оптимист хуже → Результатов: 21


3.

Моя бабушка по отцу прожила длинную и сложную жизнь. Местами счастливую, местами трагическую. Характером отличалась легким и обладала удивительным даром рассказчицы. В семье ее истории помнили чуть ли не наизусть, но всегда в застолье просили рассказывать снова и снова. Особенно любили «первоапрельскую», которую я и попытаюсь воспроизвести в меру своих сил, и, к сожалению, без замечательных бабушкиных отступлений.

В 1943 году бабушка (тогда молоденькая девушка) закончила медучилище и уехала по распределению в Тюмень. Работала в городской больнице, а жила в одной из комнат большого барака вместе с дальней родственницей, которой эта комната и принадлежала. Родственница работала проводницей на поездах дальнего следования и дома бывала редко. Чтобы не скучать, бабушка завела котенка. Не прошло и полугода, как комочек шерсти превратился в симпатягу Василия – единственную отдушину в одиноком и полуголодном существовании его хозяйки. Как и все коты его времени, вел Василий вольный образ жизни: домой приходил поесть и спокойно отоспаться. Когда хотел, чтобы ему открыли дверь, громко мяукал. Скажем честно, остальные жильцы не были в восторге от этих воплей, но терпели и никуда не жаловались, так как бабушка была хорошей медсестрой и всегда их выручала.

В старом анекдоте пессимист говорит: «Так плохо, что хуже быть не может». А оптимист ему возражает: «Ну, что вы так?! Будет еще гораздо хуже». Нечто вроде этого и случилось первого апреля 1944 года. После обеда главный врач больницы собрал весь персонал и объявил, что согласно распоряжению Горкома партии, все жители Тюмени должны сдать своих котов и кошек в райотделы милиции по месту жительства для последующей отправки в Ленинград. Срок исполнения – завтра до 18:00. С теми, кто не сдал, будут разбираться по законам военного времени. Бабушка, конечно, твердо решила Василия не отдавать, а для милиции отловить какую-нибудь случайную кошку. Весь вечер бродила по холодным улицам, но ни одна кошка ей так и не попалась. Зато прохожих было необычно много и все они внимательно смотрели по сторонам. Бабушка сделала правильные выводы и, уходя на работу, заперла Василия в комнате. Когда поздним вечером вернулась, кот орал благим матом. По этому поводу несколько соседей высказали бабушке недовольство в грубой нецензурной форме. Головой она поняла, что дело плохо, но сдать любимца так и не хватило духа. На следующий день (третьего числа) ее забрали по дороге домой и дали 10 лет по 58-й статье за контрреволюционный саботаж. Кто из соседей на нее настучал, и куда делся Василий, она так никогда и не узнала.

Сидела бабушка в небезызвестном «АЛЖИРе». Здесь ей, если так можно выразиться, повезло. Работала в «больничке», где, по крайней мере, не было неистребимой лагерной грязи. Здесь встретила своего будущего мужа – врача того же медпункта. И здесь же, как бывает только в романах, узнала первопричину своих злоключений.

Однажды с новой партией зэчек прибыла молодая красивая ленинградка, умирающая от гнойного аппендицита. Бабушка выходила ее. Пока выхаживала, сдружились. Ленинградка оказалась стенографисткой из Смольного, а заодно, возлюбленной личного секретаря Андрея Александровича Жданова. Память у нее была отличная, посадили ее уже на излете Ленинградского дела. Помнила она многое и даже то самое 1 апреля 1944 года.

- Этот день у моего Сережи, - рассказала она, - начался как всегда с утреннего доклада Жданову. Вошел в кабинет – видит у хозяина лицо кислое. Увидел Сережу, поздоровался, говорит: «У тебя спина белая!». Пришлось Сереже снять пиджак, изобразить недоумение. Жданов немного оживился, пожаловался, что утром Зинаида тем же способом разыграла его. Потом недовольным тоном заметил, что шутка эта, по сути, дурацкая, и вдруг предложил разыграть кого-нибудь по-серьезному. Скомандовал: «Что у тебя там?». Сережа, подыгрывая настроению Жданова, первым достал письмо директора «Эрмитажа», которое в другое время скорее всего показывать бы не стал. Орбели жаловался, что в музее развелось несметное количество мышей и крыс, которые так и норовят добраться до масляной живописи. «А у кошек что, стачка?» - развеселился Жданов. Сережа знал, что во время блокады ленинградцы всех кошек попросту съели, но сказать это вслух не решился. Ответил уклончиво: «Обуржуазились наши кошки. У нас же почти столица». «Тогда мы выпишем им наставников из Сибири. Там кошки точно рабоче-крестьянские», — сказал Жданов. Подошел к карте СССР на стене, стал к ней спиной, ткнул большим пальцем в Сибирь, попал в Тюмень, распорядился: «Телеграфируй в Тюмень за моей подписью, пусть срочно пришлют 300 живых кошек. А завтра утром дай отбой, чтобы не перестарались, - и уже благодушно добавил, - Интересно было бы глянуть, как они будут кошек ловить». Мой Сережа очень любил искусство, сам неплохо рисовал. Поэтому в суматохе дел об отбое он «забыл».

