Результатов: 13

1

Живу в общаге, туалет у нас один на секцию, то есть 4 комнаты, на 12 человек. Очень неудобно выходить и нести с собой туалетную бумагу, сразу всем понятно зачем идешь, тем более я девочка, я не должна уметь какать. Так вот, решила оставить бумагу в туалете, ей начали пользоваться все, вот гады! Написала злобное объявление, мол, носите или оставляйте свою бумагу, и на всякий случай стала прятать свою за унитаз. Они и там стали ее находить. Ну, думаю, пришло время жестоких мер, купила красный перчик, размотала по максимуму бумагу и натерла ее тем самым перцем)) решила вычислить наглеца. И что вы думаете?? Сегодня вся секция, абсолютна ВСЯ, в том числе и мои соседки-подруги, знавшие про то, что не люблю делиться бумагой, ходят и чешут свою жопы и в душ бегают каждые пять минут. МЕСТЬ СТРАШНА

2

Оригами
(Посвящается Г. Гессе, навеяно его "Игрой в бисер")

Перестроим чердак, проведем долгожданную тягу.
Дар возложим царю на поклон, скарб встряхнем на помост.
Жаль напрасно служить, но укромно натерла присяга.
Не пристало нажить, но за скирдой и крест, и погост.

Ни кола ни двора, бродит по полю баба с косой.
Ни вола, ни ребра, вся надежда на кума с руками.
Беглый узник земли возвращался к себе на постой.
Ветер. Рваными волнами пыль. Затянулся стежок оригами.

Споровик-споровик, ты всегда замечаешь угрозу.
Расскажи, сколько зим дожидаться погожей весны.
Сосчитай, сколько войн развязала шальная заноза.
И когда мы начнем забывать эти грязные сны?

Грязь, и копоть, и смрад - не видать зеркалам синевы.
То ли угол не тот, то ли что-то не то с зеркалами.
Тонкий месяц в иголках коснулся намокшей травы.
Рыхло-рваным дождем забытье. Отогнулся клочок оригами.

Споровик-споровик, не тревожь слабый ум понапрасну.
Береженного Бог бережет, обойди стороной.
Ведь курящий одну за другой заработает астму.
Покажи от локтя, пусть померяют, кто ты такой.

За таких дурачков, не волнуйся, отвечу здесь я.
Бог рассудит, а ты разведи безнадежно руками.
Джинн из бочки бушует, восторгов своих не тая.
Вот и шов. Вот и снова готов разноцветный узор оригами.

