Результатов: 8

1

Урок родного языка в таджикской школе.
- Бобо, как будет по-таджикски ВПЕРЕД?
- "АГЛЫ"
- Молодец! А как будет НАЗАД?
- Ваааай! У нас такого слова нэт.
- А как же....?
- Да мы поворачиваемся и "АГЛЫ"!

2

Навеяно историей о трехлитровой банке самогона в стенном баре от
26.06.11г.
Однажды мой закадычный друг собрался на недельку к родственникам вместе
со своей мамой, если быть точным это мама его потащила. Ну и так как она
женщина очень осторожная, просит меня чтобы я пожил в их квартире
недельку, а то мало ли что, все-таки середина 90-х на дворе. В квартире
шибко ценного конечно ничего не было, а так как отец моего друга служил
в свое время в Германии, то было много всякого почти ценного и не очень
барахла, в частности почетное место в стенке на трех стеклянных полках
занимал сервиз "Мадонна". Ну я был не против, тем более друг обещал
проставиться по приезду. Неделя прошла без приключений, приехал друг с
мамой, накрыли они полянку напротив стенки с "Мадонной", сели мы, мама
его к нам тоже присоединилась, налили по первой, подняли "бокалы", друг
начал толкать тост -"Ну......" и тут с грохотом лопается верхняя полка
с "Мадонной", сервиз устремился вниз на вторую полку, она тоже
благополучно лопнула и весь сервиз образует живописную горку. Мы с
поднятыми рюмками молча поворачиваемся к этой спустившейся с полок
лавине и я смог только закончить тост который начал мой друг "....
главное чтобы вовремя!" (при сходе этой лавины на удивление только пару
чашек лишилось своих ручек, разбитыми оказались только полки)

3

Навеяно историей про экзамен по ТБ, крановщика и шаговое напряжение. Случилось это с Дмитричем, о котором я как то рассказывал. Был вызов по какой то мелочи, предохранитель в силовом щите сгорел что ли, отправился на это дело Дмитрич. Далее со слов очевидцев - работников цеха: Ну пришел мужичок, показали где щит, сами отдыхаем, анекдоты травим, кто курить пошел, краем глаза видим что мужичок открывает силовой щит. Дальше дикий вопль, поворачиваемся, мужичок катается по полу, орет. Кто то заорал - Шаговое!!! и полез на стол, кто то пытается подвернувшейся деревяшкой дотянутся до мужичка, кто то ваще помчался за багром, близко подойти боимся поскольку вопль - Шаговое!, сбил всех с толку. Ну мужичок еще немного поорал, покатался и успокоился, сел на полу и начал материться. Все оказалось гораздо и проще и в тоже время страшнее, поскольку Дмитричу было за пятьдесят, то ему было абсолютность пофиг как выглядеть на работе, нас кто помоложе не очень устраивал размер спецовки под названием "Бери какая есть" и мы ходили в основном в джинсах, а от спецовки только куртка да головной убор. Ну а так как Дмитричу было наплевать столько раз вокруг себя он может обернуть те штаны что выдали, то он ходил в них, несмотря на то что штанины были короткие и ооочень широкие. Ну вот, открывает он силовой щит, а там крыса и она с испугу шмыг в ближайшее как ей показалось надежное место, а именно в штанину Дмитрича и давай взбираться по ноге наверх!!! Естественно тонкая натура Дмитрича не могла выдержать такого поползновения на его честь и он со всего маху шмякнулся на пол пытаясь хоть как то задержать эту гадину, которая пыталась спрятаться в штанах поукромнее. Вобщем Дмитрич победил, правда ложил он спасенный агрегат на сгоревший предохранитель и на все электрооборудование того цеха. Ну а предохранитель мы потом поменяли заодно услышав историю от очевидцев.

4

Докризисный 2007 год.
Мы с женой гуляем по набережной Флоренции, изображая богатеньких новых русских, хотя я как был полунищим доцентом, так по сей день и остался.
Стоит негр, торгует солнцезащитными очками.
Подходим.
Дальше все по-английски:
Жена: "Сколько стоит?"
Негр: "50 евро".
Жена: "Спасибо".
Поворачиваемся, отходим.
Жена мне, по-русски: "Было бы 5 евро, я бы взяла".
Негр, догоняя, по-английски: "Берите за 5 евро!"

