат вышел, и другие офицеры.
- Ты какими судьбами? - расспрашивают.
- Да вот после ранения. В госпитале отлежался. В маршевой роте был, сейчас разминированием занимаюсь.
- Так давай к нам. Сам знаешь, как взводные нужны.
- Да я бы с радостью. А как это устроить?
- За это не беспокойся. Сам поеду за тебя просить. - говорит комбат.
- В какую роту попаду?
- Да в твою же, третью.
- Вот здорово. К Юре Оккерту (Юрий Васильевич Оккерт - имя подлинное).
Тут мужики нахмурились.
- Нет его больше. В том бою, тебя ночью ранило, а утром он погиб.

Расстроился я жутко. Такой хороший ротный, каких поискать. Кстати, как и я, из под Ленинграда призывался. Я потом как-то пытался семью его разыскать, да не вышло. Не судьба, видно.

- А Вася и Коля как (Василий Александрович Зайцев и Николай Григорьевич Куприянюк - имена подлинные).
- Что им сделается? Как заговоренные. Коля после ранения вернулся, а Ваську пули боятся.
Тут комбат ухмыльнулся:
- Кстати, сюрприз для тебя имеется. Орден на тебя пришёл, уже полгода дожидается. Сейчас в штаб бригады ординарец сбегает, принесёт.

Вот это сюрприз так сюрприз. Оказывается, когда меня на той проклятой высоте 199.0 ранило, и меня в госпиталь увезли, комбат про меня не забыл. К Ордену Отечественной Войны II степени представил.

Ординарец вернулся скоро. Ну, как положено, орден в стакан водки положили. Выпил, разомлел. Так тепло стало на душе.

Рано утречком поехал с комбатом к своему командованию. Они меня отпускать не хотели, подполковник сначала кричал и грозился. Потом уговаривал, даже медаль выправить обещал. Но я намертво стоял, хочу к своим, и всё тут. Плюс мой комбат рядом, а он и мёртвого уговорить может. Отпустили наконец.

С девочками и солдатами попрощался и в свою бригаду уехал. Как раз на 9-ое мая попал.

Своя бригада (1-я ШИСБр), свой 3-й батальон, своя 3-ая рота. Даже взвод свой, тоже 3-й. Ротный другой, правда, но друзья-взводные те же. А Вася и Коля - мужики надёжные, я вместе с ними с 42-го. Они в тяжёлый час не подведут.

Душа пела, я снова на фронте. Снова со своими. Вместе большое дело делаем, будем Белоруссию освобождать. А до милой Гомельщины почти рукой подать.

Вернулся в свою часть. Можно смело сказать - ДОМОЙ вернулся."

3.

На нашей военной кафедре служили и учились замечательные люди, среди которых жили замечательные традиции, шутки и тосты.

У курсантов-студентов была прекрасная традиция «допиливать» часы. Не в новомодном понятии, и не в смысле буквального распила, а в значении «доделывать». Никто не знал основателя обычая. Корни традиции утонули в веках. Но часы, творение изощренного студенческого разума с факультета технической кибернетики, доделывалось многими поколениями студентов и так и не были доделаны по причине ликвидации военной кафедры в смутные времена.

Показывающий «дисплей» часов был точечным. Точки представляли собой лампочки от карманных фонариков хитро спаянные медными проволоками таким образом, что при подаче напряжения на один из контактов из десяти загоралась определенная цифра, а оставшаяся часть базовой восьмерки, оставалась темной. Переключение цифр осуществлялась шаговыми искателями, уведенными из институтской АТС. Дальнейшее описание конструкции не имеет смысла, потому что дело дальше шаговых искателей не продвинулось, а я так вообще только сгоревшие лампочки перепаивал.

В армии ведь как? Кто умеет паять? Я! Иди паяй! И ты идешь.

Мимо офигевшего дневального.

- Вань, что с тобой?

- Пельмень подошел и спрашивает командным голосом: «Дневальный! Куда полетит снаряд, пущенный вертикально вверх?»

- Не могу знать, товарищ майор! - А он так пальцем поманил, чтоб я к нему наклонился и вкрадчиво: «К ебаной матери!». Шутник, блядь.

И ты идешь дальше. Мимо армейского юмора. Мимо учебных аудиторий. В весьма отдаленный конец кафедры, где располагается уютная мастерская с часами. Приходишь. Включаешь паяльник. Тыкаешь им, нагревшимся, в канифоль. Чисто для запаха. Берешь пинцет и хочешь уж было выпаять первую лампочку, как в каморку входят трое. Бутылка коньяка и два самых уважаемых офицера на кафедре. Один из них был списанным по ранению десантником, а другой доктором наук, что совершенно не мешало дружить между собой и зеленым змием. То есть приятно коричневым змием, потому что коньяк был КВВК.