6

Навеяно. Про Мавзолей.
Если у многих рассказчиков это получилось весело, то для меня второе в жизни и, я надеюсь, последнее посещение Мавзолея чуть не превратилось в трагедию. Но по порядку.
Летом далекого 1999 года к нам на кафедру приехали представители Белградского университета. Как уж они там под бомбежками выжили, я даже думать боюсь. Но вот как раз в июне месяце небольшая делегация нарисовалась у нас. За регалии остальных не скажу, но среди прочих там была Кочович Елена, автор знаменитого учебника по финансовой математике. И если все прибывшие более-менее лопотали по-русски, то один – профессор Живота – с нашим языком не дружил и привез девушку-переводчицу. А она с русского ему легко перетолмачивала, а вот его слова на русский почти никак. И тут не иначе как чудом выяснилось, что его речи почему-то, как-то, с пятого на десятое понимаю я. Вот нет бы промолчать! По итогу все возрадовались и потребовали еще и моего непременного присутствия при беседах с профессором. Что и породило все несчастья того дня, о котором пойдет речь.
В случае таких визитов оно ведь как? Делу – час, потехе – время. Всякую деловую часть насчет программ и т.д. и т.п. мы утрясли чуть не за один день, а потом пришла очередь нас, как принимающей стороны устраивать «бескультурную программу». Ну, к декану и ректору на мини-банкет их таскал завкафедрой. На балет их сопровождала замзавкафедрой. Остальным достались другие достопримечательности столицы, но вот именно мне «повезло». Раз ты его понимаешь, вот ты его и паси вместе с переводчицей, сказали старшие товарищи и подкинули мне три билета на обзор Красной площади и ее достопримечательностей.
Нет, на первый взгляд, все шоколадно: Казанский собор, Спасская башня, Собор Василия Блаженного и самая замануха: Алмазный фонд в Оружейной палате! Если бы не один момент. Дата. Аккурат на этот день пришелся день варенья моей маменьки. И та злочастная пятница была объявлена днем семейного (плюс пара близких друзей) празднования. Быть обязательно! А маменька моя не хуже родительницы С. Кобаха умела делать выражение лица «я сказала и ниипёт». Короче, в 10 утра начинаю забег с гостями, а к 15.00 изволь прибыть в отчий дом приодевшись. И я понимаю, что не успеваю переодеться! А с сундуками на КП не пущают. И пришлось шкандыбать при параде.
25 июня 1999 года звезды встали в некую фигуру. Это была не звезда и даже не фигура из трех пальцев. Это был кулак с оттопыренным средним пальцем, но я сразу этого не поняла. Поэтому в 9 утра бодро выскочила из дому при платье и на каблуках. Бодрилась я недолго, к 10 утра и началу экскурсии солнце решило перевыполнить план за все лето и температура перевалила за 30 градусов. А платье ниже колен, плюс рукав три четверти – гусю в духовке и то, наверное, было легче. Воды купить негде. Глаза слегка спасали от ярких лучей только притемненные очки. Но вот я шагнула на брусчатку и… Это не и. Это «аааааа!» Каблук 8 сантиметров! Чем я думала! А пришлось всю экскурсию терпеть, и на башню забираться и обратно слезать. Мозоли натерла. Разве только в Алмазном фонде передохнула: прохладно, никуда не надо бегать и глазу приятно.
И вот, когда все закончилось, то есть я так думала, профессор Живота бодро так сообщил, что желает он обозреть мумию в Мавзолее. И прямо бьет копытом, мол, никогда не видел, а показать ее/его немедленно. И мы пошли. «И бедный бес под кобылу подлез». Очереди не было. То ись абсолютно. И мы втроем: профессор, переводчица и я сделали шаг в тень и тишину. Тут-то все и началось. Мужчины, не факт, что вы осознаете всю глубину той… хмм… пропасти, которая меня подстерегала, а вот женщины меня поймут. Кожаная подошва и металлические набойки туфель дали очень интересный эффект: я поехала. В прямом смысле этого слова поехала по тамошнему покрытию, что уж там, мрамор, гранит, базальт, да наплевать, но я начинаю неостановимо скользить! Корова на льду, причем с напяленными коньками и та выглядела бы грациознее, чем я, цеплявшаяся за воздух! В приглушенном свете да в притемненных очках при минус восьми я не лучшим образом видела, но разглядеть не то две, не то три ступеньки вниз сумела. Попадаю и переломаюсь на хрен! А у меня билет на завтра. Меня ждут две недели солнца и моря, которые могут накрыться гипсом. Я в ужасе сказала короткое, но емкое слово, как нельзя лучше характеризовавшее сложившуюся ситуёвину. Тут же справа возник мужик. Цапнул меня за локоть (слава всем богам! Затормозил!) и шепотом потребовал соблюдать тишину. Я прошипела, что, если меня на моих ходулях не поддержать, у меня есть шанс вотпрямщас составить компанию вождю мирового пролетариата, то есть перейти в разряд условно живых. Разуваться запретили, вернуться обратно запретили, но под ручку потихоньку повлекли мимо мумии. Я снова вознадеялась, что недолго осталось, что сейчас выползем и вот она, свобода! Да щаз-с!
Пока я пыталась сделать тройной тулуп и еще какой-нибудь аксель, ушлый профессор с переводчицей дошли до торца саркофага и… остановились! Представляете, стоит немолодой такой дядечка в Мавзолее, вцепившись руками в ограждение, а горящим взглядом в мумию и старательно, буквально с наслаждением впитывает трупную эманацию. Мало бедным охранникам меня, которую пришлось волочить на буксире, тут еще один крендель, который неизвестно зачем шибко пристально интересуется их объектом охраны. На нем же не написано, что он, например, не террорист. Подскакал еще один охранник, начал шипеть, дескать, проходите отседа, а профессор-то по-русски ни бум-бум! Пришлось срочно ковылять к ним с помоганцем в виде прицепа, объяснять, что, мол, это не «приехал сумасшедший немец или только что спятил на Патриарших», это импортный гость, который вас не понимает. Вы вот попробуйте поторговаться с местной охраной в Мавзолее, сразу ощутите такой спектр ощущений! А профессор все стоит и пялится! Не иначе, блин, «принимает некробиотическую телепатему»! А представляете, что ему может передать мумия? На морды охранников начинает наползать выражение: нам плевать кто вы, вон отсюда, пока не поимели неприятностей! Переводчица, сука, молчит как рыба об лед, пока я на нее не рявкнула, чтоб перевела. Потом на меня рявкнули, чтоб не орала. Короче, скорость с которой нас выдворяли под белы рученьки из этой гробницы, заслуживает занесения в книгу рекордов Гиннесса. Спасибо, отпустили без последствий. Но в Мавзолей я больше ни ногой.