6

Собрались компанией выпить пивка, закупились в местном магазинчике. Под закуску взяли свининки вяленой на 250 рублей. Уже дома оказалось, что свининка тухлая. Мы не расстроились, т.к. душа требовала "пробанкения должета" и в магазин всё равно надо было возвращаться.
Наступил час Х, мы вернулись в магазинчик и тут же нашли администратора, она стояла в углу и общалась с охранником. Подошли, вежливо объяснили ситуацию, администратор извинилась и побежала оформлять возврат. Тут из-за спины мы слышим от охранника "Пфф!" Поворачиваемся, а он стоит в своем углу с надменно-брезгливой рожей и выдаёт: "И стоило из-за каких-то двухсот пятидесяти рублей возвращаться и жаловаться!"
Я указываю на объявление рядом с ним, гласящее: "Требуется охранник, график 2х2, зарплата 16000 рублей".
Я: "Молодой человек, вообще-то вы здесь за последние 3 часа именно 250 рублей заработали. И стоило оно того?"

7

Не мое (из Интернета)
Конец 1980-х годов. Последние годы существования Советского Союза. Глухая деревня на Дальнем Востоке.
Рассказ учительницы из этой деревни.

" Меня уговорили на год взять классное руководство в восьмом классе. Раньше дети учились десять лет. После восьмого класса из школ уходили те, кого не имело смысла учить дальше. Этот класс состоял из таких почти целиком. Две трети учеников в лучшем случае попадут в ПТУ. В худшем — сразу на грязную работу и в вечерние школы. Мой класс сложный, дети неуправляемы, в сентябре от них отказался очередной классный руководитель. Директриса говорит, что, если за год я их не брошу, в следующем сентябре мне дадут первый класс.

Мне двадцать три. Старшему из моих учеников, Ивану, шестнадцать. Он просидел два года в шестом классе, в перспективе — второй год в восьмом. Когда я первый раз вхожу в их класс, он встречает меня взглядом исподлобья. Парта в дальнем углу класса, широкоплечий большеголовый парень в грязной одежде со сбитыми руками и ледяными глазами. Я его боюсь.

Я боюсь их всех. Они опасаются Ивана. В прошлом году он в кровь избил одноклассника, выматерившего его мать. Они грубы, хамоваты, озлоблены, их не интересуют уроки. Они сожрали четверых классных руководителей, плевать хотели на записи в дневниках и вызовы родителей в школу. У половины класса родители не просыхают от самогона. «Никогда не повышай голос на детей. Если будешь уверена в том, что они тебе подчинятся, они обязательно подчинятся», — я держусь за слова старой учительницы и вхожу в класс как в клетку с тиграми, боясь сомневаться в том, что они подчинятся. Мои тигры грубят и пререкаются. Иван молча сидит на задней парте, опустив глаза в стол. Если ему что-то не нравится, тяжелый волчий взгляд останавливает неосторожного одноклассника.

Районо втемяшилось повысить воспитательную составляющую работы. Мы должны регулярно посещать семьи в воспитательных целях. У меня бездна поводов для визитов к их родителям — половину класса можно оставлять не на второй год, а на пожизненное обучение. Я иду проповедовать важность образования. В первой же семье натыкаюсь на недоумение. Зачем? В леспромхозе работяги получают больше, чем учителя. Я смотрю на пропитое лицо отца семейства, ободранные обои и не знаю, что сказать. Проповеди о высоком с хрустальным звоном рассыпаются в пыль. Действительно, зачем? Они живут так, как привыкли. Им не нужна другая жизнь.
Дома моих учеников раскиданы на двенадцать километров. Общественного транспорта нет. Я таскаюсь по семьям. Визитам никто не рад — учитель в доме к жалобам и порке. Я хожу в один дом за другим. Прогнивший пол. Пьяный отец. Пьяная мать. Сыну стыдно, что мать пьяна. Грязные затхлые комнаты. Немытая посуда. Моим ученикам неловко, они хотели бы, чтобы я не видела их жизни. Я тоже хотела бы их не видеть. Меня накрывает тоска и безысходность. И через пятьдесят лет здесь будут все так же подпирать падающие заборы слегами и жить в грязных, убогих домах. Никому отсюда не вырваться, даже если захотят. И они не хотят. Круг замкнулся.

Иван смотрит на меня исподлобья. Вокруг него на кровати среди грязных одеял и подушек сидят братья и сестры. Постельного белья нет и, судя по одеялам, никогда не было. Дети держатся в стороне от родителей и жмутся к Ивану. Шестеро. Иван старший. Я не могу сказать его родителям ничего хорошего — у него сплошные двойки. Да и зачем что-то говорить? Как только я расскажу, начнется мордобой. Отец пьян и агрессивен. Я говорю, что Иван молодец и очень старается. Все равно ничего не изменить, пусть хотя бы его не будут бить при мне. Мать вспыхивает радостью: «Он же добрый у меня. Никто не верит, а он добрый. Он знаете, как за братьями-сестрами смотрит! Он и по хозяйству, и в тайгу сходить… Все говорят — учится плохо, а когда ему учиться-то? Вы садитесь, садитесь, я вам чаю налью», — она смахивает темной тряпкой крошки с табурета и кидается ставить грязный чайник на огонь.