Офицеры вытащили ложечки из чайных стаканов, причем десантник протер свой носовым платком, а профессор стакан не протирал, поэтому после заполнения его коньяком там весело закружились останки грузинских чайных деревьев.

- Ну,.. – начал было десантник, но его прервали открывшаяся дверь и внезапно вошедший начальник кафедры, - ну, Николай Геннадьевич, чай-то у нас хорош, да сахара нет.

- Как же нет, Василий Петрович? Вот же он! – подполковник-профессор пододвинул сахарницу к майору десантнику, - пожалуйста, пожалуйста.

- Чай пьете? – недоверчиво спросил начальник кафедры и немного покрутил носом, внюхиваясь в дурманящий запах.

- Конечно чай, товарищ полковник, что же еще? – майор отодвинул сахарницу от себя в сторону подполковника, - нет, нет, Николай Геннадьевич, старшим по званию в первую очередь.

- Спасибо, майор! – профессор под бдительным взглядом начальника высыпал в стакан с коньяком первую ложку сахара. В стакане трагическим веером взметнулись чаинки, а подполковник поднес стакан ко рту, прижав ложечку пальцем.

- Что же вы одну-то? – ехидно поинтересовался майор, - да еще и не размешали толком?

Подполковник поставил стакан на стол, высыпал туда еще две ложки сахара и со звоном начал размешивать песок, неотрывно глядя на красного от сдержанных эмоций майора. И этот взгляд не обещал ничего хорошего.

Подполковник закончил мешать. Посмотрел на стакан. Посмотрел на начальника кафедры. Как-то по особенному всхлипнул, поднес стакан к носу и понюхал. Лицо его просветлело. Он принял решение.

- Ну, сука, за дружбу народов! – и выпил залпом.

И тут меня выгнали. Учиться военному искусству.

4.

Случай в редакции

Эту забавную историю рассказал своим друзьям Поэт Донбасса – Николай Анциферов, они пересказали ее своим детям, те своим и, наконец, через четыре поколения она стала элементом народного фольклора. Героями фольклора, как известно, становятся только незаурядные люди, а Николай Анциферов, несомненно, таковым был.
Сама история произошла в редакции журнала «Огонек», где Анциферов подрабатывал корреспондентом. Как-то захотелось ему съездить в Крым отдохнуть, набраться творческих впечатлений и подготовить материал о поэте Максимилиане Волошине. Чтобы совместить все три желания, решил он оформить командировку и зашел к редактору поговорить по этому поводу. Тот сидел за большим письменным столом, просматривал подготовленные материалы и мелким глотками отпивал чай из стакана в мельхиоровом подстаканнике, постоянно помешивая содержимое стакана ложечкой.
Анциферов изложил редактору свою просьбу и стал ждать ответа. Редактор посмотрел на поэта внимательно, подумал над его словами с минуту, отхлебнул очередную порцию чая и сказал, что ему надо обсудить вопрос о его командировке с бухгалтером. Затем он вышел из кабинета, оставив там поэта.
Предыдущим вечером Анциферов с друзьями крепко приложился к спиртному, и во рту у него было сухо как в пустыне Кара Кум. Традиционного в ту пору графина с водой в кабинете редактора не оказалось, и поэт, презрев буржуазные предрассудки, решил смочить свое горло с помощью чая редактора. Когда он подносил стакан чая ко рту, его ноздри уловили благородный запах хорошего алкоголя.
- А редактор не дурак, пьет чай с коньяком. - Подумал он о своем шефе и сделал первый глоток. Его ждал приятный сюрприз – в стакане оказался чистый отборный коньяк.
- Каков хитрец! Это ж надо придумать – пить коньяк под видом чая, да еще помешивая его ложечкой. Чувствуется старая партийная школа.- Подивился Анциферов и, подражая редактору, стал отхлебывать «чай» мелкими глотками, неспешно двигая ложечкой в стакане. За этим занятием его и застал редактор, когда вернулся в кабинет из бухгалтерии.
- Замечательный у тебя чай, товарищ редактор! Так бы выпил целый самовар! Не скажете, что за марка? – на опережение сыграл Анциферов, не давая редактору возможность высказать свое праведное негодование.
- Марка известная - грузинский «КВ». В Столешниковом продается. – Ответил недовольно редактор, ошарашенный нахальством поэта, сел в свое кресло и стал нервно перебирать бумаги.
Анциферов перестал помешивать остатки коньяка и поставил недопитый стакан на стол перед редактором. Тот посмотрел на него уже благодушно и сказал.
- Ну, чего оставляешь на дне, допивай уже. Можешь оформлять себе командировку в Крым. Материал по Волошину за тобой.
- Спасибо за поддержку. Еще полстаканчика чая мне не заварите?
- Давай, кати в свой Крым. На таких как ты, дорогой, заварки не запасешься.
Анциферов довольный итогом своего визита вышел из кабинета редактора. В его рту уже не сушило, а на душе было радостно и светло.

Партнеры

Реклама