7

Сын с девушкой познакомился. Встречаются не очень давно. Вчера вечером они тортик купили и на чай забежали. У девочки новые туфли, ногу натерла. Почему-то лейкопластыря я не нашла и предложила малярный скоч. А у папы нашего от всех проблем есть эффективное средство - синяя изолента. Короче, с мужем ржем и делаем ставки - увидим мы эту девушку еще когда-нибудь или сыну жизнь сломали.

9

Вечерний перрон, несколько групп людей стоят на перроне в зоне вероятной будущей пересадки - кто-то в центре, кто-то в начале, кто-то в конце перрона. Поезд не торопится, люди уткнулись в телефоны. Вот, наконец, огни поезда, народ сдвигается и не торопясь входит и занимает свободные места. Я, планируя поначалу пересесть на другую ветку из центра платформы, передумал и решил выйти из последнего вагона. Ускорившись для посадки в конце поезда я машинально увидел и подобрал чью-то банковскую карту. Усевшись, рассмотрел ее, вижу что свежая, живая и хозяйку зовут скажем Elen Klarkson. Значит потеряла хозяйка при посадке. Вспоминаю, что при посадке видел какую-то красивую слегка прихрамывающую женщину. Даже подумал, может ногу натерла? Больше никого другого похожего на возможную хозяйку карты не было. Оглядываюсь. Замечаю эту женщину в другом конце вагона. Встаю, подхожу к ней и, извинившись спрашиваю - вы, Елена? Кларксон? Женщина удивленно смотрит на мужичка в видавшем виды дождевике, резиновых сапогах, с недельной небритостью и пахнущего явно не шахматами (рыбачили мы с друзьями на озерах весь викенд). Дддда, заикаясь отвечает она. Откуда вы ... Я достаю и отдаю ей банковскую карту. Это ваше, говорю. Еще более распахнутые глаза. Удачи, говорю, и ухожу в свой конец вагона к своему рюкзаку.. Блин, до сих пор помню удивленный и ничего не понимающий взгляд этой женщины. Спать хотелось страшно, все делал на автопилоте. А ведь могла бы повторится история про "Стокгольм слезам не верит".....

10

Подруга-врач репост сделала с какого-то источника.
Не мог пройти мимо и сюда на память не закинуть, потому что тут такого не припомню...

Исповедь реаниматолога.

"Я реаниматолог. А если быть более точным, то peaниматолог­-анестезиолог. Вы спросите, что предпочтительней? Я вам отвечу: хрен редьки не слаще. Одно дежурство ты реаниматолог, другое ­ анестезиолог, но суть одна ­ борьба со смертью. Её, проклятую, мы научились чувствовать всем своим нутром. А если говорить научным языком, то биополем. Не верьте, что она седая и с косой в руках. Она бывает молодая и красивая, хитрая, льстивая и подлая. Расслабит, обнадёжит и обманет. Я два десятка лет отдал реанимации, и я устал...