Этот озлобленный молчаливый переросток может быть добрым? Я ссылаюсь на то, что вечереет, прощаюсь и выхожу на улицу. До моего дома двенадцать километров. Начало зимы. Темнеет рано, нужно дойти до темна.

— Светлана Юрьевна, подождите! — Ванька бежит за мной по улице. — Как же вы одна-то? Темнеет же! Далеко же! — Матерь божья, заговорил. Я не помню, когда последний раз слышала его голос.

— Вань, иди домой, попутку поймаю.

— А если не поймаете? Обидит кто?

Ванька идет рядом со мной километров шесть, пока не случается попутка. Мы говорим всю дорогу. Без него было бы страшно — снег вдоль дороги размечен звериными следами. С ним мне страшно не меньше — перед глазами стоят мутные глаза его отца. Ледяные глаза Ивана не стали теплее. Я говорю, потому что при звуках собственного голоса мне не так страшно идти рядом с ним по сумеркам в тайге.
Наутро на уроке географии кто-то огрызается на мое замечание. «Язык придержи, — негромкий спокойный голос с задней парты. Мы все, замолчав от неожиданности, поворачиваемся в сторону Ивана. Он обводит холодным, угрюмым взглядом всех и говорит в сторону, глядя мне в глаза. — Язык придержи, я сказал, с учителем разговариваешь. Кто не понял, во дворе объясню».

У меня больше нет проблем с дисциплиной. Молчаливый Иван — непререкаемый авторитет в классе. После конфликтов и двусторонних мытарств мы с моими учениками как-то неожиданно умудрились выстроить отношения. Главное быть честной и относиться к ним с уважением. Мне легче, чем другим учителям: я веду у них географию. С одной стороны, предмет никому не нужен, знание географии не проверяет районо, с другой стороны, нет запущенности знаний. Они могут не знать, где находится Китай, но это не мешает им узнавать новое. И я больше не вызываю Ивана к доске. Он делает задания письменно. Я старательно не вижу, как ему передают записки с ответами.

В школе два раза в неделю должна быть политинформация. Они не отличают индийцев от индейцев и Воркуту от Воронежа. От безнадежности я плюю на передовицы и политику партии и два раза в неделю пересказываю им статьи из журнала «Вокруг света». Мы обсуждаем футуристические прогнозы и возможность существования снежного человека, я рассказываю, что русские и славяне не одно и то же, что письменность была до Кирилла и Мефодия.

Я знаю, что им никогда отсюда не вырваться, и вру им о том, что, если они захотят, они изменят свою жизнь. Можно отсюда уехать? Можно. Если очень захотеть. Да, у них ничего не получится, но невозможно смириться с тем, что рождение в неправильном месте, в неправильной семье перекрыло моим открытым, отзывчивым, заброшенным ученикам все дороги. На всю жизнь. Без малейшего шанса что-то изменить. Поэтому я вдохновенно им вру о том, что главное — захотеть изменить.

Весной они набиваются ко мне в гости. Первым приходит Лешка и пристает с вопросами:

— Это что?

— Миксер.

— Зачем?

— Взбивать белок.

— Баловство, можно вилкой сбить. Пылесос-то зачем покупали?

— Пол пылесосить.

— Пустая трата, и веником можно, — он тычет пальцем в фен. — А это зачем?

— Лешка, это фен! Волосы сушить!

Обалдевший Лешка захлебывается возмущением:

— Чего их сушить-то?! Они что, сами не высохнут?!

— Лешка! А прическу сделать?! Чтобы красиво было!

— Баловство это, Светлана Юрьевна! С жиру вы беситесь, деньги тратите! Пододеяльников, вон полный балкон настирали! Порошок переводите!

В доме Лешки, как и в доме Ивана, нет пододеяльников. Баловство это, постельное белье.

Иван не придет. Они будут жалеть, что Иван не пришел, слопают без него домашний торт и прихватят для него безе. Потом найдут еще тысячу поводов, чтобы завалиться в гости, кто по одному, кто компанией. Все, кроме Ивана. Он так и не придет. Они будут без моих просьб ходить в садик за сыном, и я буду спокойна — пока с ним деревенская шпана, ничего не случится, они — лучшая для него защита. Ни до, ни после я не видела такого градуса преданности и взаимности от учеников. Иногда сына приводит из садика Иван. У них молчаливая взаимная симпатия.

