51
Соперница Софи Лорен
(Миннеаполис – Чикаго – Бостон – Нью-Йорк, 1990-е годы)
Недавно мы с женой решили объехать с визитом наших детей. Принимали они нас очень радушно, совсем не обижаясь на то, что мы останавливались в гостинице, а у них появлялись, только когда надо было нянчить внуков. Так мы посетили Чикаго, Бостон и Нью-Йорк. Мы осматривали достопримечательности, ходили в музеи и ездили на экскурсии, а в Бостоне даже посмотрели фильм о нашем родном Миннеаполисе. Кино называлось «Старые зануды» и, глядя на экран, я скучал так, как будто не выезжал из дому. Продолжалось это до тех пор, пока на экране не появилась Софи Лорен. С этого момента сразу же всё переменилось.
Я был влюблён в неё с пятнадцати лет, когда впервые посмотрел «Брак по-итальянски». Поражённый её красотой я полтора часа пускал слюни, а потом старался ходить на все фильмы с её участием. Хрущёвская оттепель к тому времени уже прошла, но брежневское похолодание ещё не наступило и в Москве каждое лето проводились международные кинофестивали. Это была единственная возможность увидеть хорошие фильмы до того, как на них наложила лапу советская цензура. Обычно шоу состояло из двух картин, и показывали их с небольшим перерывом, превращая просмотр в спектакль с антрактом. За билетами всегда стояла огромная очередь, и в тот день я встретил в ней сокурсника, которого не видел с момента окончания университета. Мы обрадовались друг другу и начали вспоминать общих друзей, а после сеанса он пригласил меня на свой день рождения. У него мы стали обсуждать последние новости фестиваля. Все считали Софи Лорен одной из самых ярких звёзд, и я радовался этому как будто сам помог ей добиться известности. Наверно, я говорил о ней с придыханием, потому что одна из девушек заметила, что эта звезда годится мне в матери и у меня, наверно, Эдипов комплекс.
–Софи-Лореновский, – поправил я.
–Это ещё хуже, потому что царь Эдип всё-таки добился взаимности, а тебе это не грозит.
Её замечание сильно меня задело, и я внимательно посмотрел на насмешницу. Она оказалась изящной, невысокой, почти миниатюрной особой, совершенно не в моём вкусе и я сразу понял, почему она так болезненно реагировала на общее восхищение итальянской актрисой.
Когда разговор о фестивале закончился, эта девушка заметила, что в Москве проходит ещё одно культурное событие – выставка фламандских живописцев.
–Отличные художники, – тут же сказал я, – у них там всё в изобилии. Столы ломятся от еды, а женщины такие, что смотреть любо-дорого, – и я жестами показал, что именно в жительницах Фламандии времён Рубенса мне было особенно любо и очень дорого. Мне казалось, что это должно было обидеть язвительную незнакомку. Во всяком случае, моя реплика была явным камешком в её огород. Она поняла это и ответила:
–Для своего времени художники действительно очень хорошие.
–Почему же только для своего. Они хороши для всех времён, одна «Даная» Рубенса чего стоит. Конечно, это не Софи Лорен, но фигура у неё очень привлекательна, – и я вновь изобразил, какие именно части её фигуры меня привлекали больше всего. В молодости мне вообще нравились женщины с крупными формами.
–Всё это, – сказала девушка, ехидно пародируя мои жесты, – было хорошо во времена Рубенса, но с тех пор прошло четыреста лет и понятие о женской красоте сильно изменилось. Свисающие окорока, будь они на праздничном столе или на человеческом теле, уже не считаются признаком красоты. Теперь они являются признаком плохого вкуса.
–Значит, у половины мужчин плохой вкус, а другой половины очень плохой, – возразил я.
–Вполне возможно, ведь хороший вкус это талант, он встречается редко и только у подготовленных людей, а рядовой обыватель, – тут она многозначительно посмотрела на меня, – например, какой-нибудь Ваня Дровосеков, прежде чем судить об искусстве должен получить элементарное художественное образование.
–Если мне нравится Рубенс, то хороший вкус у меня всё-таки присутствует, и зовут меня, между прочим, не Ваня Дровосеков, а Петя Веников и, кстати, я не рядовой обыватель, а обыватель-лейтенант.
–Ну что ж, лейтенант Петя, вынуждена тебя огорчить. По современным эстетическим понятиям красивой считается женщина изящная, а не такая, на которую тебе любо-дорого смотреть.