Я устал от постоянного напряжения, от этого пограничного состояния между жизнью и смертью, от стонов больных и плача их родственников. Я устал, в конце концов, от самого себя. От собственной совести, которая отравляет моё существование и не даёт спокойно жить после каждого летального исхода. Каждая смерть чеканит в мозгу вопрос: а всё ли ты сделал? Ты был в этот момент, когда душа металась между небом и землёй, и ты её не задержал среди живых. Ты ошибся, врач.

Я ненавижу тебя, проклятый внутренний голос. Это ты не даёшь расслабиться ни днём, ни ночью. Это ты держишь меня в постоянном напряжении и мучаешь постоянными сомнениями. Это ты заставляешь меня после суточного дежурства выгребать дома на пол все медицинские учебники и искать, искать, искать... ту спасительную ниточку, за которую ухватится слабая надежда. Нашёл, можно попробовать вот эту методику. Звоню в отделение, ­ как там больной?

Каким оптимистом надо быть, чтобы не сойти с ума от всего этого. Оптимизм в реанимации ­ вам это нравится? Два абсолютно несовместимых понятия. От стрессов спасается кто как может, у каждого свой «сдвиг». Принимается любой вариант: бежать в тайгу в одиночестве, чеканить по металлу, рисовать картины маслом, горнолыжный спорт, рыбалка, охота, туризм... Мы спасаем людей, а увлечения спасают нас.

Спасать... Мы затёрли это слово почти до пустого звука. А ведь каждый раз за ним стоит чья­-то трагедия, чья­-то судьба. Спросите любого реаниматолога ­, сколько человек он спас? Ни за что не ответит. Невозможно сосчитать всех, кому ты помог в критический момент. Наркоз дал ­ и человек тебе обязан жизнью.

Почему-­то больные анестезиолога врачом вообще не считают. Обидно, ей богу. Звонят и спрашивают: а кто оперировал? И никогда не спросят, кто давал наркоз, кто отвечал за жизнь больного во время операции? Мы посчитали: пять тысяч наркозов в год даёт анестезиолог. Пять тысяч стрессов ­ только от наркозов! Ведь каждый раз ты берёшь на себя ответственность за чужую жизнь: ты, анестезиолог, отключаешь у больного сознание, и тем самым лишаешь его возможности самому дышать, а значит, жить.

Больше всего мы боимся осложнений. У нас говорят так: не бывает маленьких наркозов, бывают большие осложнения после них. Иногда риск анестезии превышает риск самой операции. Может быть всё, что угодно: рвота, аллергический шок, остановка дыхания. Сколько было случаев, когда пациенты умирали под наркозом прямо на операционном столе. Перед каждой операцией идёшь и молишь Бога, чтоб не было сюрпризов.

Сюрпризов мы особенно боимся. Суеверные все стали... насчёт больных. Идёшь и причитаешь: только не медработник, не рыжий, не блатной, не родственник и не работник НПО ПМ. От этих почему­то всегда неприятности. Чуть какие подозрения на «сюрприз» возникают, трижды сплевываем и стучим по дереву.

Нас в отделении 11 врачей, и у всех одни и те же болячки: ишемическая болезнь сердца, нарушение сердечного ритма и... радикулит. Да, да, профессиональная болезнь ­ радикулит. Тысяча тяжелобольных проходит через наше отделение за год, и каждого надо поднять, переложить, перевезти... Сердце барахлит у каждого второго из нас ­ как только эмоциональное напряжение, так чувствуешь, как оно в груди переворачивается.

Говорят, американцы подсчитали, что средняя продолжительность жизни реаниматолога ­ 46 лет. И в той же Америке этой специальности врачи посвящают не более 10 лет, считая её самым вредным производством. Слишком много стресс­факторов. Из нашего отделения мы потеряли уже двоих. Им было 46 и 48. Здоровые мужики, про таких говорят «обухом не перешибёшь», а сердце не выдержало...