На носу выпускные экзамены, я хожу хвостом за учителем английского Еленой — уговариваю не оставлять Ивана на второй год. Затяжной конфликт и взаимная страстная ненависть не оставляют Ваньке шансов выпуститься из школы. Елена колет Ваньку пьющими родителями и брошенными при живых родителях братьями-сестрами. Иван ее люто ненавидит, хамит. Я уговорила всех предметников не оставлять Ваньку на второй год. Елена несгибаема. Уговорить Ваньку извиниться перед Еленой тоже не получается:

— Я перед этой сукой извиняться не буду! Пусть она про моих родителей не говорит, я ей тогда отвечать не буду!

— Вань, нельзя так говорить про учителя, — Иван молча поднимает на меня тяжелые глаза, я замолкаю и снова иду уговаривать Елену:

— Елена Сергеевна, его, конечно же, нужно оставлять на второй год, но английский он все равно не выучит, а вам придется его терпеть еще год. Он будет сидеть с теми, кто на три года моложе, и будет еще злее.
Перспектива терпеть Ваньку еще год оказывается решающим фактором, Елена обвиняет меня в зарабатывании дешевого авторитета у учеников и соглашается нарисовать Ваньке годовую тройку.

Мы принимаем у них экзамены по русскому языку. Всему классу выдали одинаковые ручки. После того как сданы сочинения, мы проверяем работы с двумя ручками в руках. Одна с синей пастой, другая с красной. Чтобы сочинение потянуло на тройку, нужно исправить чертову тучу ошибок, после этого можно браться за красную пасту.

Им объявляют результаты экзамена. Они горды. Все говорили, что мы не сдадим русский, а мы сдали! Вы сдали. Молодцы! Я в вас верю. Я выполнила свое обещание — выдержала год. В сентябре мне дадут первый класс. Те из моих, кто пришел учиться в девятый, во время линейки отдадут мне все свои букеты.

Прошло несколько лет. Начало девяностых. В той же школе линейка на первое сентября.

— Светлана Юрьевна, здравствуйте! — меня окликает ухоженный молодой мужчина. — Вы меня узнали?

Я лихорадочно перебираю в памяти, чей это отец, но не могу вспомнить его ребенка:

— Конечно узнала, — может быть, по ходу разговора отпустит память.

— А я вот сестренку привел. Помните, когда вы к нам приходили, она со мной на кровати сидела?

— Ванька! Это ты?!

— Я, Светлана Юрьевна! Вы меня не узнали, — в голосе обида и укор. Волчонок-переросток, как тебя узнать? Ты совсем другой.

— Я техникум закончил, работаю в Хабаровске, коплю на квартиру. Как куплю, заберу всех своих.

Он легко вошел в девяностые — у него была отличная практика выживания и тяжелый холодный взгляд. Через пару лет он действительно купит большую квартиру, женится, заберет сестер и братьев и разорвет отношения с родителями. Лешка сопьется и сгинет к началу двухтысячных. Несколько человек закончат институты. Кто-то переберется в Москву.

— Вы изменили наши жизни.

— Как?

— Вы много всего рассказывали. У вас были красивые платья. Девчонки всегда ждали, в каком платье вы придете. Нам хотелось жить как вы.

Как я. Когда они хотели жить как я, я жила в одном из трех домов убитого военного городка рядом с поселком леспромхоза. У меня был миксер, фен, пылесос, постельное белье и журналы «Вокруг света». Красивые платья я сама шила вечерами на машинке.

Ключом, открывающим наглухо закрытые двери, могут оказаться фен и красивые платья. Если очень захотеть".

8

Вызвонила меня срочно подруга, примчалась к ней, она навзрыд говорит, что её бросил парень, и всё никак успокоиться не может. Она очень застенчива и ранима. Решили поехать ко мне, чтоб провести все подружко-успокоительные процедуры. Сели в маршрутку на передние сидения возле водителя. Она всё плачет, начинает рассказывать, что парень сказал, что она ему разонравилась, но вместо того, чтоб нормально дальше вести диалог и расстаться по-человечески, он начал на неё орать, поливать грязью и говорить, что она никогда себе никого не найдёт, и вообще, что она достойна только отбросов. Я сижу в шоке, и тут она говорит: "Ой, вот же он". Поднимаю голову, этот парнишка приближается к маршрутке, чтобы сесть. Заходит, водитель поворачивается к нему и говорит: "Мудаков не возим, вышел отсюда!". Пацан опешил, вышел. Закрывается дверь, мы начинаем отъезжать, пацан увидел нас с подругой, охренел ещё больше, а мы лишь ехидно поухмылялись. Потом поворачиваемся с вопросительным взглядом на водителя, а он говорит: "Ну а что? Нечего себя вести как мудак. Даже расставаться надо достойно".