Второго числа вечером из Сибири прилетел военный борт с 300 кошками. Большинство раздали по музеям, несколько оставшихся распределили между своими. Все сегодняшние ленинградские кошки пошли от тех тюменских.

Неисповедимы пути провидения – добавлю я от себя, заканчивая этот рассказ. Убогая первоапрельская шутка жены Жданова совершенно нешуточно спасла сокровища ленинградских музеев, можно сказать, гордость всей страны. Правда, бабушка отсидела 9 лет, но так уж повелось на Руси: лес рубят – щепки летят.

10.

Оптимист и пессимист
Лето. Жара за 30 градусов в тени. Возвращаюсь с работы домой. Квартира с видом на Красногорские леса, то есть на южной стороне; кондиционера нет. В распахнутое настежь окно кухни заглядывает никак не желающее закатиться за горизонт солнце. Некомфортно. Высовываю в окно голову в тщетной надежде уловить хотя бы прохладное дуновение ветерка. Надежда не оправдывается. Вдоль нагревавшейся целый день железобетонной стены вяло поднимается поток раскалённого воздуха. «Что-то я не пойму, где лучше: тут или там?» - задаюсь я вопросом. «А я целый день не пойму, где хуже: тут или там!» - отвечает жена.

17.

Жил-был оптимист. Все в розовом свете видел. И всегда говорил, что все
получается неплохо, а могло быть гораздо хуже.
Однажды звонит ему его приятель и взволнованным голосом говорит:
- Ты представляешь, какая трагедия случилась с моим соседом. Ну ты его
знаешь, полковник. Вчера вечером неожиданно вернулся из поездки,
а жена с любовником. Так он засадил по три пули в каждого, а потом и сам
застрелился.
- А вот как? Ну что ж, пожалуй, неплохо получилось. Все могло гораздо
хуже быть.
- Ты что? Куда уж хуже?
- Хуже было бы, если бы он позавчера вечером вернулся. А так я живым
остался ...

18.

«Что такое хорошо и что такое плохо»

Оптимист: «Все не так плохо, как вы думаете; все гораздо лучше. »
Пессимист: «Все не так хорошо, как вы думаете; все гораздо хуже. »
Релятивист: «Хорошо и плохо - понятия относительные. »
Пофигист: «А мне наплевать, все хорошо или все плохо! »
Коммунист: «Сейчас, может быть, все довольно плохо, но в светлом
коммунистическом будущем все будет хорошо. »
Бюрократ: «Все ли в стране плохо, все ли хорошо - а зарплату платят и
взятки дают. »
Католик: «В нашей бренной жизни все плохо, но в раю после смерти все
будет хорошо. »
Буддист: «В этой жизни все плохо, но в следующей жизни будет лучше. »
Иудей: «Евреям всегда было плохо и всегда будет плохо. »
Мусульманин: «Если тебе плохо, взорви себя вместе с десятком неверных, и
тебе будет вечно хорошо! »

19.

Казнили как-то оптимиста, пессимиста и зануду гильотиной.
- Оптимист, ваше последнее слово.
- Мир прекрасен, и даже когда я умру, он станет еще прекраснее.
Гильотина не сработала - оптимиста отпустили.
- Пессимист, ваше последнее слово.
- Все в этом мире плохо, и моя смерть сделает его еще хуже.
Гильотина опять не сработала - пессимиста тоже отпустили.
- Зануда, ваше последнее слово.
- Скажу, только сначала вы гильотину почините.

20.

Казнили как-то оптимиста, пессимиста и зануду гильотиной.
- Оптимист, ваше последнее слово.
- Мир прекрасен, и даже когда я умру, он станет еще прекраснее. Гильотина не
сработала - оптимиста отпустили.
- Пессимист, ваше последнее слово.
- Все в этом мире плохо, и моя смерть сделает его еще хуже. Гильотина опять не
сработала - пессимиста тоже отпустили.
- Зануда, ваше последнее слово.
- Скажу, только сначала вы гильотину почините.