Где тут выдержишь, когда на твоих глазах смерть уносит чью­-то жизнь. Полгода стоял перед глазами истекающий кровью молодой парень, раненый шашлычной шампурой в подключичную артерию. Всё повторял: «спасите меня, спасите меня». Он был в сознании и «ушёл» прямо у нас на глазах.

Никогда не забуду другой случай. Мужчина­-инфарктник пошёл на поправку, уже готовили к переводу в профильное отделение. Лежит, разговаривает со мной, и вдруг зрачки затуманились, судороги и мгновенная смерть. Прямо на глазах. Меня поймёт тот, кто такое испытал хоть раз. Это чувство трудно передать: жалость, отчаяние, обида и злость. Обида на него, что подвёл врача, обманул его надежды. Так и хочется закричать: неблагодарный! И злость на самого себя. На своё бессилие перед смертью, за то, что ей удалось тебя провести. Тогда я, помню, плакал. Пытался весь вечер дома заглушить водкой этот невыносимый душевный стон. Не помогло. Я понимаю, мы ­ не Боги, мы ­ просто врачи.

Сколько нам, реаниматологам, приходилось наблюдать клиническую смерть и возвращать людей к жизни? Уже с того света. Вы думаете, мы верим в параллельные миры и потусторонний мир? Ничего подобного. Мы практики, и нам преподавали атеизм. Для нас не существует ни ада, ни рая. Мы расспрашиваем об ощущениях у всех, кто пережил клиническую смерть: никто ТАМ не видел ничего. В глазах, говорят, потемнело, в ушах зазвенело, а дальше не помню.

Зато мы верим в судьбу. Иначе как объяснить, что выживает тот, кто по всем канонам не должен был выкарабкаться, и умирает другой, кому медицина пророчила жизнь? Голову, одному парню из Додоново, топором перерубили, чуть пониже глаз ­ зашили ­ и ничего. Женщину доставили с автодорожной травмой ­ перевернулся автобус, переломано у неё всё, что только можно, тяжелейшая черепно­мозговая травма, было ощущение, что у неё одна половина лица отделилась от другой. Все были уверены, что она не выживет. А она взяла и обманула смерть. Встречаю её в городе, узнаю: тональным кремом заретуширован шрам на лице, еле заметен ­ красивая, здоровая женщина. Был случай, ребёнка лошадь ударила копытом ­ пробила череп насквозь. По всем раскладам не должен был жить. Выжил. Одного молодого человека трижды (!) привозили с ранением в сердце, и трижды он выкарабкивался. Вот и не верьте в судьбу. Другой выдавил прыщ на лице (было и такое!) ­ сепсис и летальный исход. Подобная нелепая смерть ­ женщина поранила ногу, дело было в огороде, не то просто натерла, не то поцарапала ­ заражение крови, и не спасли.

Хотя, где-­то в глубине души, мы в Бога верим. И если всё­ таки существуют ад и рай, мы честно признаёмся: мы будем гореть. За наши ошибки и за людские смерти. Есть такая черная шутка у медиков: чем опытнее врач, тем больше за его спиной кладбище. Но за одну смерть, которую не удалось предотвратить, мы реабилитируемся перед собственной совестью и перед Богом десятками спасённых жизней. За каждого боремся до последнего. Никогда не забуду, как спасали от смерти молодую женщину с кровотечением после кесарева. Ей перелили 25 литров крови и три ведра плазмы!

Мы перестали бояться смерти, слишком часто стоим с ней рядом - в реанимации умирает каждый десятый. Страшит только длительная, мучительная болезнь. Не дай Бог, быть кому­-то в тягость. Таких больных мы видели сотни. Я знаю, что такое сломать позвоночник, когда работает только мозг, а всё остальное недвижимо. Такие больные живут от силы месяц-­два. Был парень, который неудачно нырнул в бассейн, другой ­ прыгнул в реку, третий выпил в бане и решил охладиться... Падают с кедров и ломают шеи. Переломанный позвоночник ­ вообще сезонная трагедия ­- лето и осень ­ самая пора.