Я вдруг совсем некстати вспомнил, что накануне на одном из сеансов кинофестиваля встретил свою подругу, которая полностью отвечала моим взглядам на женскую красоту, но пришла туда с каким-то неприятным типом, который на вид был явно сильнее меня. Это воспоминание сразу же испортило мне настроение и, уже не сдерживаясь, я продолжал:
–Моя эстетическая оценка оправдана рационализмом и практичностью, я люблю женщин с большой грудью и здоровой задницей не только потому, что это красиво, но и потому что такой женщине легче рожать, а родив, есть чем кормить. А любое живое существо первым делом заботится о потомстве. Это закон природы.
–Рожать может, кто угодно и в любых количествах, – возразила она, – а женщины со скромными физическими данными делают это легче крупногабаритных, которым лишний вес только мешает.
Я стал спорить, приводя исторические примеры и цитируя классиков. При этом большинство высказываний я придумывал сам, а озвучивал их так, что меня хорошо слышали в соседней квартире. Тогда самым убедительным аргументом я считал громкий голос. Моя оппонентка и не пыталась меня перекричать, но когда хотела высказаться, смотрела на меня так, что я поневоле замолкал. О чём бы в тот вечер не заходила речь, мы отстаивали противоположные точки зрения. Присутствующие забавлялись, слушая нашу перепалку, а я никак не мог остановиться. Я продолжал спорить, даже когда провожал свою новую знакомую домой. И только оказавшись в её квартире и почувствовав, что кроме нас там никого нет, я замолчал. Спор сразу потерял актуальность...
(Здесь в моём рассказе стоит многоточие, но если бы я писал изложение, а не сочинение, то должен был бы поставить семь многоточий... или восемь, точно не помню)
На следующее утро я сделал ей предложение.
Боясь показаться легкомысленной, она думала два дня, всё то время, пока её родители были на даче, а перед самым их приездом сказала:
–Я согласна, но знай, что это твоё последнее самостоятельное решение.
Спустя год, во время следующего кинофестиваля, оказавшись в той же компании на дне рождения того же приятеля, я под влиянием зелёного змия опять стал высказывать свои взгляды на женскую красоту, в результате чего следующую ночь провёл в целомудренном одиночестве. В то время это было для меня очень жестоким наказанием, и я решил впредь держать своё мнение при себе, тем более что оно уже не имело никакого прикладного значения.
Потом у нас родилось четверо детей, и настал длительный перерыв в моей интеллектуальной жизни, а когда мы решили эмигрировать, вообще всё пошло кувырком. Меня уволили с работы, и я вынужден был как слуга трёх господ работать истопником, дворником и сторожем. Разрешения на выезд мы ждали почти десять лет.
В Америке я попал в другой мир, в котором было очень мало из того, в чём я воспитывался, к чему привык и что любил. Я долго не мог приспособиться к окружающей действительности. Язык давался мне с трудом и, чтобы не чувствовать себя ущемлённым, я почти не ходил в кино. В этом новом мире мне было не до фильмов и не до посещения музеев. Незаметно я вступил в тот возраст, когда у многих мужчин открывается второе дыхание, но у меня из-за всех жизненных передряг чуть не закрылось первое. О своей юношеской любви к Софи Лорен я не забыл, но она отошла на второй план.
И вот теперь, после длительного перерыва, в фильме «Старые зануды» я опять увидел её. Было ей хорошо за шестьдесят, но я её сразу же узнал и также как раньше, глядя на экран, пускал сладостные слюни. А после фильма я вспомнил Московские кинофестивали и своих друзей, которые теперь были женаты по второму или даже по третьему разу и мне стало грустно. Наверно, это отразилось на моём лице, потому что жена, неправильно истолковав моё минорное настроение, сказала:
–Не расстраивайся, Софи Лорен и теперь прекрасно выглядит, хотя ей уже под семьдесят.
В голосе её впервые не было скрытой ревности, но зато явно чувствовалась насмешка. Я сделал вид, что ничего не заметил, но вновь, как и много лет назад, обиделся и за себя и за актрису.
Когда мы приехали в Сан-Франциско, наша дочь подарила нам билеты на выставку Рубенса. Я знал, что жена обязательно спросит, как мне понравились фламандцы, а поскольку теперь ночь, проведённая в целомудренном уединении, уже не была для меня таким страшным наказанием, я решил сказать правду. Кстати, это было моё самостоятельное решение.
На выставке я внимательно рассматривал картины, но ломящиеся от изобилия столы и разнеженные, перекормленные матроны уже не производили на меня такого впечатления как в молодости, а когда мы вышли, жена действительно спросила:
–Ну как?
–Очень понравилось, – ответил я и неожиданно для самого себя добавил, – но «Данае» не мешало бы похудеть.
–Значит, я всё-таки воспитала у тебя хороший вкус, – удовлетворённо сказала жена и, помолчав, добавила, – Петя Веников.
|