Я видел, как умирали два работяги ­ хлебнули уксус (опохмелились не из той бутылки) и я врагу не пожелаю такой мучительной смерти.

С отравлениями в год к нам в отделение поступает человек 50, из них 8­-10 не выживают. Не то в этом, не то в прошлом году был 24­летний парень, с целью суицида выпил серную кислоту. Привезли ­ он был в сознании. Как он жалел, что сделал это! Через 10 часов его не стало. А 47­-летняя женщина, что решила свести счёты с жизнью и выпила хлорофос. Запах стоял в отделении недели две! Для меня теперь он всегда ассоциируется со смертью. '

Кто-­то правильно определил реаниматологию, как самую агрессивную специальность - манипуляции такие. Но плохо их сделать нельзя. Идёт борьба за жизнь: от непрямого массажа сердца ломаются рёбра, введение катетера в магистральный сосуд чревато повреждением лёгкого или трахеи, осложнённая интубация во время наркоза ­ и можно лишиться нескольких зубов. Мы боимся допустить малейшую неточность в действиях, боимся всего...

Боимся, когда привозят детей. Ожоги, травмы, отравления... Два года рёбенку было. Бутылёк бабушкиного «клофелина» и ­ не спасли. Другой ребёнок глотнул уксус. Мать в истерике ­ сама, говорит, бутылку еле могла открыть, а четырёхлетний малыш умудрился её распечатать... Самое страшное ­ глухой материнский вой у постели больного ребёнка. И полные надежды и отчаяния глаза: помогите! За каждую такую сцену мы получаем ещё по одному рубцу на сердце.

Мы, реаниматологи, относимся к группе повышенного риска для здоровья. Вы спросите, чего мы не боимся? Мы уже не боимся сифилиса ­ нас пролечили от него по несколько раз. Никогда не забуду, как привезли окровавленную молодую женщину после автомобильной аварии. Вокруг неё хлопотало человек 15 ­ все были в крови с головы до пят. Кто надел перчатки, кто не надел, у кого­-то порвались, кто-­то поранился, о мерах предосторожности не думал никто ­ какой там, на карту поставлена человеческая жизнь. Результаты анализов на следующий день показали четыре креста на сифилис. Пролечили весь персонал.

Уже не боимся туберкулёза, чесотки, вшей, гепатита. Как­-то привезли из Балчуга пожилого мужичка ­ с алкогольной интоксикацией и в бессознательном состоянии. Вызвали лор­врача и тот на наших глазах вытащил из уха больного с десяток опарышей. Чтобы в ушах жили черви ­ такого я ещё не видел!

В последние годы всё чаще больные поступают с психозами. От жизни, что ли, такой. Элементарная пневмония протекает с тяжелейшими психическими отклонениями. Пациенты соскакивают, систему, катетеры вытаскивают, из окна пытаются выброситься… Один такой пьяный, пнул в живот беременную медсестру ­ скажите, что наша работа не связана с риском для жизни.

Про нас говорят ­ терапия на бегу. Мы всё время спешим на помощь тем, кому она крайне необходима. Нас трудно представить спокойно сидящими. Народ не даёт нам расслабиться вообще. Молодёжь падает с высоты ­ веселятся на балконе, открывают окно в подъезде и садятся на подоконник ­ шутя толкаются... За последние три месяца у нас в отделении таких побывало несколько человек. Семнадцатилетняя девочка упала с восьмого этажа, хорошо на подъездный козырёк. Осталась жива.

Сколько мы изымаем инородных тел ­ можно из них открывать музей. Что только не глотают: была женщина, проглотила вместе с куском торта пластмассовый подсвечник от маленькой праздничной свечки. Он острый, как иголка ­ пробурил желудок. Столько было осложнений! Очень долго боролись за её жизнь и спасли. Из дыхательных путей достаём кости, орехи, кедровые, в том числе. Как-­то привезли женщину прямо из столовой ­ застрял в горле кусок непрожёванного мяса. Уже к тому времени наступила клиническая смерть, остановка дыхания. Сердце запустили, перевели на аппарат искусственного дыхания, но... спасти не смогли ­ слишком много времени прошло. И такие больные ­ один за другим. Покой наступает только после дежурства, и то для тела, а не для головы. Иду домой и у каждого встречного вглядываюсь в шею. И ловлю себя на мысли, что прикидываю: легко пойдёт интубация или с осложнениями? Приходишь домой, садишься в любимое кресло и тупо смотришь в телевизор. В тисках хронического напряжения ни расслабиться, ни заснуть. В ушах стоит гул от аппаратов искусственного дыхания, сейчас работают все пять ­ когда такое было? Приходишь на работу, как в цех, поговорить не с кем: целый день только механические вздохи-­выдохи.

Даже после смены в голове беспрерывно прокручиваются события минувших суток - а всё ли я сделал правильно? Нет, без бутылки не уснёшь. А денег не хватает катастрофически. Иной раз получишь эти «слезы» (2700 на две­-то ставки) и думаешь: на кой мне это всё надо? Жил бы спокойно. В какой­-то Чехословакии реаниматолог получает до 45 тысяч долларов в год. У нас в стране всё через... катетер. Врачи, как, впрочем и вся интеллигенция, в загоне. Одно утешает, что ты кому-­то нужен. Ты спас от смерти человека и возродился вместе."

с.Владимир Лаишевцев , анестезиолог-реаниматолог. 2000г.

11

Лошади

Представьте себе английского фермера сто двадцать лет назад. У него есть лошадь. Он каждый день дает лошади сено и воду, чистит стойло. Если лошадь заболела, фермер вызывает ветеринара и тратит деньги на лечение. Фермер следит, чтобы лошадь не переработала, чтобы ей упряжь нигде не натерла. Иногда фермер может ласково похлопать лошадь и дать ей яблочко и морковку.

Почему же фермер всем этим занимается? Он так любит лошадей? Обожает убирать навоз? Изо всех сил заботится об экологии? Состоит в обществе защиты животных?

Нет конечно. Лошадь для фермера — инструмент, который всегда должен быть готов к работе.

Держать инструмент в порядке — разумно и естественно для профессионала. Если инструмент недешевый, как лошадь, то держать его в порядке еще и выгодно.

Это все, что сотрудник должен знать о том, как его воспринимает менеджер.

Менеджер не плохой и не бесчувственный, просто у него такая работа: он использует для решения задач сотрудника. И должен заботиться о сотруднике, но вовсе не потому, что любит проблемы разгребать или конфликты разруливать. А потому, что сотрудник — это инструмент, и держать его в порядке выгодно для компании.

Можно даже и морковку дать, а иногда — и яблочко.(c)

13

Напомнила история о женихе со шрамом.

Я как-то попал в поездку с так называемым клубом пешего туризма. Ситуация, когда утром люди впервые друг друга видят, днем проходят 20 км по пересеченной местности, вечером совместно готовят ужин, вместе его уничтожают, разумеется не всухую, и к ночи уже лучшие друзья. Располагает к откровенности, эффект попутчика в кубе.

Была там довольно странная пара лет пятидесяти. Странная тем, насколько они не подходили друг другу. Он – просто идеал мужчины. Высокий, стройный, моложавый, правильные черты лица, бывалый походник, который всё знает и всем готов помочь, великолепный рассказчик с нестандартным чувством юмора, душа компании. Привез с собой казан и все ингредиенты и соорудил в походных условиях такой плов, какой и в ресторане не попробуешь. При этом в имени и внешности ничего восточного, просто любит и умеет готовить.

А жена – ну никакая. На вид старше мужа, ростом ему по плечо, фигура обыкновенная, а лицо... даже на знаю, как описать. На первый взгляд всё на месте: рот, нос, два глаза, но какое-то неживое. Как у куклы из фильма ужасов – вроде похоже на человеческое, но именно это сходство и пугает. И весь день доставала мужа, весь день ныла с интонациями капризной девочки:
– Митя, я ногу натерла... Митя, мне холодно... Митя, мостик узкий, я упаду... Митя, кому нужен твой плов, пойдем спать.

Что удивительно, муж на ее нытье абсолютно не раздражался. Гладил по голове, целовал в макушку, успокаивал, доставал из рюкзака пластырь и теплый свитер, переносил на руках через мостик, уговаривал пойти спать без него. Такая любовь и нежность бывает к маленькому ребенку, а не к немолодой некрасивой женщине. Неловко было смотреть, как он перед ней пресмыкается.

Поздно вечером, когда чисто мужской компанией допивали недопитое и чистили мангал и казан, заговорили о женах (все, кроме меня, были женатые), и кто-то спросил Митю напрямую:

– Объясни, чего ты с ней носишься? Ты видный мужик, очевидно не бедный, мог выбрать любую, а выбрал – внешность на троечку, характер на два с плюсом. Какие скрытые достоинства мы в ней не видим? Может, она невероятная умница и талант? Или в постели фейерверки устраивает?

– Да нет, IQ у нее обычный, звезд с неба не хватает, работает где-то как-то, могла бы и не работать, моей зарплаты достаточно. Вот дети у нас хорошо получились, но дети – явление временное, сегодня в них вся жизнь, а завтра выросли и разлетелись, а с женой ты остался навсегда. Фейерверки есть, каждую ночь 4 июля, но это не причина, а следствие. Если есть любовь, будут и фейерверки, а если нет, то мне хоть Памелу Андерсон положи, хоть трехрублевую проститутку, никакой разницы.

– А в чем секрет тогда?

– Тут надо рассказывать сначала. Я по профессии пластический хирург. Долго не мог жениться. От женщин отбоя не было, первые красавицы вешались на шею, но внешность для меня значения не имеет, личико и сиськи я и сам нарисую какие захочу. Я на женщин смотрю профессионально, 90% достаточно чуть-чуть подправить, и будет красавица. А за душу ни одна не зацепила так, чтобы предпочесть ее всем остальным. И тут родители приводят на прием двадцатилетнюю девочку.

– Двадцатилетнюю?

– Ну да. Ей сейчас 37, а вы думали? Как она тогда выглядела – я такого в своей практике не видел, и в учебниках не читал. Фото не покажу, потом спать не сможете. Ее два парня не поделили, и тот, которого она отвергла, сжег ей лицо кислотой. Мол, не доставайся же ты никому. И не плеснул издалека, как обычно, а заманил домой, связал и методично поливал под её крики. Чудо, что глаза уцелели. Предварительно чем-то ширнулся, в трезвом уме такое не сотворишь. Его посадили, конечно, а толку? А второй мальчик, которого она выбрала, моментально сбежал, как только ее увидел. Хотела покончить с собой, родители не дали. Привели ко мне, умоляли хоть что-то сделать.

Я пять лет провозился, делая ей новое лицо. Операций провел больше десятка, что страховка не оплатила, то за мой счет. И сделал! Вы же видели: совершенно нормальное лицо, ни шрамов не видно, ничего. Только мимику не удалось восстановить, поэтому странновато смотрится, но тут медицина бессильна.

А пока делал – влюбился. Она мой шедевр. Она меня тоже полюбила, что не удивительно, и оказалась в целом хорошей женой. А что невеликого ума и капризная – это такие пустяки по сравнению с главным. Меня не напрягает. Я на нее часами могу любоваться, смотрю и раздуваюсь от гордости: ах, какая работа! В мире человека три могли бы сделать такую работу. А может, и трех не наберется.

Про Пигмалиона и Галатею читали? Главная вещь о любви в мировой литературе. Подумайте и поймете, что вас это тоже касается: мы любим людей не за то добро, которое они для нас сделали, а за то, которое мы сделали для них. Не благодарность, а самоуважение. А в этом со мной мало кто может сравниться.